О душах живых и мертвых - Алексей Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава третья
В московском доме Мартыновых спали чуть не до полудня, потому что барышни ежедневно выезжали на балы, словно торопились натанцеваться на целое лето.
Зимний сезон увеселений, в сущности, кончался. Кое-кто из москвичей уже выехал в имения. Мартыновы не торопились: одна из дочерей ожидала официального предложения руки и сердца.
По дому, погруженному в глубокий сон, бродили только горничные, готовившие барышням туалеты, да бодрствовала сама хозяйка дома. Отпив в одиночестве кофе, она взялась за письмо к любимому сыну.
С военной карьерой Николая Соломоновича Мартынова мать его связывала самые радужные надежды. Покойный отец семейства, Соломон Михайлович Мартынов, успел прибавить к захудалому дворянскому гербу лишь незавидную славу предпринимателя-откупщика. В дом пришли деньги, обеспечившие будущее сыну и приданое дочерям. Но мишурная позолота не может утешить сердце чадолюбивой матери-вдовы.
То ли дело блестящая карьера, ожидающая красавца сына! Он и начал службу неплохо – офицером лейб-гвардии кавалергардского полка. Из Петербурга он не замедлил отправиться на Кавказ, ожидая славы, почестей, чинов и орденов. Правда, Николай Соломонович вернулся в столицу без единой боевой награды, зато опять стал украшением лучших петербургских гостиных.
Мать семейства следила за успехами сына на светском поприще с новыми надеждами: Николаша мог сделать карьеру через женитьбу, пожалуй, даже скорее и лучше, чем на этом проклятом Кавказе. Опытная в житейских делах госпожа Мартынова свято верила в будущее сына: у Николаши никогда не закружится голова от благосклонных взоров какой-нибудь бесприданницы.
Оставалось только ждать из Петербурга желанных известий, но вместо того Николай Соломонович вдруг, по непонятным матери причинам, снова оказался на том же распроклятом Кавказе, да еще в каком-то казачьем Гребенском полку. Нечего сказать, хорош полк для красавца кавалергарда!
Причины такой неожиданной перемены были непонятны. Николай Соломонович отделывался ничего не говорящими фразами. Да и то сказать, с детства был молчалив рассудительный сын… Уехал – и теперь совсем редко пишет.
Когда госпожа Мартынова думает о своем любимце, ей кажется, что он совершает на Кавказе подвиг за подвигом, а начальство, забыв о петербургском гвардейце, ничего не видит и до сих пор ничем не награждает героя… Но кто же будет помнить в Петербурге о захудалом Гребенском полке! Сколько ни расспрашивает она знакомых, никто о нем ничего не знает.
А неугомонный Николаша, может быть, опять скачет где-нибудь навстречу пулям, и дела ему нет до беспокойства матери.
Госпожа Мартынова закрывает глаза и долго сидит так, прислушиваясь не то к свисту черкесских пуль, не то к биению собственного сердца. Потом протягивает унизанную кольцами руку к перу.
«Где ты, мой дорогой Николай? Я страшно волнуюсь за тебя. Здесь только и говорят, что о неудачах на Кавказе. Мое сердце трепещет за тебя, мой милый! Каждый вечер гадаю на трефового короля и прихожу в отчаяние, когда он окружен пиками».
Далее были отписаны сыну московские новости, сообщения о дочерях, об их успехах в свете.
Госпожа Мартынова писала не торопясь, пользуясь тишиной. Надо было известить сына и о том, что к Юленьке, по всем верным данным, вскоре будет свататься князь Лев Гагарин. Дело еще не было окончательно решено, но предполагаемый жених обладал такими связями в Петербурге и таким состоянием, что было очень трудно не поделиться этой радостью с кавказским героем…
Но тут новые заботы овладели матерью семейства. Если Юленька, младшая, выскочит замуж раньше, что будет с Наташей? Наташе исполнился двадцать один год, а на женихов никаких видов. Кроме того, строптивая Наталья того и гляди совсем выйдет из повиновения. Правда говорится, в семье не без урода.
Долго лежало на столе недописанное письмо. Потом, должно быть по какой-то связи с тревогами за Наташу, появились новые строки:
«Лермонтов у нас чуть ли не каждый день. По правде сказать, я его не особенно люблю. У него слишком злой язык, и хотя он выказывает полную дружбу к твоим сестрам, я уверена, что при первом же случае не пощадит их… Слава богу, он скоро уезжает; для меня его посещения неприятны. Прощай, дорогой Николай».
В доме все еще стояла полная тишина. Тогда мать семейства прислушалась и, не уловив в комнатах дочерей никакого движения, сделала приписку:
«Твои сестры спят, как обычно, я их еще не видела. Они здоровы и много веселятся; от кавалеров они в восторге…»
И набожно перекрестила грудь чадолюбивая дама: слава богу, среди этих кавалеров на днях не станет Лермонтова! Авось не скоро вернется с Кавказа.
