Бриганты (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Девицы встречали нас, как героев. Им уже рассказали, что мы разгромили в пух и прах пятикратно — это не я придумал! — превосходящего противника. Пригнанные лошади, всего две сотни, говорили о другом, но девицы слушать подобную ерунду не желали. Их спасители обязаны быть супергероями.

Пока доваривалось мясо, я побрился, а потом сходил к речушке, протекающей рядом с нашим лагерем, и почистил зубы толченым мелом и еловыми веточками и помылся по пояс. Оруженосцы последовали моему примеру в части мытья. Чистить зубы — это пока выше их понимания. Я частенько повторяю, что грязным и вонючим может быть крестьянин, потому что он целый день работает, ковыряется то в земле, то в навозе, а чистота — отличительная черта благородного человека. То ли мне начали верить, то ли стараются понравиться, чтобы побыстрее стать рыцарями.

Затем мы сели за поздний завтрак или ранний обед. Для девиц и оруженосцев бойцы соорудили что-то типа стола из бревен. Каждому едоку выдали по ломтю хлеба, на котором лежал кусок горячего мясо, и налили вина в медную или оловянную кружку или бокал, у кого что было. Поскольку у девиц своей посуды не имелось, оруженосцы пили из одной на двоих с дамой, а остальным одолжили арбалетчики. Только я ел с поставленной на пенек, серебряной тарелки, орудуя ножом и вилкой, и пил из серебряного кубка. Мои бойцы уже привыкли к этому, а девицам было в диковинку. Они пялились на меня, как на жонглера. Их больше удивляло не то, что можно есть, не пачкая рук, а то, что я держал вилку в левой руке.

— Он умеет биться сразу двумя мечами, — проинформировал свою соседку Мишель де Велькур и предложил ей с ножа кусочек мяса.

Девушка взяла мясо двумя пальчиками. Пока она жевала, оруженосец держал наготове медную кружку с вином. Есть ему было некогда. Девушка млела от его внимания. Это она еще не видела, как лихо Мишель де Велькур насилует крестьянок во время грабежа деревень.

Когда мы добрались до замка Белльперш, там уже начался ремонт. Людовик, герцог Бурбонский, собирался в дорогу. В Париже его ждал венценосный зять, чтобы поздравить с захватом такого крепкого укрепления. Людовик Бурбонский встретил меня, освобожденных девиц и захваченных пленников во дворе замка. Герцогу уже доложили, что мы, хотя и не смогли освободить его мать, изрядно потрепали англичан и захватили большую добычу.

Каково же было мое удивление, когда одна из девиц, самая юная, лет тринадцати, которую я опознал по голосу, как «ночную собеседницу», подошла к герцогу и сказала:

— Здравствуй, отец!

— Здравствуй, Финнет! — сдержанно поприветствовал он.

Финнет — это уменьшительное от Серафина. Так иудеи называют шестикрылых ангелов. Я знал, что Людовик Бурбонский, несмотря на свои тридцать три года, был холостым. Видимо, это его внебрачная дочь, которая воспитывалась при дворе бабушки.

— По крайней мере, одну мою родственницы ты вызволил из плена! — шутливо произнес герцог Людовик.

— Там было темно. Схватил, какая под руку подвернулась, — пошутил я в ответ.

— Я так испугалась, когда он обхватил меня за талию! — восхищенно произнесла девушка.

— Потом расскажешь, — остановил ее отец.

Серафина мигом сникла и отступила в сторону.

— За девиц получишь тысячу золотых, — сообщил герцог. — Но и про тех трех негодяев не забывай.

— Не забуду, — заверил я.

Дальше нами занялся Николя Лефевр. Он купил всех захваченных нами лошадей. Их постоянно не хватает. Погибают, травмируются. Зато у каждого моего бойца по две лошади, у оруженосца по три, а у нас с Хайнрицем Дермондом по четыре. Это не считая упряжных. Интендант заплатил за лошадей на двадцать процентов больше их рыночной стоимости. Половина надбавки осела в его кармане. Пленники оказались гасконскими рыцарями-башелье. Поскольку я объявил их подлыми людьми, то не мог отпустить под честное слово, чтоб привезли выкуп. Пришлось уступить их Николя Лефевру по триста франков за голову. Подозреваю, что он заработает на гасконцах больше нас.

