Любовь вождей - Юрий Нагибин

— Ты с кем хочешь спать? — спрашивала Аза.

— А ты с кем?

— Нет, скажи, с кем ты, я буду с другим.

— Ну, с этим! — ткнула Зара пальцем в Иосифа Виссарионовича.

— Вот и хорошо! — фальшиво обрадовалась Аза. — А я с этим. Какой красивый дядечка! — почти пропела она и вся потянулась к розоволицему, умильно улыбающемуся Берии, которого домовитая Кеке потчевала айвовым вареньем.

— Нет, я с ним! — вскричала Зара и зашипела по-змеиному.

— Ну и пожалуйста, — смиренно уступила Аза. — Я буду с усатым.

Покорно цыганское сердце злодейскому черному усу, ведь и Зара живым чувством хотела усатого. Зря ссоритесь, девочки, забудьте о черноусом, грядет иной жених…

Жизнь очень грубый драматург, обожающий неестественные совпадения: дверь в спальню отворилась, и вошел Берия. В красном атласном халате с кистями, красной феске и шлепанцах с загнутыми носами на босых ногах. Ему, наверное, казалось, что так должен выглядеть соблазнительный цыганский кавалер.

Иван Сергеевич закрыл глазок, надо было позаботиться о легком ужине, который он подаст в кровать, «в белье», почему-то говорил Берия, нетвердый в русском языке.

Довольно быстро управившись с хозяйственными делами, Иван Сергеевич пошел взглянуть, как обстоят дела на переднем крае любви. Постель была в диком раскардаше, а маленький сектор обзора, предоставленный глазком, не позволял составить общей картины. Приняв за ориентир красную феску, Иван Сергеевич обнаружил, что она сидит на голове Азы, а сама Аза сидит верхом на Берии. Последний был зрим лишь толстым волосатым животом и крупным пористым носом, торчащим из подушек. Он долго не мог отыскать Зару, пока по сторонам обозначенной носом головы Хозяина не возникли две тонких, словно щупальца, ноги, уподобив его крабу. Весь состав был налицо, все при деле. Иван Сергеевич успокоился.

Он задремал в кресле, и его разбудил звонок. Бодро вскочив, он повязал белый крахмальный фартук, пригладил волосы и повез уставленный всевозможной снедью и соками столик в спальню.

Его появление вызвало взрыв веселья. Девчонки тыкали в него пальцами и прямо валились от хохота. Иван Сергеевич знал, что производит комическое впечатление в белом с кружевами фартучке и воинских брюках, заправленных в хромовые сапоги. А Хозяин еще наколку хотел на него напялить, чтобы волосы не падали в пищу. Хозяин не настаивал именно на таком обличье Ивана Сергеевича — официанта, но был требователен к внешнему виду прислуживающих ему людей. Человек должен и внешне соответствовать своему занятию. Он предлагал на выбор: шальвары, которые любят заливать пеной красных вин сонные грузины, шелковый пояс и жилет, белый индийский парадный костюм или брюки дипломата при черном пиджаке, как у метрдотелей дорогих ресторанов. «Я боевой офицер, — твердо и печально сказал Иван Сергеевич, — а и так вон пиджак ношу. Оставьте мне хотя бы воинский низ. И зачем мне наколка на лысую башку, а фартук я надену, в том стыда нет». Иван Сергеевич почти всю войну провел на фронте в заградотряде и расстреливал в упор наших бойцов, которые наступали не в ту сторону. Эти отряды появились после знаменитого, хотя и секретного, приказа Сталина, где говорилось, что советский народ проклинает Красную Армию. То было летом 1943 года, когда немцы, прорвав нашу оборону, устремились к Волге и Кавказу. Исполнившись священной ненависти к красноармейцам, показывающим врагу зад, Иван Сергеевич уничтожал их беспощадно. Три боевых ордена отметили его воинский труд. Он окончил войну в звании капитана, а уж до полковника дослужился при Берии. Скромное офицерское достоинство беспомощного перед ним человека вызвало уважение маршала госбезопасности, он согласился. Надо сказать, у обычных клиенток двусмысленный вид Ивана Сергеевича вызывал разве что мимолетную улыбку, но это же девочки, дикарки, что с них взять!

— Чаю или кофе? — спросил он.

— Мне кофейку, — ответил Берия, утирая потное лицо пододеяльником.

— И мне! — воскликнула Аза.

— И мне! — обиженно присоединилась Зара.

— Нельзя маленьким девочкам кофе, — отечески строго сказал Берия. — Сердечко тук-тук будет. Налей им чаю не очень крепко, не очень слабо.

Иван Сергеевич выполнил указание, после чего удалился до конца ужина, успокоенный за исход операции: у Хозяина было хорошее настроение, стало быть, цыганочки потрафили.

Потом он вывез стеклянного официанта, хорошо потрудившаяся команда умяла все до крошки, поставил питье на ночной столик, включил тихую музыку и удалился до утра.

