Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

На карточке во весь рост был изображен молодой человек лет тридцати пяти. Спокойное уверенное лицо, высокий лоб, слегка прищуренные зоркие глаза. В ладно сшитом костюме, при галстуке, с франтовской тростью. Стоит на остановке таксомоторов и, видимо, не знает, что попал в объектив фотографа.

Мнимого поручика Олонецкого полка опознал он сам, ничьей помощи не потребовалось. Зрительная память у него была цепкая, натренированная с детства, и одного взгляда на фотографию хватило, чтобы явственно припомнить их встречу.

На Гороховой это было, в незабываемом октябре 1919 года. Этот самый молодой человек входил дважды в комнату рыжеволосого матроса с маузером. Запомнил он и его фамилию — Угренинов. Рыжеволосый еще называл его, помнится, Костей. Значит Константин Угренинов — несомненно тайный агент ГПУ.

Азартное охотничье нетерпенье охватило Александра Сергеевича, и он не стал дожидаться очередного курьера «кирилловцев», пренебрег обычной осторожностью. Спешно снарядил к доктору Сильверстову своего сотрудника «333». Лучше бы, наверно, воздержаться, не понадобились бы впоследствии крутые меры. Впрочем, он все равно становился опасным, этот слюнтяй. Рано или поздно возник бы вопрос о его ликвидации.

Случилось так, что казнь чекиста происходила в присутствии впечатлительного «333». В лесу между прочим, в пошлейшей обстановке, напоминающей дурные сцены из средневековой жизни. Трудно сказать, хотел ли доктор Сильверстов произвести впечатление на его посланца или не сообразил сдуру, что лишний свидетель неминуемо ведет к лишним неприятностям. Похоже, что хвастался с умыслом, набивал цену своим молодчикам.

В Ленинград «333» вернулся предельно взвинченный, готовый на любую глупость. К счастью, состояние его своевременно заметили, и катастрофа была предотвращена. Иначе побежал бы с повинной, хватило бы ума.

Дело прошлое, но тот вечер запомнился надолго. Отвратительное было самочувствие, хуже некуда. Можно, оказывается, считать себя волевым, несгибаемым человеком, у которого стальные нервы, и ошалело, совсем по-дамски, вздрагивать от телефонных звонков. И воображать всю эту сцену в мельчайших подробностях, будто сам являешься исполнителем. И не находить себе места в тягостном предчувствии беды. Слабостей, увы, не лишены и сильные мира сего.

Впрочем, смятенность чувств была непродолжительной. Ему позвонили на службу, в статистический подотдел, произнесли условленную фразу, означавшую благополучный исход операции, и он моментально взял себя в руки.

«333», слава богу, умер не в пытках, как распятый на сосне чекист. Думается, и сообразить ему было некогда, что с ним происходит, а это смерть легкая, наиболее гуманная.

На следующий день в вечерней газете появилась заметка о вытащенном из Фонтанки несчастном самоубийце. План, таким образом, был выполнен, и несостоявшийся Иуда Искариот получил по заслугам.

Приятными и безболезненными подобные акции никак не назовешь. Уголовщина, если разобраться, кровавая и грязная работенка, связанная к тому же с огромным риском. Но есть у нее и свои плюсы. Они надежно охраняют от опаснейшей бациллы предательства. Благодаря им крепнет дисциплина среди твоих людей, безоговорочное послушание.

Логика тут, в сущности, простая, людоедская. Нет желания очутиться на Гороховой — стало быть, очищайся от скверны, будь жестоким и беспощадным. И гляди в оба, ибо бацилла предательства подстерегает на каждом шагу.

Изрядную головоломку преподнесло тайному советнику возвращение лицеиста Афанасия Павловича Хрулева.

Из эмиграции приезжали многие, не один Хрулев. Сочинят слезницу пожалобнее, запишутся на прием в советском посольстве и терпеливо ждут решения своей участи. В родных пенатах блудных сынов принимали со сдержанной вежливостью, без попреков и без распростертых объятий. Помогут устроиться на работу, помогут с жильем и, разумеется, изучают, настороженно присматриваются.

Афанасий Хрулев воротился из Парижа через Берлин. Разыскал в добром здравии жену и подросшего сына, устроился на должность в коммерческий отдел управления Северо-Западной железной дороги. Жил тихо и уединенно, встреч с бывшими однокашниками не искал.

Обо всем этом тайному советнику исправно докладывали помощники, и мало-помалу он успокоился. Не было оснований подозревать Хрулева в связях с ГПУ: видно, намытарился человек на чужбине, припал к семейному очагу и рад-радешенек жалкой зарплате совслужащего, хотя в былые времена блистал в чиновничьих кругах столицы, занимая довольно крупные посты. Не всякий, к сожалению, способен на подвижничество, есть натуры смиренные, робкие.

Однако месяца через полтора ему передали, что Афанасий Павлович желает встретиться с ним, с Александром Сергеевичем Путиловым. Не говорит напрямую в чем дело, но дает понять, что свидание это крайне желательно и неотложно. И как бы между прочим сообщает, что в канун своего отъезда из Парижа имел конфиденциальную встречу с влиятельной персоной из Высшего монархического совета.

Новость эта заставляла насторожиться. Личное свидание с Хрулевым, понятно, исключалось, — не мог он пойти на такой риск. Не имел права подставлять под удар и своих людей.

Пока тянули с ответом, Афанасий Хрулев предпринял крайне неожиданный маневр. Явился поздно вечером в Басков переулок, трижды надавил кнопку звонка, как было указано на двери, и молча протянул ему какой-то конверт.

— Кто вы? — в страхе отшатнулся Александр Сергеевич. — Что вам угодно?

— Я — Афанасий Павлович Хрулев, — сказал нежданный визитер взволнованным шепотом. — Берите, берите скорей, там все написано! — и стремительно сбежал по лестнице, сунув ему в руки конверт.

Глупо было догонять Хрулева, привлекая внимание любопытствующих соседей. Еще глупее было бы уничтожить злополучный конверт, не ознакомившись с его содержанием. Короче говоря, дурацкая эта выходка заставила решать сложнейшие проблемы.

Понадобилась уйма ухищрений и предосторожностей, чтобы вскрыть конверт, не оставляя следов. Письма в нем не оказалось — лишь простенькая схема какой-то квартиры с едва заметным крестиком на стене одной из комнат. И всего два слова в нижнем углу, нацарапанные остро отточенным карандашом: «Фурштадтская, Кочубей».

Головоломка сделалась еще более сложной.

Эту или подобную схему тайный советник ждал с нетерпением, потому что испытывал нужду в средствах, а миллионные сокровища лежали где-то рядышком, припрятанные в тайниках. В данном случае речь шла, несомненно, о кладе в особняке князя Кочубея.

Загадочным было другое: с какой целью применен столь странный способ пересылки схемы? И не провокация ли это, не хитрая ли уловка чекистов?

Так или иначе, от прямых контактов с Хрулевым следовало воздержаться. К тому же, как сообщили ему, Афанасий Павлович выехал в длительную служебную командировку. Как нарочно, не было связи и с парижскими друзьями, — очередной курьер от них ожидался через месяц, не раньше.

Вот тут он и вспомнил о Савве Туманове, непутевом отпрыске весьма уважаемых родителей. С помощью Саввы безопаснее всего испытать честность Хрулева. Репутация у этого молодого негодяя подмоченная, но от политики он достаточно далек. Пусть займется розысками княжеских сокровищ на свой страх