29

Французское и английское войска разъехались по домам. Повоевали, то есть пограбили немного — пора отдохнуть. Эти парни не перетруждались. В предыдущее две жизни я привык к другим войнам. Раз уж взялись за дело, надо довести его до конца, а потом расслабляться. У меня теперь были деньги, немалые, так что не возражал бы, если бы одна из сторон одолела другую, и наступил мир.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Людовик, герцог Бурбонский, отправился в Париж похвастаться перед зятем своей великой победой — захватом замка Белльперш. Мне с отрядом было приказано отправиться в город Шательро на помощь Карне де Бретону и там ждать дальнейших указаний. Поскольку у нас договор до зимы, аванс выплачивают исправно, я с у довольствием выполнил этот приказ. На переходе отряд напоминал цыганский табор. Баб в нем стало почти столько же, сколько и воинов, и прибавились дети. Обоз сопровождала свора собак, к которым прибились две чужие гончие, такой же стати, только масть белая с желтыми пятнами. Две суки ощенились. Щенков везли в моем фургоне. Мамаши на ходу запрыгивали сзади в фургон, кормили своих отпрысков, а потом мчались с кобелями по обочине, облаивая всех и вся, но зверя не гоняли. Вспугнут, пробегут по следу метров двести-триста, а потом возвращаются к обозу. Понимали, что мы не на охоте.

Карне де Бретон обрадовался нашему приходу. Гарнизон увеличился почти вдвое, что уменьшало возможность нападения врага. Старый вояка начал отвыкать от военной жизни. На некоторых людей плен действует более отрезвляюще, чем даже ранения. Или это тот самый кризис середины жизни. Живут в эту эпоху меньше, вот кризис и наступает раньше.

— Я свое отвоевал, пусть молодые помашут мечами, — сказал он мне, встретив у городских ворот. — Сегодня обустраивайся, а завтра обязательно приезжай ко мне на обед.

Меня он поселил в доме богатой вдовы — дамы лет сорока пяти, которая никогда не поднимала глаза от пола. Наверное, чтобы в них не прочли ее грешные мысли. Одевалась она в белую рубаху и сверху что-то черное, длинное и просторное, а на голове носила подобие чепца монашек, из-под которого не видно было ни единого волоска. Судя по темным усикам над верхней губой, она — брюнетка. Жила вдова в двухэтажном каменном доме с большим внутренним двором. Мне отвела комнату на втором этаже и подальше от своей. Там стояла широкая кровать под балдахином из двух слоев полотна: красного снаружи и зеленого внутри. Перед кроватью был постелен толстый ковер, привезенный с Ближнего Востока. Такие ковры были когда-то в моем доме в Венеции. Утром, когда ступил на ковер босыми ногами, появилось ощущение, что вернулся в прошлую жизнь.

Карне де Бретон жил неподалеку, в таком же большом двухэтажном каменном доме, который принадлежал богатому купцу Жаку Висану — дородному и плешивому мужчины лет сорока пяти, одетому в белую льняную рубаху, котту из сине-красного тонкого флорентийское сукна длинной до середины бедер, подпоясанную тонким кожаным ремешком с золотыми висюльками в виде медальонов с ликами, и шелковые красные шоссы, плотно облегающие его толстые ляжки и мешковатые ниже коленей. Угощал нас купец в большой комнате на втором этаже. Пол в ней был из плиток мрамора, темных и светлых, расположенных в шахматном порядке. Под окнами на полу лежали циновки. Три узких и невысоких, закругленных сверху окна выходили на улицу и были застеклены вставленными в свинцовые рамы кусочками зеленоватого стекла. Еще три окна были шире и выше, смотрели во двор и вместо стекол имели куски промасленной бумаги, через которую, как мне показалось, света проходило больше, чем через мутное стекло. Между этими окнами стояли два предмета мебели типа этажерок, в которых каждая нижняя полка была шире верхней. На полках стояла посуда золотая, серебряная, бронзовая, медная, стеклянная и из глазурованной глины. Ближе к окнам, что смотрели на улицу, стоял длинный и узкий стол, накрытый длинной, почти до пола, скатертью из беленого полотна. Во главе стола находилось кресло с балдахином из плотной ткани вишневого цвета, а со стороны окон — три табурета. Для кого предназначался третий — не знаю, потому что гостей было всего двое — Карне де Бретон и я. Обслуживали нас дочка купца — невзрачная девица с оспинами на лице, облаченная, как и отец, в белую рубаху, только шелковую, и темно-синюю, приталенную, с низким лифом и короткими рукавами котту, которая доходила до середины щиколоток, — и две пожилые служанки, обе рябые. Тарелки и ложки нам дали серебряные, а кубки — золотые. Нож полагалось иметь свой, а до вилок хозяева пока не доросли. Когда я доставал из футляра принесенные с собой нож и вилку, заметил еле сдерживаемую злорадную улыбку на лице Карне де Бретона. Предназначалась она купцу, который смотрел на вилку с недоумением. Видимо, меня пригласили в первую очередь для того, чтобы одернуть купца с его богатством.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})