Беспризорный князь - Анатолий Дроздов

– Так смотрите за родней? – спросил зло. – Ваши, кровные, вон, какие круглые! И одежа у них целая. Коли держите работника, так хоть бы кормили! Креста на вас нет! Вот расскажу князю!..

Хозяева испугались, вынесли Вуку рубаху с портами (последние Вук надел впервые) и даже собрали котомку, кинув в нее хлеба с овечьим сыром. Вук, привыкший к пареной репе, молодому щавелю и орехам, которые сам же собирал в лесу, слопал угощение сразу. Тиун только вздыхал, глядя.

Вука, как и других сирот, отвезли в Галич. Здесь их помыли, переодели и поселили в школе. Наступили счастливые дни. Их сытно кормили, одевали, мыли и лечили. Взамен требовали одно – учиться! Они старались. Каждый из товарищей Вука ценил счастливую перемену. Учили крепко. Письму: русскому, ромейскому и латинскому. Счету. Причем не обычному, когда буквами обозначают числа, а басурманскому, где десять чисел имеют каждое свой знак, а дальнейшие получаются их сочетанием. Счету отроков учил Абу, приехавший из дальних земель. Он ходил в халате, подпоясанном кушаком, молился по пять раз на дню, прерывая ради такого занятия, и говорил, коверкая слова. Зато много знал. Скоро отроки могли написать любое число, отнять от него или прибавить. После чего стали учиться делить и умножать. Давалось непросто. Следовало запомнить таблицу из чисел. Отроки повторяли ее день и ночь. Зато после прямо в уме могли сделать счисление. Пять умножить на восемь – сорок! Тридцать шесть разделить на четыре – девять! Такого даже купцы не умели!

Абу не был единственным учителем-чужеземцем. Ромейскому языку отроков обучал монах-гречин, латинскому – монах-католик. Между собой они не ладили, но учеников в свары не втягивали. Преподавали в школе Закон Божий, много чего другого. Приезжал архимандрит Софроний, чьим посланием о вере и благодати зачитывалась просвещенная Русь, он рассказывал о Христе, о Писании, о Вселенских соборах, о разделении церкви, случившемся более двух веков назад, и его последствиях. Даже князь Иван в школу заглядывал. По его велению на большом куске кожи нарисовали мапу[35], где изобразили все известные земли. Князь, тыча указкой, рассказывал, где и какой люд живет, какие у него язык, устройство и чем он отличается от жителей Руси. Слушать было необыкновенно интересно, отроки жалели, что князь приходит редко.

Кроме уроков в избах, проводили занятия в поле. Отроков учили стрелять из лука, владеть копьем, сулицей, мечом и секирой. Они гарцевали верхом и ходили рядами, осваивая строй. От Троицына дня и до Успения отроки жили в становищах, где обучались рати. Это время они особенно любили. Зато не любили испытания, которые им устраивали. Учителя строго спрашивали освоенную науку, ставя отметки. Имелось их три: «худо», «добре» и «изрядно». Тех, кто учился изрядно, обещали послать в университеты, а вот «худых» из школы отчислить. Этого никто не хотел, отроки старались.

На «изрядно» Вук не тянул. Он знал, что пойдет помощником к тиуну. Со временем сам тиуном станет. Большая удача для сына смерда! Вук этого не желал. Он хотел в дружину. Но туда отбирали способных к рати, у Вука с этим не ладилось. Он рос маленьким и слабым – сказалось голодное детство. С мечом в руке он быстро уставал.

Вук не заметил, как забылся, и проснулся только с ударом колокола. Отроки мылись и становились на молитву. После завтрака начались занятия. Тут все и случилось. В класс заглянул посыльный и передал: тиун школы ждет Вука. Отрок струхнул. К тиуну звали при большой провинности. Вук перебрал свои прегрешения, но так и не догадался: из-за чего? Делать было нечего, пришлось идти. Перед дверью тиуна Вук помедлил и потянул за ручку.

К его удивлению, тиуна в избе не оказалось. Зато были вчерашний воин и князь Иван! Они с любопытством смотрели на Вука. От неожиданности отрок замер.

– Этот? – спросил князь у воина.

– Он! – подтвердил тот. – Вуком зовут.

– Мал больно! – вздохнул князь.

– А я? – возразил воин. – Помнишь?

– Повыше был.

– Этот тоже подрастет! Главное: змей признал.

Князь внимательно глянул на отрока.

– Подойди! – велел. Вук подчинился.

– Как звал змея?

– Никак! – поспешил Вук, решив, что случай у реки и есть его провинность.

– А что делал?

– Подумал: хорошо б покататься!

– И все?

– Ну… – Вук помедлил. – Представил, как сижу на смоке верхом. А тот вылез и подошел. Сам! – добавил Вук.

– А ты?

– Погладил его. Змей заурчал. Этого нельзя?

– Отчего же? – улыбнулся князь. – Можно. Любишь живность?

Вук кивнул.

– Пастухом был?

– С малых лет. Жил со скотами в хлеву.

– Понятно! – сказал князь. – Летать хочешь?

– Да! – крикнул Вук.

