Река прокладывает русло - Сергей Снегов

Лесков возвратился на классификаторы с тяжелым чувством. Все было неприятно в этом разговоре с измельчителем: и сообщение о дяде Феде и критика регуляторов. Но разговор был важен. Лесков видел коренной просчет схемы регулирования — не его одного, их общую ошибку. Видел он, еще неясно, и правильный путь и поеживался: путь был тяжек и нескор. У одного из щитов Закатов с проснувшимся Селиковым регулировал исполнительный механизм. У Селикова был раздраженный вид, а Закатов повеселел: видно было, что регулирование сейчас идет лучше.

— Кажется, мы нашли загвоздку, — бодро сообщил он. — Все дело в том, что чувствительности не хватало.

— Вздор, Михаил Ефимович! — угрюмо сказал Селиков. — Испытывали мы ночью этот вариант — ничего не дает. Пустую работу делаем.

— Исполняйте, что вам приказывают, Сережа! — возмутился Закатов, — В конце концов, в каждом деле должна быть одна голова, а не двадцать.

Селиков пожал плечами и выразительно посмотрел на голову Закатова. Лесков не вмешивался в их спор. Кое-что может оказаться лучше, кое-что хуже, но это не отменит определяющего факта — они напутали в главном, они автоматизировали второстепенное звено цепи, а цепь как была, так и осталась. И он, Лесков, хорош! Сравнивал электронику и пневматику, высчитывал, сколько месяцев простоит тот прибор и сколько этот, а не решил того, что единственно нужно было решить: годятся ли вообще эти приборы? Они спорили о замке — внутренний или наружный лучше запирает двери, — но забыли поинтересоваться, имеются ли эти двери, для которых подбирают замок.

На площадке появились Лубянский и Надя, оба в брезентовых куртках. Надя сухо поздоровалась с Селиковым и еле кивнула головой Лескову и Закатову.

— Поглядите, что творится на флотации, — сердито говорила она Лубянскому. — Настоящий сумасшедший дом!.

Лубянский спросил Закатова:

— Ну, как? Идет регулирование?

— Идет, — сообщил Закатов. — Мы тут обнаружили коренную причину всех неполадок: чувствительности не хватало.

Надя презрительно рассмеялась.

— Насколько я заметила, — насмешливо обратилась она к Закатову, — вы каждые два часа находите истинную причину неполадок, и каждый раз оказывается, что это не та причина. Уж сказали бы прямо, что приборы не справляются с процессом.

Зякатов бурно запротестовал. В спор вступил Селиков. Насупившись, он грубовато бросил:

— Ладно, Надюша, давайте не будем! Скоро все наладим. В общем, топайте, а мы повозимся.

Надя с гневом повернулась к Селикову. — Я уже вчера предупредила вас, меня зовут Надеждой Осиповной. И топать я не собираюсь, я не топаю, а хожу. А сейчас я предъявляю официальную претензию. Я спрашиваю, когда кончится этот кошмар автоматики.

Селиков покраснел: он не ожидал такого отпора. Надя отвернулась от него. На площадке показался Савчук. Он тяжело шагал между классификаторами, останавливался у каждого корыта. За его спиной виднелось румяное лицо Кати; глаза её были широко раскрыты, в нетерпении она старалась сразу все охватить: диаграммы на приборах, воду в классификаторах, лица спорящих. Она издали закивала Наде и Лескову и, оторвавшись от Савчука, побежала к ним.

— Ужас что такое! — шепнула она торопливо. — Звонит Крутилин. Ругаются с никелевого завода. Только что Кабаков разносил Савчука. Если сегодня не наладите, половина комбината остановится. Я тоже прибежала посмотреть, как вы справляетесь.

Савчук наконец доорался до стоявших на площадке. Он укоризненно заговорил, ни на кого не глядя:

— Советовал: никого не сокращайте, пока не отработали схему. Нет, своя голова умнее! А сейчас что будет, дорогие Георгий Семенович и Надежда Осиповна? Вот сосчитано, за последние сутки на двести тысяч рублей ценнейших металлов вывалили сверх нормы в отвалы, так, за зря живешь! Кто виноват? Никто не виноват — автоматы. Эти автоматы все вместе того не стоят, что они за неделю напортят. Ну, герои, как вашу сверхтехнику поправлять будем?

Как ни был он сердит, он не удержался от шутки, улыбка тронула, словно штрихом, его лицо. Он переводил глаза с Лубянского на Надю, с Нади на Лескова. Лубянский твердо сказал:

— Я уже докладывал вам, устанавливаем строгий режим измельчения. Никаких прыжков вверх и вниз! Заданная производительность. Очень прошу не отменять моих распоряжений, сколько бы вам ни жаловались. Плановое задание по помолу руды выдержу, это обещаю.

