Характерные черты французской аграрной истории - Марк Блок

Полезно знать содержание металла в монете, но еще интереснее оценить ее покупательную способность. К несчастью, при современном состоянии исследований мы вынуждены ограничиться для средних веков на этот счет лишь предположениями. К тому же в стране, экономически очень раздробленной, меновая стоимость денег неизбежно сильно менялась в зависимости от района. Кроме того, в течение Столетней войны на всех рынках (некоторые цифры которых дошли до нас) она претерпевала очень резкие и очень сильные колебания, которые легко объясняются случайностями войны. Наоборот, бесспорно, что около 1500 года цены везде упали довольно низко. Золотом или серебром (главным образом серебром, так как золото служило лишь для крупных платежей) сеньор получал меньше прежнего, но эта небольшая сумма металла позволяла ему приобрести больше ценностей, чем он мог это сделать на такое же количество металла в непосредственно предшествующий период, — компенсация, хотя и недостаточная для восстановления равновесия, но тем не менее весьма ощутимая. В течение XVI века положение изменилось. Сначала интенсивная эксплуатация рудников Центральной Европы, а затем гораздо более значительные поступления сокровищ и металлов из рудников Америки (особенно после открытия в 1545 году великолепных сереброносных жил в Потози) чудовищно увеличили количество металла. В то же время возрастающая быстрота обращения в свою очередь увеличивала количество наличных денег. Это вызнало чрезвычайно сильное повышение цен. Этот процесс, общий в основных своих чертах для всей Европы, во Франции стал ощущаться начиная примерно с 1530 года. Раво подсчитал, что в Пуату покупательная способность ливра, равная при Людовике XI приблизительно 285 франкам в нашей монете, упала при Генрихе II в среднем до 135 франков, а при Генрихе IV — до 63. На протяжении полутора столетий в результате потери металлического содержания фиктивной единицы — ливра — и повышения цен покупательная способность ливра понизилась более чем на три четверти. Это потрясение оказало различное влияние на разные классы общества, которые жили непосредственно (или косвенно) за счет земли. Производители почти не пострадали. Серьезный ущерб был нанесен двум классам: поденщикам (в связи с ростом населения рабочая сила перестала быть такой дефицитной), заработная плата которых лишь с большим опозданием поспевала теперь за ростом цен на продукты питания, и сеньорам, которые были прежде всего рантье. В 1550 году сеньория Шатишьон-су-Мэш (Châtillon-sous-Maîche), во Франш-Койтэ, принесла своему господину доход в сумме 1673 франка, в 1600 году — 2333 франка — довольно значительный прогресс, почти на 150 процентов, что объяснялось, по-видимому, не только очень тщательным управлением, но главным образом тем обстоятельством, что в этом краю, который долгое время был экономически отсталым, сеньор собирал еще то в форме поборов, то со своего домена довольно много сельскохозяйственных продуктов, которые он продавал. Случай этот является, стало быть, относительно благоприятным. Но в этой же местности в период между двумя указанными годами цена пшеницы, не говоря ни о чем другом, возросла на 200 процентов. Даже там, где в виде исключения цифры на первый взгляд как будто свидетельствуют о прибыли, изучение экономических фактов обнаруживает убыток[104].

Не все сеньориальные имущества были задеты в одинаковой степени. Большинство церковных учреждений сосредоточили в своих руках десятину, значительные прибыли от которой оставались неизменными. В некоторых провинциях, стоявших в стороне от крупных экономических сдвигов, замена первоначальных натуральных повинностей денежными всегда носила скромные размеры. С другой стороны, сеньоры (особенно, возможно, мелкие владельцы фьефов) сохранили здесь относительно большую часть своих доменов. Вследствие забавной превратности судьбы дворянство пострадало здесь значительно меньше, чем в издавна богатых районах, где все базировалось на деньгах. В других случаях общая крупная сумма денежных рент, делавшая их обесценение менее пагубным, обладание десятинами или шампарами, добавочные доходы от государственных и придворных должностей — все это позволило некоторым семьям пережить трудности момента без слишком большого ущерба и впоследствии устранить их. Обесценение денег не прозвучало похоронным звоном для старого дворянства. Тем не менее очевидно, что многие древние роды пришли тогда в упадок. Некоторые избежали катастрофы лишь благодаря тому, что пренебрегли на время своим социальным положением и обратились к торговле. Другие, более многочисленные, переживали один кризис за другим и смогли в конечном счете спастись, лишь пожертвовав частью своего родового владения.

