Я жил в суровый век - Григ Нурдаль

Все были с ним согласны. Пребывание в тюрьме было довольно терпимым. Инспектор Хольгерсен делал заложникам послабления, какие были в его силах. В первую очередь чаще стали свидания. Письма просматривались не так строго и никогда не задерживались. Хольгерсен по-прежнему был уверен, что этот арест — своего рода защитная мера, принятая для того, чтобы уберечь коммунистов от еще худшей доли. Он с негодованием отвергал утверждение, что они заложники и будут выданы немцам по первому требованию.

— Неужели вы думаете, что я могу быть соучастником в предательстве своих земляков? — говорил он.

Заложники размещались в верхнем этаже тюремного крыла, предназначенного для уголовников, днем двери их камер не запирались, и они могли навещать друг друга. Питались они за общим столом в гимнастическом зале и гуляли на большом открытом дворе. Сторожили их два старых тюремщика, они не отравляли жизнь заключенным больше, чем это полагалось по службе, и наоборот, оказывали по возможности разные мелкие услуги.

С воли доходили ободряющие известия. Заключенные радовались, узнавая об актах диверсий и о растущем движении Сопротивления, но их страшило приближение того часа, когда немцы возьмутся за заложников, которых датское правительство держало для них наготове. Немецкий план летнего наступления на Восточном фронте провалился. Третий месяц шли бои за Сталинград, а город все еще не был взят. Приближалась зима. Были все основания верить в светлое будущее. Но заключенные понимали, что чем лучше обстоят дела на воле, тем большая опасность грозит им…

Таинственная «Гражданская организация» с ее внутренним, внешним и мобильным кругами, как и многие другие организации, подчинялась теперь государственному прокурору по особым делам. Отчеты от смотрителей дюн и начальников портов о странных явлениях в их округах более не поступали, члены профсоюзов, епископы и лесничие более не являлись активными членами общества любителей бабочек. Организация прекратила свое существование. Последнее сообщение из ее внешнего круга гласило, что у одной старухи в Престё живет рабочий с молочного завода, которого разыскивает полиция. Сообщение пришло слишком поздно, рабочий за это время сумел скрыться.

Писатель Франсуа фон Хане, руководивший в мирное время этой тайной организацией, смог снова посвятить себя литературным занятиям. Некоторое время он редактировал национал-социалистскую газету, а затем поселился в деревенской тиши в поместье Фрюденхольм, чтобы написать исторический труд о германцах.

Урожай был собран, праздник урожая проведен. Началась осенняя охота. Новый главнокомандующий германских войск в Дании генерал фон Ханнекен оказал честь Фрюденхольму, приняв участие в охоте с загонщиками. Фон Ханнекен, сменивший во время политического кризиса генерала Людке, относился к туземцам свысока и запретил офицерам проводить время с датскими коллегами. Но с национал-социалистами, к тому же дворянами, он мог разрешить себе насладиться охотой. Он ночевал в пресловутой кровати с балдахином, которая со времен Карла X Густава много раз принимала в свое лоно исторических личностей.

Затем во Фрюденхольм прибыл новый уполномоченный немецкого рейха доктор Вернер Бест, он был более общителен, чем суровый генерал, и охотно завязывал знакомства и связи с местной знатью. Вернер Бест ловко ездил верхом и вместе с графом предпринимал длинные прогулки по осенним лесам Фрюденхольма. Уполномоченный любил собак и очень подружился с двумя графскими любимицами-овчарками, а также с помещиками, нефтяными королями и фабрикантами колбас, встречавшимися за гостеприимным графским столом.

Фрюденхольм был своего рода центром, местом встреч великих временщиков. Немецкие солдаты стояли на страже у ворот и у подъемного моста. А когда сгорел солдатский барак, только что построенный в поместье, уполномоченный отнесся к этому спокойно и, улыбаясь, сказал хозяину, что он тоже в молодости занимался диверсиями — во время оккупации Рура. Bin ja sebler Saboteur gewesen.[34]

Франсуа фон Хане не мог бы придумать себе лучшего занятия, чем писать историю германцев. Из комнаты в башне, где он работал, открывался вид на зеландский ландшафт — поля, болота, леса, на датские церковные колокольни, прекрасную, плодородную землю, чудесную часть великогерманского пространства.

