Два света - Юзеф Крашевский

С этими словами Атаназий дрожавшею от волнения рукою приблизил свечу и указал на темное полотно, среди которого едва можно было рассмотреть портрет с лицом, мрачным, суровым и, может быть, задумчивым, но поражавшим своими чертами, отмеченными печатью какого-то религиозного фанатизма.

— Не правда ли, — произнес старец, — что по этому лицу прямо виден человек, ни разу не склонившийся перед мирским кумиром, не искавший людских милостей, не сгибавшийся перед силою, не упадавший перед величием и не солгавший ни словом, ни делом, ни молчанием? Смотри — какой искренний, глубокий и проникающий прямо в сердце взгляд!

Воспитанный каким-то монахом, проживавшим в доме Григория и с самого детства полюбившим мальчика, Андрей собственно его влиянию обязан был тем направлением, по которому шел всю жизнь свою. Этот монах, называвшийся отцом Дионисием, неизвестно — какой фамилии, в глазах обыкновенных людей казался суровым и чудаком, но чистота и набожность его заставляли прощать неприятные выходки, какие он позволял себе не только с дворовыми людьми, но и с самими хозяевами. Андрей и Дионисий пламенно любили друг друга. Монах учил мальчика, неусыпно наблюдал за ним и почти до шестнадцати лет не выпускал его из рук своих. Когда Андрея отправили в школу, Дионисий умер от печали, но дух его перенесся в грудь воспитанника. Все домашние с изумлением заметили, что по смерти наставника Андрей как будто вышел из лесу, раздражался и удивлялся тому, на что другие вовсе не обращали внимания. Когда шло дело о правде, он не молчал и никого не щадил, а если опровергали его, то смирялся, не жертвуя, впрочем, своим убеждением. Определенный еще при Сигизмунде III на военную службу, Андрей участвовал во многих походах с королевичем Владиславом и так привязался к нему, что уже во всю жизнь не разлучался с ним.

Впрочем, не думайте, что, приблизившись ко двору и государю, Андрей потерял грубость и прямоту характера, какой отличался в молодости: эти свойства остались во всей силе и крепости, но свет только злоупотреблял ими. Андрей до такой степени был правдив в словах, неустрашим и ничем не исправим, что величие характера его в глазах испорченных людей представлялось непостижимой странностью. Королевич, Казаковские, Оссолинские, Денгофы и другие святотатцы смеялись над ним, как над придворным шутом.

По восшествии на престол, Владислав IV, как бы желая вознаградить Андрея за то, что не слушался его, дал ему должность коронного обозного и два староства. Карлинский принял звание обозного с твердой решимостью добросовестно исполнить возлагаемые на него обязанности. Что же касается староств, то он оставался только распорядителем их, потому что, считая себя недостойным такой награды, употреблял доходы с них на помощь бедной шляхте, на содержание раненых в сражениях, особенно на состарившихся и изувеченных в рыцарском походе и скитавшихся по неблагодарной земле, за которую они проливали кровь свою. Между тем он сам остался при особе короля, и ни один пир, ни одно собрание не обходились без него. Придворные с насмешками спрашивали у Андрея мнения о каждом поступке, и, хоть никогда не слушали слов его и обращали их в шутки, однако его мнения нередко покрывали краскою лица добросовестных сановников. Андрей никому не поблажал, даже самому Владиславу, хоть искренно любил его.

Андрей яснее и лучше других видел стремление общества в пропасть, понимал характер современности, предвидел его последствия и особенно порицал самолюбие, страсть к богатству, гордость и языческие пороки двора Владислава IV. В записках Андрея описана одна замечательная сцена. Однажды он сошелся во дворце с познанским воеводой Христофором Опалинским. Воевода спросил его мнения о своих сатирах. Вместо того, чтобы превозносить автора до небес, Карлинский прямо в глаза сказал вельможе горькую правду. Тогда Опалинский схватился за саблю — ultimam rationem людей, не умеющих защищаться доказательствами. Только присутствие короля обуздало Опалинского, но он всю жизнь помнил эту обиду.

Андрей не был женат и удалялся от женщин, называя их веселыми пташками, умеющими только прекрасно петь и высоко летать, но неспособными поднять на своих крылышках тяжести больше капель росы и пылинки цветов.