Вот родовитый дворянин, нуждающийся в деньгах. Вначале он довольствуется тем, что берет взаймы, закладывая иногда свою землю или устанавливая на нее ипотеку. Но как возвратить долг? В конечном счете ему приходится примириться не только с продажей нескольких полей, но даже нескольких сеньорий, иногда самому кредитору или же другим покупателям, чьи экю позволили бы погасить самые неотложные долги. К какому социальному слою принадлежали новые владельцы? Это равносильно вопросу, у кого имелись деньги? Замок, почетная скамья в приходской церкви, виселица — символ права высшей юстиции, — цензы, тальи, право «мертвой руки» — все величие и все доходы старой иерархической системы почти везде служили увеличению богатства и престижа человека буржуазного происхождения, чье состояние было создано благодаря торговле и должностям и который, уже получив звание дворянина или будучи накануне этого события, превращался в сеньора. Так, например, вокруг Лиона, вплоть до Фореза (Forez), Божоле и Дофинэ, баронии, шателлении и всякого рода фьефы сосредоточивались таким образом в руках знатных семей лионского патрициата, разбогатевших благодаря торговле пряностями, сукноделию, рудникам или банкам, в руках семей французского происхождения (Камюсы, Лорансены, Виноли, Варей), итальянского (Гаданьи и Гоиди) и немецкого (Клеберти). Из сорока сеньорий, проданных коннетаблем Бурбоном или ликвидированных после конфискации его имуществ, только три были куплены родовитыми дворянами. И неважно, если, как утверждает старое предание, меняла Клод Лорансен, сын суконщика и внук кабатчика, вынужден лезть из кожи, чтобы добиться оммажа от своих новых вассалов в купленной им у самой дочери Людовика XI баронии. Его жена стала тем не менее статс-дамой королевы, а его старший сын — королевским священником{102}. Но сеньориальный строй не был разрушен. Более того, он не замедлил обрести новую силу. Однако сеньориальная собственность в значительной мере переменила владельцев.

Однако мы вовсе не хотим сказать, как это иногда делалось, что в это время появляется «новый претендент на владение землей — буржуа». С тех лор как появилась буржуазия, ее представители не только приобретали в большом количестве земли вокруг городов, но наиболее выдающиеся из них постепенно проникали в среду сеньоров. Ренье Аккор, камергер графов Шампани, был буржуа; таково же происхождение дОржемонов, разбогатевших, несомненно, на управлении ярмарками Ланьи (Lagny)[105]; Робер Алорж, торговец вином в Руане, откупщик налогов и ростовщик, также буржуа. Все они положили начало (первый — в XIII веке, другие — в XIV и в начале XV веков) сеньориальным владениям своих семей, богатству, которому позавидовали бы Камюсы и Лорансены, жившие при Франциске 1{103}. Но никогда раньше этот переход буржуазии в ряды дворянства не носил такого массового характера. И в таком масштабе он больше не повторился. В XVII веке каста была уже наполовину замкнута. Конечно, она продолжала еще вбирать много новых элементов, но в менее значительном количестве и не так быстро. В социальной истории Франции, особенно в ее аграрной истории, нет более решающего события, чем это завоевание земли буржуазией, быстро укрепившей свои позиции. XIV век был отмечен бурной антидворянской реакцией. В этой «войне не дворян против дворян», по выражению того времени, буржуа и крестьяне часто оказывались союзниками. Этьенн Марсель был союзником жаков, а добрые купцы Нима не питали к рыцарям своего края более нежных чувств, чем тюшены[106] лангедокских деревень. Перешагнем через одно или полтора столетия. Теперь этьенны марсели стали дворянами — в результате пожалования королем дворянских званий — и сеньорами — вследствие экономических изменений. Вся сила буржуазии, по крайней мере высшей буржуазии и тех, кто стремился возвыситься до нее, была направлена на поддержку сеньориального строя. Но новым людям присущ новый дух. Сделавшись наследниками прежних земельных рантье, эти торговцы, эти откупщики государственных налогов, эти кредиторы королей и вельмож, привыкшие аккуратно, изворотливо и в то же время смело управлять движимым имуществом, не изменили ни своему умственному окладу, ни своему честолюбию. То, что они принесли с собой в методы управления недавно приобретенными имениями, то, что переняли у них самые родовитые дворяне (если им удалось сохранить свои наследственные богатства), то, что приносили порой с собой их дочери (разоренные дворяне часто домогались этих выгодных браков) в старинные семьи, чье родовое имущество зачастую было спасено благодаря какой-нибудь энергичной женщине, — ©се это свидетельствует об умственном окладе деловых людей, привыкших подсчитывать прибыли и убытки, способных при случае пойти на затраты, пусть временно безрезультатные, но от которых зависят будущие барыши. Скажем прямо, все это говорит о капиталистическом складе ума. Такова была закваска, которая должна была изменить методы сеньориальной эксплуатации.