Тайный Союз мстителей - Хорст Бастиан

Грабо снова отвесил офицерам поклон, что выглядело довольно глупо, но, должно быть, его озадачило замечание старшего офицера.

— Что случилось? — спросил Линднер, поздоровавшись со всеми.

Фрау Граф рассказала ему, что на шоссе в Бирнбауме кто-то из учеников выложил из мха фашистские знаки. Советские офицеры видели разбегавшихся детей.

— А теперь господин Грабо утверждает, — она подчеркнула «утверждает», — что этими детьми были Альберт и Друга.

— Дорогая фрау Граф, надеюсь, вы понимаете, что у меня достаточно оснований для подобных утверждений! — тут же вставил Грабо.

Учитель Линднер задумался. В уголках его рта снова появилась горестная складка, вид у него был очень грустный. Подойдя к Альберту и Друге, он долго смотрел на них.

— Вы это сделали? — спросил он.

— Чего это вы нас спрашиваете! — возмутился Альберт, не поднимаясь с пола. — Те, кто нас вызвал, лучше знают.

Друга выразил свое презрение небрежным:

— Эх…

Учитель Линднер глубоко вздохнул и так ничего и не сказал.

— Ступайте домой! — младший из офицеров как-то удивительно по-домашнему помахал рукой Альберту и Друге. Он даже подмигнул им. Разумеется, оба не стали ждать вторичного приглашения.

— Однако, господа офицеры, надо же сначала добиться… признания. Оба должны признаться в своей вине…

— Нам не надо никаких признаний! — несколько резко ответил младший офицер господину Грабо. — Нам надо знать причину.

На сей раз Грабо от удивления даже забыл поклониться. Он так и стоял с открытым ртом.

— Это очень верно, — подтвердил учитель Линднер. — Важно вскрыть причины. Но тем не менее нам надо знать и кто это был. Я не думаю, чтобы это были те два ученика, которые только что вышли отсюда. Хотя именно они доставляют нам больше всего хлопот, но на такое, мне кажется, они не способны. — Линднер говорил, избегая всякого внешнего эффекта. Он просто высказывал свою искреннюю озабоченность. Когда он смотрел на офицеров, взгляд у него был такой, будто он спрашивал совета у товарищей и единомышленников, а вовсе не у представителей чужой страны.

Он просто и ясно рассказал всю историю Альберта и Други. Когда он закончил свой рассказ, старший офицер задумчиво сказал:

— Понимаю. У нас такие же проблемы. Ребят любить надо. Любовь эта должна быть сильнее всего! Вы справитесь. Вы отличный педагог!

Затем он долго смотрел своими серыми глазами на Грабо.

— А вы? — спросил он. — Почему вы сказали, что дети гитлеровские бандиты? Почему мы должны верить в это? Почему это не могли быть другие дети?

Грабо побледнел.

— Господа Офицеры! Вы должны понять… поводов для подозрения более чем достаточно, — начал он, явно смутившись. — Эти парни… оба они уже попадались в таких делах. И это последнее только дополняет ту картину, которую я уже составил себе о них. — Он умолк, внезапно почувствовав, что офицеры относятся к нему без всякой симпатии и слушают через силу.

— Что касается поводов для подозрения, — сказал теперь Линднер, и в глазах его вспыхнула еле заметная лукавинка, — то я вынужден возразить вам, коллега Грабо. Ничего подобного ребята до сих пор не делали. Их действия всегда имели какой-то смысл. Хотя порой и мрачный.

Грабо не слышал последних слов Линднера, ему что-то пришло на ум, и он поспешил немедленно высказать свой новый аргумент.

— Так, так, — заметил он с иронией. — Тут я придерживаюсь иного мнения. Дело в том, что существует весьма определенная связь между прежними и нынешним позорными деяниями этих бандитов. А вы сами разве не находите, что тот, кто нападает на пионеров и избивает их, способен выложить и свастику на шоссе?

Офицеры насторожились и потребовали подробного рассказа о случаях нападения на пионеров.

Ошеломленный Линднер должен был признаться себе, что факты говорят против Альберта и Други, а он сам, отводя от них подозрения, руководствовался скорее своим желанием. И все же правду следовало искать в другом месте.

Лица обоих офицеров помрачнели, но им, должно быть, претило то, что Грабо так старался очернить ребят. По-видимому, он готов был кое-что присочинить, только бы представить подростков в самом неприглядном свете.

— Нехорошо, нехорошо! — сказал старший офицер. — Вы нам умолчали о многом. Нехорошо! — Он покачал головой.

— Я сделал это без особого намерения, — ответил Линднер. — Я просто не могу поверить, чтобы эти ребята… — И он посмотрел офицеру прямо в глаза.

