Заговор против террора - Алекс Маркман

Сталин перевел взгляд на Берию.

— И также обстоит дело с ЕАК. Не лучше и дела с врачами. Разучились работать или это саботаж?

Члены Политбюро сидели с окаменевшими лицами. Везде подозревавший заговоры Сталин улавливал мельчайшие перемены в их настроении и поведении. Впрочем, слово «саботаж» предполагало расправу и без признаков сговора.

Все молчали, боясь проронить звук. Сталин в гневе раскуривал трубку, нервно и часто выпуская дым.

— Посмотрим, как вы справитесь с другими делами, — угрожающим тоном продолжил свой монолог Сталин. — А Ленинградское дело отдайте в ОСО или военному суду. Как я понимаю, время ничего не решает. Так что не тянуть больше, все закончить к концу сентября, подготовить идеологическую кампанию в газетах.

И вот сейчас, в последний день сентября, Сталин ждет их у себя. Даже закрытый суд, который и до рассмотрения дела знал, какие приговоры нужно выносить, не смог ничего сделать.

За день до суда Абакумов подтвердил свои рекомендации по приговорам Вознесенскому, Кузнецову и другим партийцам верхнего эшелона: расстрел. Большого ума для такой рекомендации не требовалось. Это было указание Сталина.

Перед входом на дачу всех членов Политбюро бегло обыскали. Берию эта процедура всегда приводила в ярость. Это новое указание Сталина было оскорбительно, однако в свете последних событий, надо признать, что у него были основания опасаться заговора. Безустанные поиски врагов народа даже среди соратников, не прекращавшиеся репрессии вызывали не только страх, но и всеобщую ненависть к нему. А ненависть рано или поздно объединяет людей крепче, чем любовь.

Во время ужина Сталин не упоминал о Ленинградском деле. Вроде он был в неплохом настроении, даже шутил, хоть и вяло, без энтузиазма, угощал грузинским вином.

Берия провозгласил тост:

— За укрепление атомной мощи Советского Союза! За товарища Сталина!

Сталин не улыбнулся, но все же поднял свой бокал с разбавленным водой вином. Берия понял: вождю не понравилось упоминание об атомной мощи, потому что он, Берия, как бы намекает на свои заслуги в этом успешном проекте. Берия мысленно отругал себя за допущенную тактическую ошибку. Хотя какая разница, ведь вождь не будет делить с ним славу, и скоро Берия пойдет вслед за Вознесенским. Берия опустил руку под стол и украдкой взглянул на часы. Уже двадцать три, ноль-ноль, а сообщений из суда все еще нет. Неужели эти болваны из военной судебной коллегии не понимают, что если сегодня они не вынесут приговоры, и их, не откладывая, не приведут в исполнение, всех их поставят к стенке?

Второй тост предложил Маленков.

— За идеологическую чистоту нашей партии! Сметем всех, стоящих на нашем пути, который освещается гением товарища Сталина.

Хрущев в своей косноязычной манере произнес что-то в том же духе и, как заметил Берия, опустил глаза вниз, под стол. Наверняка смотрит на часы, решил Берия.

Наигранное веселье за столом не скрывало нараставшую нервозность. Мало того, что Политбюро не смогло организовать открытый суд, так вот еще один провал: не вышло и с закрытым судом!

Первое заседание суда началось только вчера, 29 сентября, сегодня уже 30-е. Если в полночь не раздастся звонок о решении суда и исполнении приговора, вождь наверняка посчитает это явным саботажем. Ведь дан карт-бланш на расстрел фактически без рассмотрения дел. Куда уж проще?

В 12 часов ночи Сталин демонстративно посмотрел на часы. Члены Политбюро притихли. Маленков побледнел, в случае провала ему бы выпала роль козла отпущения. Ведь он лично руководил следствием, принимал участие в допросах, и вот полный провал. Берии тоже не отвертеться. Выиграет только Хрущев. Он ненавидел Вознесенского даже больше, чем Маленков, но вроде бы не был причастен ни к чему, и явно выигрывал в таком раскладе.

Еще час, томительный, долгий, продолжался бессодержательный разговор, произносились тосты с хвалой Сталину. В пять минут второго, когда ночь 30-го сентября уже перевалила на 1-е октября, раздался телефонный звонок. Сталин взял трубку.

— Сталин слушает. — Через несколько секунд он ответил: — Хорошо, — и повесил трубку на рычаг. С довольной улыбкой сообщил: — Вынесли приговор Вознесенскому. Расстрел.