А за пределами поместья, где обитали великие люди, жизнь шла своим чередом и простой народ занимался своим делом. Добрые соседи вскопали осенью сад старой Эмме. Мариус Панталонщик резал гусей к празднику святого Мортена, протыкая им уши вязальной спицей. Пастор Нёррегор-Ольсен читал проповеди о лесах, теряющих листву, о том, что год уже на исходе. Доктор Дамсо объезжал округу, делал больным уколы, выписывал рецепты и огорчался неразумной плодовитостью населения. Теперь вот Йоханна ждала ребенка. Она страдала от зубной боли, ее мучила рвота, лицо ее покрылось коричневыми пятнами. А муж ее бродил где-то, взрывал заводы и сбрасывал поезда под откос. Что надумала Йоханна? Развестись и выйти замуж за Эвальда?

Ничего она не надумала. Она не умела думать и принимать решения. Просто она не выносила одиночества, а Эвальд не заикался о браке. Он просто перебрался из своей одинокой комнатки к Йоханне в ее просторную квартиру. Вилли нравился жилец. Он играл с ним, ездил на нем верхом, крепко держась за его кудрявую шевелюру. Эвальд был хороший парень. Но Маргрета сердилась и находила их поведение постыдным. О чем вы только думаете? К чему это приведет?

А они не думали. Странное то было время. Люди жили сегодняшним днем, не строя планов на далекое будущее. Ночью они слышали шум бомбардировщиков, летевших к немецким городам, стрельбу, видели лучи прожектора с береговых батарей у Юнгсховеде. По радио сообщали о разрушениях, смерти, жестокости. Черные шторы закрывали окна, люди жались друг к другу во мраке, не думая о последствиях.

Маргрета навещала мужа в тюрьме. Это было легче, чем ездить в Хорсерёд. Она в тот же день возвращалась обратно. Контроль посещений был не такой строгий, как раньше, и они могли поговорить. В тюрьме она узнавала много такого, о чем не слышала на воле.

Тюрьма Вестре снова была переполнена. За последние дни привезли несколько сот новых арестованных. В первую очередь тех, кто в тридцатых годах боролся в интернациональных бригадах в Испании. Их находили по старым полицейским картотекам. Поимка тщательно готовилась и четко осуществлялась. Засев в библиотеке тюрьмы Вестре, городской судья Сигурд Свенсен быстро выносил решения об интернировании согласно закону № 349 о запрещении коммунистической партии и коммунистической деятельности, хотя добрая половина заключенных никогда не была коммунистами. Утверждение его решений Верховным судом, отпечатанное заблаговременно, появлялось автоматически, по мере того как поступали апелляции на решения городского судьи. Правительство надеялось, что эти аресты смягчат политический кризис, возникший в датско-германских взаимоотношениях.

Одновременно были выданы немцам первые датские заложники. Полицейский комиссар Оденсе, передавший в свое время копию картотеки на коммунистов из Отделения «Д» своему другу — комиссару по уголовным делам Германсену в Дагмархусе, приказал доставить одного из заключенных в лагере Хорсерёд. Этот человек был недавно арестован согласно закону о коммунистах, а через осведомителя полицейскому комиссару Оденсе стало известно, что он принимал участие во взрыве немецкого гаража на Гриффенфельдсгаде в Копенгагене.

Заключенного выдали гестапо. Там его бросили в темный карцер. Позже немецкий военный суд приговорил его к пожизненным каторжным работам в Германии.

Через некоторое время полицейский комиссар Оденсе позвонил инспектору Хеннингсену и отдал приказание привезти еще двух заключенных. Он выслал за ними полицейскую машину. Хеннингсен приказал этим двоим собрать свои вещи.

Уполномоченные заключенных потребовали, чтобы Хеннингсен сообщил им, отправляют ли их товарищей на допрос в датскую полицию или же речь идет о выдаче немцам. Инспектор отказался отвечать, отказался показать документ, подписанный государственным прокурором по особым делам и подтверждающий выдачу, отказался позвонить государственному прокурору и просить его приехать и самому дать объяснения. Тогда Хеннингсену сообщили, что заключенные не покинут лагерь, пока государственный прокурор не объяснит им цель их отправки в Копенгаген.

Узники собрались в одном из бараков, окружив двух своих товарищей. Хеннингсен испугался. Он позвонил в Хельсингёр в школу обучения полицейских и попросил немедленно выслать ему помощь. Вскоре три отряда учеников полицейской школы выстроились перед лагерем. Инспектор, эскортируемый ими, направился к бараку Д, где собрались заключенные.