Офицеры поднялись, и младший, который до этого почти не говорил, положил руку на плечо Линднера.

— Мы вас понимаем, — сказал он. — Но есть большая разница между тем, во что веришь, и тем, что ты знаешь. Прошу вас, расследуйте все как надо. А потом приходите к нам в комендатуру. Мы поможем вам. Если понадобится, пришлем товарища, который поговорит с детьми о фашизме…

Они направились к двери, но, прежде чем выйти, старший сказал:

— Я надеюсь, вы понимаете: если даже теперь на немецкой земле мы встречаем этот знак, то это очень-очень серьезно.

За окном взревели моторы, и обе машины укатили.

В комнате надолго воцарилось молчание. Наконец Грабо откашлялся и, очевидно поняв, что он здесь лишний, сказал:

— Пожалуй, я могу откланяться?

— Можете, — ответила фрау Граф, пытаясь преодолеть неприязненное чувство к этому человеку.

Грабо вышел, хлопнув дверью.

Учитель Линднер, опустив голову, сидел на скамье у окна. «Лучше бы ребята Альберта что угодно натворили, только бы не это!» — подумал он в сердцах. Вся история со свастикой больно ранила его.

— А я тоже не верю! — услышал он низкий голос фрау Граф.

Линднер был ей признателен за эти слова.

Снаружи послышался стук деревянных башмаков. Вошел Шульце-старший. Он никак не мог отдышаться, лицо его было красным.

— Раньше никак не мог, — сказал он, пожав руку фрау Граф. — Опоздал вроде?

Линднер отмахнулся.

— Еще успеешь расстроиться.

— Рассказывайте, что случилось-то? — спросил Шульце, присев на край стола.

Фрау Граф и учитель Линднер поспешили сообщить ему о происшедшем. Порой Шульце кивал, как бы говоря: так я и думал.

Под конец Линднер спросил его:

— Ты веришь, что Альберт и его приятели способны на такое?

— Смешной вопрос! Ты же доказал мне, кто из нас лучше в ребятах разбирается. Нет, Вернер, я ничуть не сомневаюсь в том, что ты говоришь. — Он помолчал немного, взгляд его сделался жестким. — Но этот Грабо доведет меня в конце концов. Пусть он не думает, что он может людей натравливать друг на друга. Надо нам всем вместе в партгруппе поговорить о нем. Где это видано, чтобы такой склочник тон задавал! Пускай лучше сам себе зуб выдернет, а то как бы ему с флюсом не ходить!..

На улице уже стемнело. Учитель Линднер сидел у себя в комнате на диване и думал. Думал уже много часов подряд. Кто-то постучал в окно. Линднер отпер дверь. Перед ним стоял пастор Меллер.

— Я не помешал? — спросил он. Лицо его обычно лукаво-веселое, было сейчас очень серьезным.

— Заходите, — пригласил Линднер, обрадованный, что может отвлечься. После памятного родительского собрания в школе он подружился с пастором, и они часто и охотно беседовали друг с другом.

— Со мной только что приключилось нечто странное, — начал пастор, как только они сели. — Интересно, что вы скажете, если я сообщу вам: у нас в деревне свили себе гнездо преступники? Вполне взрослые, не малолетние!

Учитель Линднер поднял голову и посмотрел на него.

— Скажите, пожалуйста, Линднер, — сказал пастор, — сколько имен у вашего коллеги Грабо?

— Одно, разумеется. Но я не знаю, что вы имеете в виду, — ответил Линднер.

— Зато я знаю — у него два имени.

— Вот как! — заметил учитель, не понимая, куда клонит пастор. — Что ж, это, разумеется, очень ценно.

— Я тоже так думаю. — Пастор подошел к окну и несколько минут стоял там, прислушиваясь к тому, что происходило на улице. Не оборачиваясь, он затем медленно проговорил: — Настоящее имя Грабо — Аренфельд. Он был штурмбанфюрером эсэс.

Некоторое время в комнате царила абсолютная тишина. Но вот учитель Линднер подошел к пастору и, повернув его к себе, посмотрел ему в глаза.

— Вы отдаете себе отчет в том, что вы только что сказали?

— Отдаю.

Пастор сел за стол, а Линднер остался стоять у него за спиной.

— Сегодня Бетхер возвратился из больницы, — начал пастор. — Ну, а так как я находился в Бецове, то и решил исполнить мой пасторский долг и зайти к нему. Вам ведь известно, Бетхеры — семья верующая или, во всяком случае, выдает себя за таковых. Ну, а священнослужителю, честно исполняющему свои обязанности, надлежит заботиться обо всех своих прихожанах. Но это лишь введение, дабы вы лучше поняли меня…

Так как учитель все еще стоял за спиной пастора, тот поднялся: ему хотелось говорить, глядя ему в лицо.