Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

семьёй». Она открыла папку, подготовленную художником, и рассеянно бросила взгляд на рисунок. И вдруг без всякой связи с его содержанием подумала.

«Вечер с кавалером? О чём это я? Не иначе, совсем офанарела! Они пока ничего и никого не нашли. Этот Синица хочет со мной встретиться, чтобы попытаться за что-то зацепиться. Думает, наверно, неопытная Лукерья Костина могла нечто упустить. Тем временем, надежды на то, что Эрна жива, всё меньше и меньше. Прошло столько времени – о человеке ни слуху, ни духу. Надо ему срочно сказать, что я..»

Зажужжал мобильный, и только что помянутая Лушенька, после приветствий и извинений, спросила, куда и когда подавать машину.

– А кто будет за рулём? – осведомилась Таубе. И, услышав, что это ещё не решено, добавила.

Я шефа вашего не видала. Интересно, как я его узнаю? Как он выглядит, сколько хоть ему лет? – поинтересовалась она. А услышав ответ, увяла окончательно и бесповоротно. Знаете, укротительница Вы моя дорогая, я устала и передумала из дома выходить. Скажите ему, пожалуйста, чтобы он пришёл прямо ко мне. Пусть позвонит, и мы договоримся.

Поэтому Пётр, приглашённый к ней после работы, стоял сейчас перед дверью Таубе с большущей чайной розой и маленьким вишнёвым французским тортом в руках. Муж Аниты Сергеевны отправился играть в теннис, близнецы бузили у себя дома под присмотром давно выздоровевшей няни. Ничто не мешало бы ей немного пофлиртовать. Но она решила наказать себя за неуместные мысли. Никакого нового платья! На ней были чёрные брюки и такая же блуза крупной вязки, открывающая шею. А на шее всего лишь серебряная цепочка с эмалевыми брелоками.

После работы она приняла душ и вымыла голову – хотелось стряхнуть усталость. И теперь волосы – густые, падающие на шею, не желали слушаться расчёски. Они слишком распушились. Щёки почему-то горели. Очки Анита сняла, собираясь подкрасить губы, и забыла! В общем, когда ровно в полвосьмого раздался перезвон домофона, она выглядела…

– Здравствуйте, – сказал высокий рыжий усатый молодец с жёлтой розой в нарядном целлофане и белым свёртком с надписью «Кондитерская Мерсье» и глянул на неё сверху вниз, – моя фамилия Синица. Я договорился с.. с Вашей мамой, наверно?

В коридоре было полутемно. Анита, среагировавшая в первый момент только на слова: «с Вашей мамой», чуть не ответила, что «понимаете, уже больше года как мамы с нами нет», как вдруг до неё дошло.

– Здравствуйте, Пётр Андреевич! Вас ведь так зовут? Я не ошиблась?

Пётр смотрел на молодую стройную обворожительную женщину с сияющими от улыбки золотисто-зелёными глазами сибирской кошки и ничего не понимал. Память у него была великолепная. Лукерья доложила, что Таубе живёт с мужем. У неё сын. Значит, дочкой Аниты она быть не может. Но не может же это быть лично железная хозяйка «Мечты»! Да ведь её сын совсем взрослый. Мало этого, у него уже свои дети. Даже если она родила его лет в шестнадцать…

Гость хлопал густыми ресницами и молчал, а Анита окончательно развеселилась. Она повела его раздеваться, взяла с благодарностью цветок и поставила в вазу, водрузила торт на стол и принялась его накрывать. Итак, она выглядела…

– Изумительно! – серые глаза Петра Андреевича светились непритворным восхищением. – Если бы я не знал хорошо моей Лукерьи, я бы подумал, что она преисполнилась чёрной зависти, а потому не сказала, что меня ожидает! Надо же предупреждать! Так, знаете, неподготовленного человека и с ног свалить недолго, а мне надо работать!

При ярком свете на большой хорошо оборудованной кухне, он заметил, правда, что ей больше не двадцать пять. Но она была совершенно в его вкусе, ему такие женщины страшно нравились. И паспортные данные не имели к этому никакого отношения.

Шеф «Ирбиса» и владелица турагентства «Мечта» принялись флиртовать с удовольствием и со знанием дела и за этим занятием совсем не заметили, как протекло несколько часов. Они выпили хорошего рейнвейна и перешли на «ты». Договорились на следующей неделе, если ничего не стрясётся с малышами, сходить в Пушкинский, куда должны привезти выставку из Амстердамского музея Ван Гога.

– А можно даже в кино! – промурлыкал Пётр, и тут пробили часы.

Они делали это уже не раз: восемь, полдевятого… Так бывает: не слышишь, не замечаешь, и вдруг… Или целых десять ударов – всё же долго?

Анита как раз подумала, что готова с ним отправится не то, что в кино, а к чёрту на куличики. Например, на футбольный матч. Или куда там может захотеть молодой мужик? Хотя для футбола сейчас явно не сезон. Скорее для хоккея.

Фу, чушь какая! И что лезет в голову? А, пусть! Она человек, а не машина. Имеет право на слабости.

Но услышав часы и сообразив, что становится поздно, а через часок должен прийти Алексей, Таубе спохватилась.

– Петя, – обратилась она к своему «визави», державшего её уже за руку, – ты ничего не забыл? Посмотри на часы, уже десять, а мы…

«Петя», который тоже был не более, чем человек, и потому смотрел ей только в глаза, пожаловался было в ответ: «Это ты меня выгоняешь?» Но в следующую минуту всё понял.

– Мой учитель сказал бы, что я веду себя непрофессионально, – признался он.

– А я, знаешь ли, просто глупо, – отпарировала Анита.

– Только не говори, что мы не встретимся на следующей неделе!

– И не подумаю! Но я чувствую себя по отношению к Эрне свиньёй. Я тебе всё, кстати, хотела сказать, что, когда и, если у Севки кончатся деньги на поиски, он получит их от меня.

Она взглянула на Синицу серьёзно, совсем иначе, чем до сих пор. И добавила другим тоном.

– В пределах разумного, конечно. А теперь давай выпьем чаю или кофе, скажи, что тебе лучше. И спрашивай. Я сама ничего не придумала. А я честно пыталась, можешь мне поверить.

Он так и сделал, повторяя в целом то, о чём Анита разговаривала с Лушей. Они перебрали детские воспоминания, историю поступления Эрны в Медицинский, успехи и неудачи на работе, замужество…

– Я всё думаю, что мне сказать об её жизни. Общее впечатление сформулировать, – нахмурилась Анита.

– Ты считаешь её неудачницей? Это ужасное детство!

– Слово «неудачница» очень противное. В нём странным образом содержится не то упрёк, не то обвинение. Хотя речь идёт о человеке, которому Фортуна не улыбается. Ведь если сам виноват, это ж называется по-другому!

– Тогда говорят – лентяйка, бездельница, развратница, лгунья, наконец, бездарь! – пожал плечами Пётр.

– Тоже, кстати, интересный вопрос. Человек не виноват, что его природа или кто там вместо неё, не наградила талантами. А