Крест на ладони - Анна и Татьяна Аксинины
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо отменить броню на сегодняшний рейс, надо срочно позвонить Андрею, она остается. Телефон мужа отключен. Странно, где он может быть?
–Марина, – позвал такой родной и любимый голос.
–Андрей, как ты здесь оказался, а я звонила тебе только что.
–Я, наверное, забыл включить телефон, после того, как мы приземлились.
–Как ты прилетел? В это время нет рейсов из Москвы.
–А я через Екатеринбург. Маришка, я места себе не находил после разговора с тобой. Не представляешь, как я люблю тебя. Я бы не простил себе, если бы с тобой что-то случилось. Сижу в безопасности в Москве, а ты здесь рискуешь жизнью.
–Как, ты бросил все?
–Марина, а зачем мне это все без тебя.
–Андрюшка! Я тебя люблю! – Марина кинулась на шею мужу. Как хорошо оказаться в кольце его теплых надежных рук.
–Папа тебе привет передает, хотел послать своих головорезов, но я отказался. Сам доставлю тебя домой в целости и сохранности.
–Андрей, нам надо ехать в Северное… ой, а что же мы здесь стоим?
Марина только сейчас поняла, что они с Андреем самозабвенно обнимаются и целуются в вестибюле гостиницы, на глазах администратора, охраны и других свидетелей.
–В Северное, так, в Северное. С тобой хоть на край света,– ответил Андрей, и они снова поцеловались.
* * *
С того момента, когда стала осознавать себя в детстве, я помню Розу. Её имя звучало для меня какой-то дивной, чудесной музыкой.
–Ро-за, Ро-за,– часто повторяла я по себя.
Розы в нашей деревне, Шабалихе, не росли. Даже не помню, когда я увидела впервые живую розу. Наверное, это случилось, когда я уже жила в городе и училась в институте. В детстве я обожала рассматривать открытки. Мама для чего-то складывала их в отдельную картонную коробочку. Среди открыток патриотического и революционного содержания были открытки с розами. Красота этих сказочных цветов завораживала. Бабушка часто пользовалась этой моей слабостью, чтобы отвлечь и успокоить меня, когда я капризничала. До двух лет за мной присматривала бабушка. Но потом родители переехали в Шабалиху, бабушка погостила и вернулась в город, а меня отвели «к детям».
Помню какую-то комнату. Дети сидели за столом и рисовали. Меня посадили рядом с девочкой с толстыми косичками, я копировала все, что она рисовала: домик с большим окном и трубой, над трубой шел густой дым, а над всем этим светил яркий круг солнца с длинными лучами. Потом девочка сказала, что её зовут Роза. Мне показалось, что она похожа на настоящую розу. Роза никогда не была «гадким утенком». Темные вишневые глаза, очень белая, с матовым нежным румянцем кожа, пухлый маленький рот, как бутон розы на моей открытке, и густые каштановые волосы. Роза, Роза Леонгард.
Следующее, что четко помню из своего детсадовского детства, как мы готовились к какому-то празднику. Наша воспитательница, Нина Матвеевна, разучивала с нами разные танцы. Сшили костюмы к этим танцам. Самые красивые костюмы были украинские. К расшитому фартучку полагался венок из ярких бумажных цветов с лентами. Все девочки хотели танцевать только украинский, учили движения «гопака», так назывался танец. Лучше всех получалось у Розы. До сих пор помню, как она, поставив руки на пояс, распрямив плечики, снова и снова взлетала вверх и легко вставала на носочки. Дома перед зеркалом я, до изнеможения, пыталась повторить движения Розы, ревела в бессильной ярости, била кулаком по зеркалу и кричала:
–Почему, почему я не такая как Роза?
Бабушка гладила по головке и утешала:
–Далась тебе эта Роза, подумаешь, дочка уборщицы в конторе, и отца у нее нет. А твой папа самый главный – директор совхоза, а мама директор школы. И вырастешь ты красавицей, и все у тебя будет хорошо. А с Розой не водись больше, виданное ли дело так убиваться.
Сколько раз с тех пор я давала себе зарок, не ходить больше к Розе, но ноги сами несли меня к дому, где жила Роза со своей матерью, Эмилией Оттовной, тетей Милей, как все её звали в деревне. Я часто бывала у них дома. Они жили в длинном деревянном бараке, рядом с конторой, в нем было пять или шесть квартир. Роза с матерью занимали всего одну комнату с печкой у стены, а моя семья жила в отдельном доме и у нас было четыре комнаты. Что тянуло меня в их убогое жилище? Две кровати, стол, небольшой шкафчик для посуды – вот, пожалуй, и вся обстановка. Роль шифоньера выполняли деревянные полки, закрытые простой ситцевой тряпкой. Но мне так нравились у них белые вышитые занавески и салфетки, сшитое из разноцветных кусочков покрывало, вазочка с искусственными цветами. А еще тетя Миля все свободное время что-то шила и всегда давала мне цветные лоскутки. Мать Розы плохо говорила по-русски, но Роза говорила чисто и правильно. А с матерью она разговаривала по-немецки и всегда переводила мне, так, что скоро я стала понимать их язык. Нина Матвеевна была соседкой Розы. Одинокая незамужняя женщина в те далекие послевоенные годы, Роза была её отдушиной и утешением. Вся нежность, предназначенная своим неродившимся детям, досталась Розе.
Сколько раз я давала себе зарок не обращать внимания на Розу, жить своей жизнью без нее. Пусть она лучше всех учится, лучше всех поет и танцует, пусть у нее все получается, пусть все любят Розу – какое мне до нее дело. Но я, как от наркотика, не могла избавиться от этой терзающей мою душу дружбы.
Наша деревня в те годы ничем не отличалась от тысячи подобных деревень: деревянные домишки без удобств, бараки, разбитые дороги. Но где-то в середине шестидесятых указующий перст руководства области остановился на Шабалихе для строительства образцово-показательного животноводческого комплекса. Может, это было случайно, а может, оказалось на слуху имя моего отца-энтузиаста, который все силы прилагал для создания своего элитного стада и даже добился каких-то успехов к тому времени. Строительство шло невиданными темпами, прокладывалась асфальтовая дорога в Шабалиху, строился сам комплекс, двух-трех этажные дома со всеми удобствами, перерабатывающий завод. На месте старой деревни вырос огромный поселок. От желающих работать в Шабалихе не было отбоя. Люди дорожили хорошими квартирами и заработком. Ставились невиданные рекорды, Шабалиха гремела на весь Союз. Мой отец стал знаменитым.
Слава отца падала