Издавна тревожит ее – и больше всего за Наташу – это неприятное знакомство, завязавшееся по пензенскому землячеству. Этот большеголовый, мрачный юнец, будучи студентом Московского университета, стал постоянным гостем в их семье. Потом он учился в юнкерской школе в Петербурге вместе с Николаем и там вечно ему надоедал. Наконец, он опять явился перед девочками на Кавказе, в Пятигорске, когда всем семейством Мартыновы выезжали на Горячие Воды. Кажется матери, что именно Наташа неравнодушна к этому грубияну. Читает какие-то его стихи… Да, с Наташей творится неладное. Как ни трудно становится с женихами, мать готова отдать ее за кого угодно, готова видеть ее даже девицей-вековушей, только бы, – спаси и помилуй, матерь божья, – только бы не за Лермонтовым!..
Впрочем, мысль о таком замужестве показалась настолько нелепой, что госпожа Мартынова даже улыбнулась и, запаковав письмо, начала тщательно припечатывать сургучом.
– День добрый, милая маменька!
– Здравствуй, милуша… Как спала? Кто снился? Сказывай всю правду.
Наташа, свежая после сна, поцеловала мать. Была она очень хороша, но не броской красотой, а какой-то ласковой девичьей милотой.
– Представьте, маменька, никто не снился! Спала очень хорошо… Нет, нет, – вдруг вспомнила Наташа, – под самое утро приснился какой-то старик и долго грозил мне костлявым пальцем. Вот так! – и Наташа, подняв изящную руку, помахала перед матерью крохотным пальчиком.
– Поделом тебе, – отвечала мать, – хотя бы и за вчерашнее… Совсем было время уезжать, а ты никак не могла расстаться с этим Лермонтовым.
– С ним, маменька, не соскучишься…
– Сколько раз Николай тебя предупреждал! Сколько раз я тебе говорила! А ныне, милая, он судимый, вроде каторжного. Куда как хорош!
– Маменька! – возмутилась Наташа. – Опомнитесь! Ведь теперь Мишель прославленный сочинитель. У него в Петербурге целый роман напечатан.
– Роман? Час от часу не легче! Тогда, милая, я настрого приказываю: прекрати свои амуры! Не хватало еще этакого срама на мою голову… Немедля откажу ему от дома!
– А вот и не откажете… Что скажут люди, если вы выгоните товарища своего сына?
– Николай первый одобрит.
– Ничуть! Пусть он недолюбливает Мишеля, но надо же соблюдать приличия.
– Не тебе о приличиях говорить: чуть сама не вешаешься этому Лермонтову на шею!
– Маменька, как вам не стыдно! Неужто вы не понимаете, что знакомство с Мишелем, известным всей России, делает нам честь? А роман его, он сам говорит, был задуман после того лета, когда мы вместе жили на Горячих Водах… Вообразите, милая маменька, как это должно быть интересно!
– О господи! – всполошилась госпожа Мартынова. – Еще какую-нибудь карикатуру на нас намалевал…
– Плохо вы знаете Мишеля! Совсем наоборот… Кажется, там, в романе, есть кое-что и обо мне.
– Наталья! Пощади свою мать!
– Да ведь только намеком, маменька!
– Какой ужас! За какие грехи, владычица, терплю? Уж коли Мишель Лермонтов написал, так, наверное, еще хуже, чем у Пушкина, безнравственность. Запрещаю тебе читать!
Эти слова не произвели никакого впечатления на Наташу. Она стала ласкаться к матери, хитро улыбаясь.
– Я вам по секрету, маменька, скажу: Мишель обещал подарить мне свой роман.
– Прикажу горничной выбросить его в помойку.
– Ни одна горничная не найдет, коли я спрячу. Спасибо, что предупредили… Я уж и сама в книжную лавку ездила: «Не пришла еще, говорят, книжка господина Лермонтова из Петербурга». Слышите, маменька, так важно говорят: «книжка господина Лермонтова». А Мишель, маменька, совсем не зазнался, все такой же, как был.
– Ему, голубушка, только бубнового туза на спину не хватает! Да не беспокойся, непременно получит – и по заслугам. Нет, милая, теперь я возьму свои меры!
– Лучше поцелуйте еще раз свою послушную дочь. И идемте пить кофе, маменька! Я вам сама приготовлю по вашему вкусу. Сейчас и наша княгиня Гагарина выйдет… Ох, маменька, не губите вы Юлию! О князе ходят дурные слухи.
– А ты не всякому слуху верь. Молодой человек прекрасной фамилии, завистники, конечно, всегда найдутся.
– При чем тут завистники, коли князь карточных долгов не платит и против женщин интригует? За что он Воронцовой скандал в театре устроил? За ее прежнюю к нему любовь?
