Как я ловил диких зверей - Чарльз Майер

Может быть, этот способ наказания был лучше, чем пытки в присутствии глазеющей толпы, но все же я почувствовал, что проведение цивилизующих влияний в Тренгане было чем-то вроде моего долга по отношению к этой стране. Я хотел постепенно подготовить к этому султана и, выражаясь фигурально, впустить в Тренгану света и чистого воздуха. Но я был бессилен: Тунку-Хасан вернулся в Тренгану.

У каждого из малайских принцев есть своя свита, исполняющая роль тайной полиции. Ни у кого не было больше преданных слуг, чем у Тунку-Безара, и он всегда был осведомлен обо всем, что происходило кругом. Свои сведения он теперь решил сообщить мне. Он перестал говорить загадками. Тунку-Хасан через своих приспешников повлиял на султана, чтобы тот отложил всякое решение по поводу оловянной концессии. Даже если бы я хотел довести дело до конца, мне это теперь не удалось бы. Тем временем Хасан собрал группу китайцев, за которыми стоял китайский капитал. Он собрал достаточно денег, чтобы оплатить какую угодно концессию, если только султану угодно будет дать ее. Его поддержали по крайней мере полдюжины других младших принцев. Один только Большой Принц был за меня. Он посоветовал мне пойти к султану, объяснить ему положение дела и потребовать от него ответа сейчас же. Он сказал:

— Если человеку дать слишком много времени, он заснет. И кто знает, что ему приснится. Хасан влил много лжи в его уши. Теперь он поет ему о перстнях, бриллиантовых пряжках и дожде долларов от китайцев. А сам Хасан хочет только одного: добраться до кокосового ореха, чтобы высосать из него все молоко. Ступай, туан!

Исполняя его совет, я слишком поторопился предстать перед султаном — с ним была его первая жена, и лицо ее было открыто. Я никогда еще не видел ее и испугался, что она смутится, а султан будет этим недоволен. Я отвесил ей низкий поклон. Я понял, что она знала меня, — наверно, не раз смотрела на меня из-за решеток.

Она тихо промолвила:

— Туан, человек, который мудрее диких зверей в джунглях, наверно, обладает большой мудростью.

И бесшумно удалилась.

Когда я уселся на полу напротив султана, то в коротких словах сообщил ему свое предложение. Все, чего добивались мои друзья англичане, — это аренды на шесть месяцев на участок земли в Кемамане (южный округ Тренганы) и разрешения пригласить экспертов исследовать почву. Они просили права по истечении этого срока получить концессию на участок, но предлагали привилегию эту получить в виде конгси (товарищества), в котором одним из акционеров будет раджа Муда (наследник престола). Таким образом, концессия не попадает целиком в иностранные руки. Они предлагали султану крупную сумму за аренду, а в случае, если исследование даст хорошие результаты, еще большую сумму за концессию и, кроме того, десять процентов со всякого добытого минерала.

Султан вытащил конверт из кармана. Это была копия письма, написанного по-английски, которой он не мог прочесть. Он протянул мне письмо.

— Мне сказали, — промолвил он, — что в этом письме доказано, будто все, чего ты просишь, ты просишь в свою пользу; что это общество, о котором говорится так много, один воздух, что таких англичан вовсе нет. Переведи мне это письмо, туан…

Я пробежал письмо. Это была копия условия, что я буду получать известный процент в случае успеха дела.

Я вернул письмо султану.

— Если слова, которые ты слышал, Ку, правдивые слова, то, значит, я лжец и вор. А если я лжец и вор, то ты и Тунку-Безар, которые так долго верили мне, оба безумцы.

Я взглянул прямо ему в глаза.

— Если люди начнут так скоро превращаться из правдивых в лжецов, то цыплята начнут выводиться из утиных яиц. Письмо, которое ты держишь в руках, может тебе перевести каждый, кто читает по-английски, но если я лжец, Ку, то ты не можешь верить, что я переведу его тебе правильно. — Я поднялся как бы для того, чтобы уйти.

— Постой, туан, — остановил он меня. — Когда человек сидит на верхушке дерева, как я, то многие хотят обрубить сук, на котором он сидит, а те, кто сидит рядом с ним, хотят съесть все плоды.

Со смущенным выражением, которое так часто у него бывало, он ударил в ладоши.

— Позови Мохаммеда, — приказал он появившемуся прислужнику.

Пришел Мохаммед, придворный писец, согнувшийся вдвое от почтения, с бумагой, чернилами и гусиным пером.

Султан начал диктовать. «Саламат» (привет) — так начиналось послание. Он продиктовал просто и отчетливо согласие на просьбу и условия моих друзей. Султан произносил слова по-малайски, писец переводил их на арабский язык и записывал. Потом зажгли свечу, нагрели стальную печать и вместо сургуча наложили печать ламповой копотью.

Султан протянул мне договор, прибавив:

— Туан, я при тебе становлюсь похожим на буйвола с кольцом в носу: ты заставляешь меня идти, куда хочешь…

— Если это так, — ответил я, — то я надеюсь, что я приведу тебя и твою страну к богатству и миру.

Я взял бумагу и вышел, пятясь задом и отвешивая поклоны.

Тут же у выхода я столкнулся с Тунку-Хасаном, который спешил к султану. Он остановился, увидев бумагу в моих руках. Эта бумага означала его поражение. Я гордо прошел мимо него. Я знал, что эта бумага — первая ласточка цивилизации, которой суждено соединить Тренгану со всем остальным миром.

Глава одиннадцатая

ЦИРКИ НА ЗАПАДЕ И НА ВОСТОКЕ

В результате моей удачной охоты на Суматре мой зверинец в Сингапуре был переполнен, несмотря на то что помещение было очень просторное. Прежде тут были конюшни со множеством стойл, построенных по четырем сторонам открытого двора, представлявшего квадрат в сто футов, с хорошим колодцем посредине. Налог на воду в Сингапуре очень высок. Животные много пьют, и, кроме того, их необходимо содержать в чистоте. Колодец был важным приобретением. Легко было превратить все это место в помещение для диких зверей, ожидающих своей очереди быть проданными. С одной стороны шли клетки для больших и малых животных кошачьей породы, с другой — легкие клетки для обезьян и птиц, а с третьей — стойла для слонов, ланей, буйволов и носорогов. Дом, где жили мои шесть туземных помощников, тоже выходил во двор. Все они жили здесь со своими семействами. Нельзя сказать, чтобы место было тихое, но у малайских женщин крепкие нервы, а ребятишки не променяли бы этого места на дворец: подумайте, все равно что жить в цирке. Каждый день цирк! Мой собственный дом был как раз за стойлами. Я так привык к постоянному шуму, что не замечал его, разве только когда заслышу какой-нибудь тревожный рев или вой. Туристы и английские обитатели Сингапура часто навещали нас, и мы были им очень рады. Но туземцы и китайские кули пришли бы к нам целыми толпами, если бы мы не назначили входную плату в «дуа сен» (два цента).