Только ты - Наталия Костина

Катя испытывала праведное негодование жертвы, попавшейся в хитро расставленную ловушку, и именно поэтому ей было сейчас так погано! Ну, а еще очень хотелось, чтобы после бессонной ночи и головной боли как следствия употребления немалой дозы коньяка ее хоть кто-нибудь пожалел… а она еще и на Сашку наорала! Ладно, она даже согласна, чтобы в роли утешителя выступил Лысенко… хотя от Игореши что-то в последнее время никакого толку… увез же он Тимовы вещи и не спросил у нее ничего!

– Слушай, давай я вас помирю? Хочешь?

– Нет, не хочу, – буркнула она, потому что расстроилась уже дальше некуда и просто перестала себя контролировать.

Что же касается Лысенко – будь он сегодня хоть немного наблюдательнее, то наверняка бы заметил, что именно примирения, и как можно скорее, Катя и жаждет всей душой. Но, к сожалению, его собственные мысли витали где-то далеко.

– А мы в воскресенье в зоопарк ходили, – мечтательно сообщил он.

– С Банниковым?

– Зачем Кабанникову зоопарк? – удивился он. – Он все больше по совещаниям высоким теперь. В воскресенье он в Киев улетел, насколько я знаю. А в зоопарк мы с девушкой одной вместе ходили. Она желала медведя смотреть.

Поскольку Катя молчала, Лысенко счел, что ей эта новость интересна. Поэтому он минут двадцать разливался соловьем о том, что они видели в этом самом зоопарке. Ну как маленький, ей-богу! И на пони они катались, и на каруселях. И с удавом сфотились, а потом еще оленя булкой кормили и, как бегемот пасть раскрыл, видели…

– Слушай, я такое удовольствие получил, ты не представляешь!

Наверное, затащил после зоопарка эту самую девушку в койку и получил-таки свое удовольствие по полной программе. Просто мастер-пилот!

– Знаешь, Кать, – доверительно сообщил он, – я, может быть, даже предложение сделаю. Надеюсь, что Лиля мне не откажет…

Вот это да! Чего такого умеет эта Лиля, что Лысенко собирается делать ей предложение? Тигров укрощать? Головой вертеть на триста шестьдесят градусов? Стриптиз танцевать в пасти бегемота? И… постой… у него же недавно была совсем другая девушка. Кира, кажется?

– А Кира? – спросила Катя.

– Кирюху я просто ужасно люблю, – со счастливым вздохом доложил друг.

Да что же это такое! Одну любит, на другой женится… по расчету, что ли?

– Игорь, а если твои расчеты не оправдаются? – язвительно спросила она. – Что ты тогда будешь делать?

– Какие расчеты? – не понял майор.

– Ну, относительно твоей Лили?

– Ты думаешь, она мне откажет? – испугался он.

– Ну, если узнает, что ты с Кирой…

– Надеюсь, не узнает, – быстро сказал Лысенко. – Если Кирюха сама не проболтается! А с ней я уже провел разъяснительную беседу. И вообще, сыпи не было, температура не поднималась, живот тоже не болел… Да, кстати, напомни мне, пожалуйста, что сегодня мне нужно уйти с работы никак не позже пяти часов. Не хочу, чтобы она одна в группе оставалась. Ей это не нравится.

Загадочное сообщение никак не подвергалось дешифровке, и поэтому Катя спросила прямо:

– Кто в какой группе не должен оставаться?

– Кирка. Она не любит оставаться одна.

– А в какой она группе?

Лысенко задумался:

– Ну… в младшей, наверное. Читать они еще не учатся, но знаешь, она уже все буквы знает!

– Так сколько твоей Кире лет? – спросила Катя, заранее радуясь ответу, – кажется, хоть в этой головоломке все фрагменты встали на свои места.

– Почти четыре. Ну, на вид меньше, она у меня мелкая… Такая кроха, представляешь, что в зоопарке едва между прутьями не пролезла. Чуть в клетку к этим самым не влезла… как их… лохматые такие…

– Страусы, – подсказала Катя.

Настроение у нее стремительно улучшалось. Она умела и сопереживать, и радоваться чужому счастью.

– Ну какие страусы… здоровые такие!

– Слоны.

– Ты издеваешься надо мной, что ли? Лохматые слоны!

– Лохматые слоны – это мамонты, да?

– Кать, ну какие мамонты! Они вымерли давным-давно! Коровы такие!

– Лохматые? – с сомнением спросила она. – Ты, наверное, верблюдов имел в виду.

– Да что я, верблюда от коровы отличить не могу? – обиделся майор. – Верблюд с горбом, а эти с рогами!

– Верблюды с рогами? – Катя хихикала и веселилась уже вовсю.

Тут явился обиженный Бухин и узрел на своем месте Лысенко с родной чашкой в руках.

– Саня, скажи ей, что верблюды с рогами не бывают!

