Обязалово - В Бирюк

— Кто такие? А ну поворачивай!

Точно — суздальские, говор другой. В воротах — ещё стража. На дворе — куча незнакомого народа. Шумные, чужие, хозяйничают…

— А, перины, это хорошо. А поросёнки где? Как не привёз? Ты что, сучок смоленский, об двух головах?! Так я тебе их обои…

Нервный я какой-то стал, растерялся как-то. Он мне — оплеху по обычаю, я ему — захват за пальцы, упор в локоть, раскручивание вокруг его оси и мордой в землю. С фиксацией его вывернутой кисти у меня на плече и его головы — моими коленями на земле. Точнее — в грязи.

Суздальцы и вправду — мужи добрые. Вместо криков и матов — только мечи да сабли прошелестели. И мои не хуже — вокруг меня веером развернулись.

Стоят — смотрят. Суздальских во дворе много, но вот тут конкретно с пяток.

До меня начинает доходить — какую я глупость… уелбантурил.

Сейчас нас тут просто в капусту посекут. Разве что — в ворота и ходу. А куда? Вокруг Рябиновки — полоса мокрого луга, там вода стоит, на сухом — пришлых полно. Только дёрнись…

Тут из-за спин противников наших выдвигается мужичина. Не молодой, не мелкий, не яркий. Борода чёрная лопатой, сам весь тёмный какой-то, кафтан бурый.

Но сабля на боку — золотом выложена. И по ширине ножен — у него там ятаган. Гридней раздвинул, глянул цепко.

— Кто таков?

— Я — Иван Акимович Рябина. Сын здешнего владетеля. Стою на родительской земле. А ты кто?

— Отпусти его.

— Ты чего, дядя, вежества не разумеешь? Я назвался — ты смолчал. Я на своём двору, а ты мне указывать будешь? Ты лучше решай — что с придурком твоим делать. Руку ему из плеча оборвать или как?

Мой подопечный при звуках голоса переговорщика начал дёргаться. Зря. Из такого захвата выходят с порванным плечом, как минимум. Я довернул — он взвыл. И — забулькал. Я же говорю — мокро у нас, лужи везде.

Гридни, было, вперёд шагнули, мои оружие подняли. Бородач своих остановил.

— Я — Маноха. Палач князя Владимирского Андрея Юрьевича. Это — мой человек. Отпусти его без ущерба.

Блин! Куда я попал! Этот палач — один из немногих известных мне людей в этом 12 веке! Вот эту чёрную бороду смоленские князья сбреют наполовину, чтобы спровоцировать Андрея Боголюбского на поспешную войну.

После той полу-брижки летописец напишет:

«Князь Андрей какой был умник во всех делах, а погубил смысл свой невоздержанием: распалился гневом, возгородился и напрасно похвалился; а похвалу и гордость дьявол вселяет в сердце человеку».

Да ладно, фиг с ней, с русской историей: такой детина не ретроспективно, а вполне сиюминутно мне просто головушку оторвёт! И ни в какой летописи об этом не напишут. По незначительности происшествия.

Выходим из конфликта аккуратненько. Противника отпустил, тот снова носом в грязь — на хорошо вывернутую ручку не враз-то обопрёшься.

А я назад, на пятки перекатился, штаны от грязи отряхнул. Штаны — насквозь мокрые. Хорошо, что только в коленях. Пока…

Парочка гридней кинулась пострадавшего поднимать. Тот материться. Обещает глубокий и долгий интим. И мне, и усадьбе, и всей земле Смоленской. Горячится начал.

— Замолчь. Добрый муж, а его отрок завалил. Уведите дурня.

Маноха своего человечка урезонил и стоит-разглядывает. Гурду Ивашкину и столетний Чарджин клинок. Ноготкову секиру, до блеска точенную — хоть зайчиков пускай. Подрагивающие в опущенных руках парные боевые топоры Чимахая. Совершенно не дрожащее остриё Сухановой рогатины, направленной Манохе в живот. Главного придурка в моём лице: распашоночка, безрукавочка, косыночка… И дрючок берёзовый в ручке тощенькой.

— Бить людей князя Володимирского — не хорошо.

— Так ведь и бояр смоленских по уху прикладывать — не по вежеству.

Мне против княжьего ближника рот раскрывать — не по чину. Но раз раскрываю — может, и вправду имею право? Я же вижу — он никак решиться не может. Был бы я просто русский человек — сказнили бы, забили бы до смерти. А вот боярин… враждебного князя в условиях неустойчивого перемирия… Повод для международного конфликта? А оно надо?

Он молчит — думает. Я не думаю — я трясусь. Но тоже молчу.

В большом собрании — не во МХАТе — длинных пауз не бывает. Из боярского дома на крыльцо с криком выскакивает богато одетая женщина. Плат чёрный, золотом вышитый, чёрное платье, тоже с золотыми разводами. Руками машет — мало что радуга не играет — на каждом пальце по перстню.

И вот во всём этом убранстве она орёт матерно. На двух языках сразу. Причём на русском идёт часть содержательная:

— Да что бы я…! С этим… чудовищем…! С иродом, душегубом…! Под одной крышей…! Немедленно вон отсюда!

А на греческом параллельно идёт чуть другой текст…

Хорошо — Трифена как-то, сильно смущаясь, по моей просьбе составила словарик любимых выражений своего папашки. В основном — специфические термины православных монахов Каппадокии для описания сексуальной жизни вьючной скотины типа ишак турецкий. А то и не понял бы глубокого смысла столь эмоционального дамского монолога.

Гоголь в «Мёртвых душах» очень мило рассуждает об особенностях дамского двуязычия в среде российской аристократии в 19 веке:

«Никогда не говорили они: «я высморкалась», «я вспотела», «я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос», «я обошлась посредством платка». Ни в каком случае нельзя было сказать: «этот стакан или эта тарелка воняет». И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: «этот стакан нехорошо ведет себя» — или что-нибудь вроде этого. Чтоб еще более облагородить русский язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора, и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: там позволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых».

Закономерность весьма распространённая: мой «факеншит» — из той же серии.

Ещё один вариант этого же русского народного свойства — говорить гадости на иностранных языках — я увидел немедленно.

Следом за мадамой, матерящейся по-гречески, на крыльцо выскочил месьен, матерящийся по-тюркски.

Здесь, взамен ишаков, использовался крупный и мелкий рогатый скот. В русскоязычной части проскакивали слова:

— Паскудница… бесчестница… вертеп… стыд и позор… не потерплю… калёным железом!

Как я понимаю — стороны разошлись в оценке допустимости каких-то конкретных проявлений межполовых отношений.

Толпа народа, вываливаясь из всех подсобных помещений, густела, стягивалась к крыльцу. Для челяди господская свара — всегда бесплатный цирк.