Он всецело был предан предметам нетленным и духовным, глядел на землю только сверху и постоянно возвышался над нею. Костюм его всегда был черного цвета, у пояса вместе с саблей висели четки, на груди — крест. Большую часть времени он проводил в костеле на молитве или дома, занимаясь чтением, а в кругу людей играл опасную роль правдивого человека и апостола истины — и эта роль приобретала ему бесчисленное множество неприятелей.

Не знаю, как он устоял в этом положении. Надо было иметь слишком глубокое убеждение, гигантскую волю, ангельскую терпеливость, высочайшую независимость, чтобы не ослабеть, не упасть, не поколебаться в ежедневной борьбе, где самым острым оружием были ирония и насмешливость, направленные против самых щекотливых убеждений.

Но Андрей в подобных преследованиях и борьбе, казалось, приобретал новые силы, с каждой минутой возносился выше и крепче утверждался в своем положении.

Коронный канцлер Оссолинский, как известно, подал Владиславу IV мысль установить орден кавалеров Бессеменного Зачатия Богоматери. Он хотел перенести на родную землю учреждение других государств. Но шляхта, как в заграничных титулах, так и в учреждениях подобного рода, всегда усматривала подрыв шляхетского равенства и вспомогательное средство к отличию панов от гербовых братий, поэтому она воспротивилась уставу, уже утвержденному папою.

Кавалеры ордена Бессеменного Зачатия Богоматери имели свой собственный устав, который не слишком многим обязывал их. Здесь не заключалось очень глубокой мысли: хотели только прекрасной цепочки на шею и великолепных плащей, дабы показываться в них во время торжественных процессий.

Проект Оссолинского начинался изложением причин необходимости означенного ордена, долженствовавшего быть щитом и украшением рыцарей, сражающихся за веру. Число кавалеров он назначал только семьдесят два, приписывая мистическое значение цифре семь. Все кавалеры должны были быть дворянского происхождения, а из других сословий предполагалось допустить к ордену только двадцать четыре человека, которые прежде всего обязаны были отречься от всех других обществ. Король был главою и начальником. Наружным знаком, отличающим рыцарей, назначалась золотая цепь на шее, составленная из лилий и пучков стрел, с надписями: In te и Unita virtus, с пурпуровым крестом и на нем изображение Девы Марии, попирающей змия, и надпись: Vicisti vince… Этот орден кавалеры обязывались носить во время больших процессий, в день Бессеменного Зачатия Богоматери и в праздники патронов государства с допущением в первый праздник к королевскому столу, в другие же дни носить простой крест без цепочки на белой ленте. Их костюм обыкновенного покроя назначался пурпурового цвета, сверх него длинный белый плащ с пурпуровой подкладкой, шапки белые, с сиянием и изображением Пресвятой Девы. В ордене предполагалось иметь двух вельмож: канцлера и подскарбия, избранных из числа кавалеров. В статуте описывались также: церемониал процессии, старшинство в выборах, молитвы за умерших собратий, их погребение, возвращение регалий по смерти кавалеров, форма журналов о действиях канцлера, избрание прелата, верность государю и отечеству, обязанность являться на войну против неверных, порядок приема кавалеров в костел во время обедни, милостыни для выкупа пленных и для помощи бедным воинам, каковые предполагалось складывать в нарочно учрежденную кружку и, наконец, изложен был еще проект чисто религиозного братства Бессеменного Зачатия Богоматери, которое предполагалось присоединить к сословию рыцарей и т. д. Прочитав статут, Оссолинский начал излагать доводы о своевременной потребности в ордене. Присутствующие слушали в глубоком молчании, король думал о том, как он будет раздавать свои регалии. Но вдруг обозный встал с места и достал из-за пазухи толстую пачку бумаг. Глаза всех обратились на него. Канцлер не скрывал своего неудовольствия, но Андрей, не обращая на это внимания, обратился к королю и произнес:

— Ваше величество! Не такой статут и не такие рыцари нужны нам в теперешнее время. Найдется кому воевать с языческими дикарями, и семьдесят два кавалера немного помогут в этом деле. Позаботимся лучше об истреблении язычества в самих себе, о побеждении силы, ежедневно восстающей против учения Христова в стране, наполненной крестами на полях и на костелах, но так мало заключающей крестного учения в сердцах своих жителей!

Канцлер хотел остановить Андрея, потому что все выходили из терпения, но король дал знак рукою и произнес:

— Послушаем обозного, может быть, слова его принесут нам какую-нибудь пользу.