Как бы ни провел ночь Берия, он вставал ровно в восемь. После душа и легкого завтрака заходил в кабинет для звонков, после чего отправлялся на работу.

Как положено, без четверти девять Иван Сергеевич зашел в кабинет. Он принес показать Хозяину говорящих кукол в коробках, приобретенных по его распоряжению.

— Что такое? — раздраженно поморщился Берия, он был уже в пальто и низко надвинутой фетровой шляпе. — Ах, эти!.. — И вдруг будто харкнул в лицо: — В пропускник!..

Иван Сергеевич опешил. Он ожидал чего угодно, только не этого. Ведь все было так хорошо, накануне Хозяин казался веселым и довольным. Что же случилось за эту ночь?.. Что они натворили?..

В дверях Берия оглянулся, сверкнули стекла очков.

— Они не целки! — бросил своим хриплым, непрокашлянным голосом и захлопнул за собой дверь.

Господи, да ведь он уже вчера знал, с кем имеет дело, но его это ничуть не трогало. А чем они виноваты? У цыган любовь рано начинается. Нашел где искать девственниц. Шел бы тогда в детский сад.

Этот «пропускник», как называл его Берия, существовал при доме еще до прихода сюда Ивана Сергеевича, но за исключением одного-единственного случая использовался для иных нужд, чуждых маршальскому досугу. Случай тот был связан с красавицей Ариадной Петровной, вдовой маршала Бекаса. Еще во дни Царицына приглянулся Сталину бравый, расторопный фейерверкер и постепенно был возвышен до маршала. Сталин вверил ему всю артиллерию Красной Армии. Он не получил никакого военного образования, но Сталин полагал, что рядом с такими великими полководцами, как Буденный и Ворошилов, бывший фейерверкер освоит высшую воинскую науку. Не освоил Бекас и во время Отечественной войны позорно провалил две ключевые операции. Был разжалован до подполковника и от огорчения умер. И тогда Берия вспомнил о красавице вдове.

За время своей службы у Берии Иван Сергеевич нагляделся на красивых женщин, но все они казались горняшками рядом с Ариадной Петровной. У нее была царственная осанка, а двигалась она плавно, словно под водой. Ее фисташковые глаза, когда она приспускала веки, становились лиловыми. И мужчине, на которого падал взгляд этих переливающихся глаз, хотелось немедля совершить подвиг. Она была аристократка, дочь финляндского генерал-губернатора. Видимо, это обстоятельство, равно и то, что первый муж был расстрелян как враг народа, заставило ее укрыться под крылом дуботола Бекаса.

Ивану Сергеевичу было приказано доставить бывшую маршальшу в дом на Вспольной. Она не выразила ни удивления, ни смятения, будто ждала этого вызова. Только спросила с улыбкой, медленно раздвинувшей ее темные, незнакомые с помадой губы: «С вещами?» Он смешался: «Нет, нет, какие вещи… зачем?» — «Можно мне попрощаться с дочерью?» — «Зачем?.. Вы же ненадолго». Оказалось, навсегда.

В первый и последний раз Берия пригласил Сталина. Они вдвоем всю ночь занимались Ариадной Петровной, а наутро, когда прощались в кабинете, Берия спросил: «Продолжение следует?» Сталин отрубил: «Ликвидировать!» Иван Сергеевич прибирал в ванной комнате и, белый от ужаса, слышал весь разговор. «Кому она мешает?» — спросил Берия. «Некрасиво старым большевикам развлекаться с женой врага народа». — «Бекас — враг народа? Просто старый дурак». — «А ты молодой дурак. Я о первом муже — расстрелянном. И отец у нее губернатор. Может, тебе все равно? Твое дело. А вождю народов это ни к чему». — «Я все же не понимаю…» — «То-то и оно. Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы». Сталин говорил спокойно, медленно, как бы расставляя знаки препинания, но Иван Сергеевич почувствовал в его голосе угрозу. И Берия это почувствовал. Проводив Сталина, он вызвал успевшего спастись из ванной Ивана Сергеевича: «Поставить на хор и в пропускник!» Пытаясь сохранить Ариадну Петровну, Берия дал слабину и сейчас хотел реабилитировать себя в беспощадных глазах вождя. То, что Сталину будет все известно, не вызывало сомнений.

Вспоминать об этом Иван Сергеевич не любил, но не было у него слаще и пронзительнее воспоминаний. Он прошел вторым после печника Николаши. Женщина лежала как мертвая, но нутро ее было насыщено электричеством. Ивану Сергеевичу казалось, что он или умрет, или закричит страшным голосом, или заплачет. Его пришлось стаскивать, он был почти без памяти. А вот Ариадна Петровна, когда все кончилось, оказалась в полной памяти. «Вставай!» — сказали ей, и она встала. Мокрая от чужих трудов, но сохраняющая странное достоинство. Все происшедшее словно бы ее не касалось. В каком-то смысле так оно и было. Она спросила ровным голосом: «Теперь куда?» Она все знала…