— За правый суд! — поспешил поднять бокал Хрущев, и все его дружно поддержали. Маленков разразился пламенной речью, воздавая хвалу Сталину. Раскрасневшийся Хрущев не уступал ему. И правильно делал. Он тоже пару лет назад пытался выдвинуть идеи экономических стимулов, но вовремя спохватился. Берия знал, что при всей ненависти к Вознесенскому Хрущев предпочел бы расстрелять Сталина. Погоди, Никита, ты еще пригодишься.

От выпитого вина члены Политбюро осмелели и уже открыто посматривали на часы. В две минуты третьего, через час после объявления приговора раздался второй звонок. Сталин поднял трубку, выслушал короткое сообщение и довольно улыбнулся в усы.

— Вознесенский расстрелян несколько минут назад, — сказал он, кладя трубку на рычаг.

Тут уж веселье закипело вовсю. Напряжение спало. Было очевидно, что вождь простил их за задержку с расстрелом на два часа. Берия знал, что сейчас решается судьба брата Вознесенского и его сестры. Сталин приказал их тоже расстрелять, как и всех родственников, чтобы не повадно было в следующий раз не сотрудничать со следствием и не признавать свою вину.

Пили и ели до трех часов утра, славили товарища Сталина. В какой-то момент это славословие вождю надоело. Последней каплей стал открытый подхалимаж Хрущева и Маленкова.

— Чего вы тут распелись? — пробурчал Сталин в усы. — Мне нужны от вас успехи в работе, а не громкие слова. Без вашей хвалы обойдусь. — Он повернулся к Маленкову: — Нельзя допустить, чтобы дело ЕАК и дела с врачами так затягивались. Заставьте работать людей, как следует.

Берия не упустил удобный момент.

— Я не раз обсуждал с Абакумовым, помимо прочих дел, состояние следствия по Ленинградскому делу и ЕАК, товарищ Сталин. — При этих его словах нестройный шум голосов за столом резко оборвался. — Однако Абакумов, по моему мнению, зазнался. Слишком много о себе думает. Больше всего меня настораживает то, что у него есть свои идеи относительно того, кого и когда судить. Следствие тянется недопустимо медленно, хотя в распоряжении Абакумова весь аппарат МТБ, поддержка Политбюро и вас лично, товарищ Сталин.

Слова Берии попали, как метко выпущенная стрела, прямо в точку. Глаза Сталина расширились, и в них опять заблестела подозрительность.

— Я давно замечаю, что с Абакумовым что-то неладно, — ответил Сталин. — Потому у меня больше нет желания его видеть. Ты, Георгий, и ты, Лаврентий, работайте с ним. Я больше его принимать не хочу.

Берия поднял тост за Сталина. Ведь нужно же было как-то выразить свою радость по поводу того, что судьба Абакумова, верного пса Сталина, наконец-то определилась.

Гости разошлись, на прощание желая вождю доброго здоровья и долгих лет.

Усевшись в машину, Берия наконец-то расслабился. Улыбка на его лице сменилась угрюмой гримасой ненависти. Вознесенского ему было не жаль, как и его родственников. Еще один серьезный конкурент убран с дороги. Но рано или поздно наступит и его черед.

«Чтоб ты сдох поскорей», — про себя пожелал он вождю, уставившись на освещенную фарами дорогу.

Часть 4. Год 1951-й

Глава 1

В один из вечеров раннего лета по чистой случайности Щеголев присоединился к Кириллу и Панину, которые собрались скоротать часок-другой за кружкой пива, быть может, с водочкой. Период бешеной гонки для следствия, казалось, закончился, наступило затишье. Даже самые рьяные следователи неохотно шли на крайние меры; было не ясно, откуда дует ветер и куда. Волна арестов пошла на убыль. Но штиль, как известно морякам и работникам госбезопасности, часто бывает признаком приближающейся бури.

— Как жизнь? — весело обратился Щеголев к обоим, поднимая кружку.

— Идет. Полным ходом, — бодро откликнулся Панин.

— Полным ходом? — переспросил Щеголев с ноткой сарказма. — А у меня сложилось впечатление, что поезд остановили на полном ходу. Осталась только болталогия в газетах.

— Как же вы пришли к такому выводу, Афанасий Захарович? — спросил Кирилл.

— Большого ума не надо, — усмехнулся Щеголев, хватаясь за кружку пива. — Все на виду в нашей части планеты. — Он отхлебнул и кинул косой взгляд на Панина. — Следствие зашло в тупик, а, Савелий? С этой еврейской молодежной организацией?

— Не совсем так, — вяло возразил Панин. — Почти все признались в заговоре и подготовке к террористической деятельности. В заключении следствия это так и записано.

Щеголев повертел головой, подозрительно окинув взглядом зал, и навалился грудью на стол, чтобы быть поближе к собеседникам.