Князь с воином засмеялись.

– Это нелегко, – сказал князь, посерьезнев. – Большого смока тебе не дадут. А вот такого, – князь развел ладони на локоть. – Будешь кормить его жеваной рыбой, причем жевать ее надо сырой, спать рядом со змеем, ходить за ним.

– Как за теленком? – спросил Вук.

– Вроде того, – подтвердил князь. – У нас с этого начинают. Станешь смоку вместо родителя, он тебя полюбит и будет слушаться. Згода?

– Да! – заверил отрок.

– Тогда бегом за пожитками!

Вук метнулся наружу и помчался к себе. В избе скоренько побросал в суму запасную рубаху с портами, онучи и утиральник – вот и все его добро. Бросив суму на плечо, выбежал во двор. Князь с воином ждали его верхами, одного коня держали на поводу. Догадавшись, что это для него, Вук прыгнул в седло. Но тут же натянул поводья.

– Что еще? – спросил князь.

– Друзья… Попрощаться.

– Не стоит, – покачал головой князь. – Им не следует знать, куда едешь. Отныне никому, даже близкому человеку ты не смеешь сказать, чем занят. Проболтаешься – накажу, и строго. Такие у нас правила. Если не по нраву, оставайся.

– Едем! – сказал Вук…

17

К Рождеству наступил черед выполнять обещание, данное Ефросинье. Княгиня явилась ко мне с Олегом, оба пали в ноги и повинились, попросив заступиться перед Ярославом. Выглядела парочка встревоженной, причем Олег – куда больше возлюбленной. Он тяжко вздыхал, вспоминая об отце, и не просил – умолял помочь. Было видно, что княжич по-настоящему влюблен. Он не выпускал из руки ладошку Ефросиньи и бросал на нее такие взгляды, что заставил усовеститься князя, по малодушию решившего от щекотливого дела слинять.

Причину тревоги Олега я понял по приезде Ярослава. Узнав новость, князь побагровел и набычился.

– Ефросинья – женка добрая! – поспешил я. – Роду хорошего, пригожая, разумная…

– А себя не блюла! – прервал князь. – Не смердка ведь – княгиня!

– Это Олег виноват! – перевел я стрелки. – Гожий он у тебя. Улестил бабу.

– У Олега ветер в голове! – не согласился Ярослав. – А она старше и замужем была. Или не разумела, чем кончится? Знала, что делала! Хитрая! Как хочешь, брате, но нет на это моего согласия.

Ситуацию следовало спасать.

– Приданое дам… – начал я, но князь не дослушал.

– Не нужно мне ее приданого! – Он врезал кулаком по столу. – И невестка такая не нужна!

Тут уж разозлился я. О морали, понимаешь ли, вспомнил! За уделы братьев режете, на любое предательство готовы, а тут пальцы веером. Ну, погоди!

– Ладно, брате, – сказал я, стараясь придать голосу примиряющий тон. – Не хочешь, принуждать не буду. Обещал, что коли провинится Олег, то женю силком, но ты ведь родич мне. Так?

Ярослав довольно улыбнулся и расправил плечи. Это он зря.

– Но, как сам понимаешь, Ефросинью обидеть я не могу. Раз такое дело, замуж выдам.

Ярослав с удовольствием кивнул: правильно молвит князь. Баба – с возу, коню – легче.

– Хочу совета у тебя спросить: за кого? Просил тебя посадников поискать среди княжичей. Нашел?

– Да!

Ярослав полез в кошель и вытащил узкую полоску пергамента.

– Вот! У Игоря Изяславского пятеро сыновей, Улеба и Всеволода можно брать. Улебу девятнадцать, Всеволоду – осьмнадцать. Уноши добрые, разумные, отец с радостью в посадники благословит. У Ингваря Городейского трое сыновей, и никому, кроме старшего, удела не видать. Святослав, второй сын, у него хорош. Приезжал во Владимир, так наглядеться не мог. Высокий, ликом гож, а уж разум!.. Была бы дочка, не медля, сосватал бы!

– Женаты? – спросил я. – Улеб и Святослав?

– Нет, княже. Куда жениться, коли уделов нет? Кто дочек им отдаст?

– Вот и славно. Кого Ефросинье в мужья определим? Святослава или Улеба?

– Не согласятся, – снисходительно усмехнулся Ярослав. – Посадниками пойдут, но брать за это женку брюхатую? Они же княжичи, а не смерды, коим порченых девок за ногату сбывают!

«Ах, так! – разозлился я. – Гордые, значит? Ногаты вам мало?»

– Не согласятся – других найдем, – вымолвил лениво. – Уделы на Руси на дорогах не валяются.

Пришел черед удивляться Ярославу.

– Какие уделы?

– В приданое за Ефросиньей Любачев даю. Был в кормлении, станет уделом. Женке, конечно, невместно уделом владеть, а вот мужу ее… А то неправильно выходит: тебя во Владимире посадил, сына твоего – в Теребовле, а ей ничего? Родня ведь! Так что даю Любачев, а коли муж добре послужит – отпишу в вотчину. Сыщутся женихи!