Надя в ответ на взгляд Савчука, сказала, пожимая плечами:

— У нас одна претензия: слишком колеблются объемы пульпы, не успеваем регулировать флотационные машины.

Лесков молчал. Савчук прямо спросил:

— Ты, именинник, что ж молчишь, товарищ Лесков? Могут твои регуляторы поддерживать постоянство объемов? Учти, лишнюю пульпу сливать некуда, гоним в отвалы.

Лесков ответил:

— Боюсь, автоматы не смогут вести процесс так, чтоб всегда была одна и та же плотность и один и тот же объем. Человек этого тоже не мог: он менял то плотность, то объем, он регулировал гибко, но не точно.

Надя нетерпеливо сказала:

— Не возражаю, чтобы ваши автоматы регулировали так же неточно, как дядя Федя, — он никогда не заливал наши машины выше краев.

— Что же, можно попробовать, — угрюмо согласился Лесков. Он обратился к Закатову: — Прошу перевести все приборы на минимальную чувствительность. — Закатов и Селиков разом запротестовали. Лесков оборвал их: — Спорить будем потом!

Он отошел к помосту. Закатов и Селиков переходили от прибора к прибору, меняя чувствительность регуляторов. В ответ на это на диаграммах исчезали колебательные явления, но строгая линия плотности становилась неровной, волнистой кривой, уходившей то вверх, то вниз от заданного предела. Надя побежала проверять, как отразится на флотации новое задание регуляторам, Катя ушла с нею. Лубянский ходил с Закатовым — он держался подальше от Савчука. Савчук подошел к сосредоточенному Лескову, облокотился, как и тот, на помост, Савчук уже справился с плохим настроением, на лице его блуждала обычная усмешка.

— Блин-то наш комом! — проговорил он, кивнув на автоматы. — Чуяло мое сердце, когда Лубянский пустился в восхваления на собрании. Помнишь, стал вас осаживать? Но чтоб такой страшенный ком, не ожидал! Десяток вздорных механизмов весь процесс на фабрике запутал. Нужно что-то радикальное предпринять, Александр Яковлевич.

— Собираетесь снимать регуляторы? — сухо осведомился Лесков. — Мероприятие радикальное — возвращение к испытанному ручному процессу.

Он глядел на приборы, отвернувшись от Савчука. Директор фабрики молчал, Лесков слышал его шумное дыхание. Савчук наконец ответил осторожно и неопределенно:

— Нет, зачем же все снимать? А может, разредить их: часть процесса — автоматы, часть — люди? Слишком уж крутой скачок — сразу ни одного человека!

Лесков нетерпеливо и возбужденно заговорил:

— Скачок? Шажок это, а не скачок! Все неполадки именно оттого, что нет скачка. На одном узле механизмы, а позади, с боков, впереди люди, те же рабочие. А автомат на них не крикнет, как дядя Федя, не придет ругаться, как Надежда Осиповна, не позвонит по телефону, как диспетчер Катя. Вот где наш просчет: поставили механизм на место рабочего, а способностей человека ему не придали. Он знает одну функцию, тогда как человек, им замененный, знал десять. А вы предлагаете и ту единственную функцию, которую ведет автомат, еще урезать. Нет, это не решение! Все, что делал, человек, должен делать автомат, больше должен делать, и он может больше! Не один автомат поставить на технологической цепочке, а десятки, на каждом узле свой: на бункерах, на дробилках, на транспортерах, на мельницах, на классификаторах, на флотации, в диспетчерской! И всех их связать сигналами и командами, чтобы они как люди, поправляли взаимно ошибки, чтоб автомат на флотации мог рявкнуть на регулятора плотности, на измельчительный регулятор: «А ну, давай!» Или: «Хватит, придержись!» Вот куда нужно направиться — настоящую революцию развернуть, все остальное — дипломатия, а не техника.

И, не давая Савчуку вставить слово, Лесков с раздражением закончил:

— Вы, конечно, думаете: с одним узлом провалились, теперь весь процесс собрались завалить. Думайте, как хотите, убедить можно фактами, а фактов у меня нет — одна теория. Знаю, что теория моя для вас, как горох об стену. Вы одно понимаете — план выполнять, за невыполнение могут с высокого поста сбросить. Все производственники таковы, это я уже успел изучить.

Савчук возразил:

— Почему же горох об стену? Факты я вижу. Автоматы, хоть и неважно, а заменяют человека — это факт. — Он покрутил головой и рассмеялся. — И насчет плана тоже правильно — разика два провали план, обязательно полетишь, и чем выше место, тем круче полет. — Он хитро поглядел на Лескова. — Как думаешь, Александр Яковлевич, сколько директоров фабрики прогонят, пока ты свою программу всеобщей автоматизации осуществишь? Думаю, прими я ее, одним мной дело не обойдется.