Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг. - Юхо Кусти Паасикиви

В первой половине дня мы были у президента Каллио, перед которым в присутствии премьер-министра Каяндера отчитались о переговорах. Президент выразил удовлетворение нашими действиями. Вскоре после этого, в тот же день, я посетил министра иностранных дел Эркко. В разговоре с ним я озвучил мысль, что главное требование русских – это военная база на побережье Финского залива. Из моего дневника за 15.11: «Я также обратил внимание на серьёзность создавшегося положения. Нам надо быть готовыми к войне. […] Я сказал Эркко, что надо было бы подумать о приглашении Соединённых Штатов выступить в роли посредника между нами и Москвой. Эркко полагал, что через Италию можно было бы сделать что-то для обеспечения такого посредничества. Эркко по-прежнему оставался оптимистом и не казался особо озабоченным».

Моим стремлением в последующие дни и недели было так или иначе возобновить прерванные переговоры. Я думал, что для этого ещё оставались возможности. Выступление Сталина и Молотова на заключительной стадии переговоров не включало в себя предъявление возможного ультиматума, а, напротив, производило впечатление того, что дверь для новых предложений ещё открыта.

Представители руководящих кругов Финляндии, за редким исключением, и ещё в большей степени широкое общественное мнение, не понимали серьёзности сложившейся ситуации. Полагали совершенно невозможным, чтобы Советский Союз начал войну против нас, тех, у кого не было ни малейшего намерения ввязываться в военные конфликты, и кто желал лишь жить своей спокойной жизнью на основе ясных соглашений. Мировое общественное мнение было на нашей стороне. Мы усвоили понимание справедливости, присущее народам северных стран, и развивались, особенно в течение последних двух десятилетий, в духовной атмосфере, сформированной образом мышления, исходящего из укоренившегося среди малых народов права на самоопределение, а также принципа равноправия независимых государств, как малых, так и больших. Мы не понимали русский менталитет и прежде всего не понимали, как великая держава видела ситуацию и как она относилась к малым народам – подход, который самым существенным образом отличался от вошедшего в плоть и кровь образа мышления нашего, как, впрочем, и других малых народов. Общественное мнение Финляндии не могло и представить, что против нас в столь очевидном вопросе могло быть применено вооружённое насилие. Здесь в мышлении нашего народа, как и многих других малых народов, в его убеждении, основанном на праве, сквозило что-то наивное, чуждое реальному миру.

Когда я уже был послом в Москве, Молотов при обсуждении одного сложного вопроса воскликнул: «Если бы мы прошлой осенью заключили договор, то сегодня не было бы этих печальных дел!» Я ответил: «Уезжая из Москвы, я думал, что переговоры ещё не завершены и что я вскоре вернусь сюда в четвёртый раз». Молотов: «Но ведь Сталин был столь терпелив в отношении вас». Я: «Если бы мы, северяне, вели между собой столь важные переговоры, мы бы ещё долго продолжали попытки прийти к согласию, прежде чем переговоры были бы прерваны. Но понимание чужого менталитета – это одно из самых сложных дел, господин Молотов». Молотов на мгновение замолчал, прежде чем мы продолжили работу.

Вечером 15 ноября у премьер-министра Каяндера состоялось заседание правительства, на котором я изложил ход переговоров в Москве. Аналогичный доклад я сделал и на следующий день для президиума парламента и председателей парламентских фракций. В качестве собственного мнения я добавил и то, что уже содержалось в моём письменном отчёте, упомянутом ранее. Согласно моему дневнику, я ещё сказал: «Можно предположить, что (за требованиями Советского Союза) просматривается война с Германией, поскольку против какого другого государства Россия стала бы готовиться к войне на Балтике?» В моём дневнике в этой связи есть и следующее умозаключение: «Что делать? Трудно сказать! Русские вряд ли оставят всё как есть, поскольку их требования стали известны из речи Молотова. Вопрос может стать и скорее всего уже стал вопросом престижа для Сталина и правительства России. Мы, переговорщики, пытались оставить дверь приоткрытой для продолжения переговоров».

На заседании правительства Таннер выступил после меня. Он высказал предположение, что по вопросу военной базы можно было бы прийти к соглашению с русскими, если бы мы предложили Юссярё.

Эркко: «В отношении базы все заняли отрицательную позицию». По мнению министра Ниукканена, с этим можно было не торопиться. Надо смотреть, как будет складываться большая политика. От этого зависит отношение России к Финляндии. Ниукканен по-прежнему был столь оптимистичен, что считал возможным приступить к демобилизации значительной части армии. Эркко также считал, что «надо подождать».

В эти дни я часто беседовал с маршалом Маннергеймом. Он был очень обеспокоен и боялся, что русские предпримут против нас военные действия. Наше военное ведомство имело много недостатков. Боевой дух солдат был высок, поэтому он считал, что если война начнётся, то на начальном этапе мы добьёмся успеха, но в итоге, не выдержим войну. У Советской России были развязаны руки, для неё делом престижа стала бы победа в войне. Россия имела бесконечные возможности для восполнения ущерба, чего мы были лишены. Поэтому мы и проиграем. На островах Финского залива и в Петсамо мы не сможем оказать сопротивления. В Финляндии, сказал Маннергейм, господствует атмосфера пассивного сопротивления. «У неё есть свои хорошие стороны, но пассивное сопротивление всегда с самого начала обречено на поражение,– здесь Маннергейм зашёл слишком далеко, – оно не спасёт нас во время войны». Нам неоткуда ожидать эффективной помощи. Поэтому мы должны были делать всё возможное, чтобы избежать втягивания в военный конфликт с Советским Союзом. Было необходимо добиться заключения договора с Советским Союзом. Чтобы добиться этого, нужно было предложить русским Юссярё или что-то другое, сколь неприятной ни была сама мысль о базе на побережье Финского залива. Нам нужно было выступить с инициативой возобновления переговоров. Маннергейм сказал, что многократно говорил об этом с президентом. Того же мнения, что и Маннергейм, был генерал Вальден, с которым я также часто встречался в эти дни.

Запись в моём дневнике от 15.11: «Это высказывание Маннергейма удачно. Пассивное сопротивление может держаться какое-то время, но с его помощью нельзя добиться изменений. Оно исходит из предположения, что в ближайшее время произойдут какие-то не зависящие от нас события, которые нам помогут. Сейчас такие события не просматриваются».

Также я ежедневно общался с Таннером. Запись в дневнике от 16.11: «Таннер у меня. Рассказал ему о своих разговорах с маршалом Маннергеймом и генералом Вальденом. […] Таннер надеялся, что русские предложат продолжить переговоры. Он считал это возможным. Он рассказал, что в их парламентской фракции сегодня состоялось обсуждение