Сашка буркнул что-то невразумительное, вытащил из-под лысенковского локтя какие-то бумажки и снова ушел.

– Яки! – вспомнил наконец тот. – Яки это были. Ну, здоровые! А она у меня малявка!

– А Лиля? – спросила Катя.

– А что – Лиля? – не понял майор. – Лиля нормальная. Среднего роста. Наверное, Кирка еще подрастет, я думаю. А Лиля улетела во Франкфурт.

– Насовсем? – поинтересовалась она.

– Катька, да ты что, прикалываешься с похмелов, что ли?

– Обычно от тебя девушки улетают насовсем, – пояснила она.

– Типун тебе на язык, – испугался Лысенко. – Она со своим начальником улетела. То есть с начальником у нее ничего серьезного нет, – тут же кинулся пояснять он, предчувствуя очередное колкое замечание. – Я сам проверял! Ну а я с Кирюхой остался. Сегодня нужно не забыть ее вовремя забрать.

– Ты напоминалку себе напиши крупно и на дверь прилепи, – посоветовала Катя.

– А если я не в кабинете буду?

– Если ты не в кабинете будешь, то будильник поставь на полпятого!

– Я мобильник обычно отключаю, чтобы мне по поводу индюков не трезвонили каждую минуту! – раздраженно пояснил Лысенко. – Какой-то дурак придумал, что индюшки нежнее, так теперь все звонят и требуют, чтобы им индюшку, а не индюка… я Борьку убью, чес-слово… Это он затеял всю эту индюшиную аферу! Да, так как же мне про садик-то не забыть, а?!

– Ладно, я сама тебе позвоню. В половине пятого. И напомню.

– А если ты вдруг забудешь?

– Я не забуду! – рявкнула Катя. – Смотри, пишу: «В половине пятого позвонить Лысенко!» Крупно пишу. На дверь вешаю. Я сегодня даже на курсы не иду! Потому что работы валом!

Курсы Катя решила прогулять совсем по другой причине: она просто не могла видеть Мищенко. Однако и на работе ей сидеть не пришлось: через полчаса вся следственная группа срочно выехала на новое место преступления. В этот раз маньяк убил свою жертву прямо на центральной аллее. Мертвая девушка сидела на скамейке, а букет из девяти темно-красных роз с осыпающейся позолотой лежал у нее на коленях.

– Рита, через неделю приедет важняк из Киева, подготовь все документы по маньяку, чтобы он мог в них разобраться, – велел начальник.

– Это что, от дела меня отстраняете, так понимать? – спросила следователь, тяжело сверля взглядом главу прокуратуры.

Характер у Риты Сорокиной был, что называется, не сахар, хотя дело свое она знала как никто. Ну не оправдываться же сейчас, не объяснять ей, что лично он был за нее горой, но в столице решили по-другому.

– Рита, никто тебя не отстраняет. Будешь работать по маньяку, как и раньше. Мы тебя даже максимально освободим, лишние дела заберем, чтоб не мешали, разбросаем по другим. Все ж только к лучшему. В вашей группе будет еще один человек, только и всего…

Однако подчиненная, вызванная им для щекотливой беседы, была женщиной, и не просто женщиной, а следователем. И не просто следователем, а важняком с профессиональными амбициями.

– Да пускай хоть по сто человек каждый день присылают! – горячо пожелала она. – Самолетом! Дирижаблем! Стратегическим бомбардировщиком! Ракетой земля – воздух и воздух – гребаная земля! А также гребаная земля – столица и обратно с дозаправкой в Дергачах! Но пока эта гадина на чем-нибудь не проколется, мы его не найдем! И если в Киеве моей работой недовольны…

Далее начальнику пришлось подробно выслушать все, что накопилось в душе у следователя по особо тяжким Сорокиной, а накопилось у нее через край. Кроме прочего, прокурорская дама была крайне самолюбива, и, получив такой удар по профессиональному реноме, она просто не могла сдержаться. Не могла, и все. Негатив нужно было выплеснуть.

Вылетев из кабинета начальства, десятибалльный тайфун с нежным именем Маргарита промчался по непосредственным подчиненным, неся, как любой ураган, беды и разрушения. И, разумеется, все сестры сразу получили по серьгам. Особенно досталось ни в чем не повинной практикантке Марине, которая покинула сорокинский кабинет вся в слезах. Далее разгневанной стихии подвернулся под руку Банников, который уж совсем не вовремя явился сюда с инспекцией. Вернувшемуся на днях из Киева подполковнику досталось в столице куда больнее, чем сейчас пыталась сделать его непосредственная подчиненная, но сопротивляться, ввиду богатого опыта, Банников не стал.

– Я уже два года без отпуска! – трясясь и брызгая слюной, орала на всю прокуратуру следователь. – Пашу, как невменяемая! А вам все мало! Нет, всех собак теперь на меня повесьте! И бешеных тоже!!