ОДУРАЧЕННЫЙ ФОРТУНОЙ - Рафаэль Сабатини

– А так как ваша светлость стоите слишком высоко для повешения, то меня сделают вашим представителем.

– Вы повторяетесь – это утомительная привычка. К тому же, тем самым вы лишь утверждаете меня в моем положении. Впрочем, быть может, вас удовлетворят сто фунтов в качестве douceur note 53…

– Дело не в деньгах, ваша светлость. Я не сделал бы этого и за тысячу.

– Тогда говорить больше не о чем. – Хотя Бэкингем внутри кипел от. злости, внешне он сохранял ледяное спокойствие. – Можете идти, Бейтс, я более не нуждаюсь в ваших услугах. Если вы обратитесь к мистеру Гроувсу, он выдаст вам деньги, которые вам, возможно, причитаются.

Взмахом белой, сверкающей драгоценностями руки герцог отпустил мошенника. Несколько секунд Бейтс колебался, не желая смириться с увольнением. Но чувство страха оказалось сильнее. Он мог бы рискнуть всем, только не своей шеей. Сознавая бесполезность дальнейших просьб и протестов, Бейтс молча поклонился и вышел из комнаты.

Если слуга удалился расстроенным, то хозяина он оставил в неменьшем расстройстве. Козырная карта не помогла герцогу выиграть, и теперь он не знал, где найти еще одного агента для выполнения задуманного предприятия.

Мистер Этеридж, пришедший позднее навестить его светлость, нашел его все еще облаченным в халат и мерявшим шагами библиотеку, словно зверь в клетке.

Отлично знавший причину, удерживающую герцога в городе, и сам только что закончивший приготовления к отъезду, Этеридж пришёл сделать последнюю попытку образумить своего друга и убедить его сменить Лондон на более здоровое местопребывание.

Но Бэкингем невесело рассмеялся.

– Твоя тревога лишена оснований, Джордж. Чума – порождение грязи, и поражает она грязных. Посмотри, где происходят вспышки. В домах бедноты и на улицах, где полно оборванцев. Эта болезнь соблюдает весьма достойную разборчивость и не решается обрушиваться на знать.

– Тем не менее, я соблюдаю меры предосторожности, – заявил мистер Этеридж, демонстрируя платок, от которого шел сильный запах камфары и уксуса. – И я считаю, что лучшее лекарство – бегство из Лондона. Кроме того, что здесь делать? Двор уехал, на улицах жара и вонь, как в аду. Ради Бога, давай подышим чистым и прохладным деревенским воздухом!

– У тебя, Джордж, пасторальные наклонности, как у Драйдена. Ладно, отправляйся к своим овцам. Мы здесь обойдемся без тебя. I

Мистер Этеридж уселся и, скривив губы, посмотрел на приятеля.

– И все это ради девчонки, которая не проявляет к тебе благосклонности? Честное слово, Бакс, я не узнаю тебя!

Герцог тяжело вздохнул.

– Иногда мне кажется, что я сам себя не узнаю. По-моему, Джордж, я схожу с ума!

Он зашагал к окну.

– Утешь себя мыслью, что ты еще не окончательно рехнулся, – безжалостно посоветовал Этеридж. – Как может человек твоего возраста мучиться и рисковать, пускаясь в погоню за…

Герцог обернулся и резко прервал его.

– В том-то, и дело! Сводит с ума погоня, в которой нельзя настигнуть добычу!

– Неплохой афоризм – для тебя, – усмехнулся мистер Этеридж. – Но помни, что в любви убегающий ранит, а преследующий умирает,

Но Бэкингем не обратил внимания на насмешки; в его голосе послышалась страсть.

– Очевидно, во мне говорят охотничьи инстинкты. Всегда стремишься настигнуть самую неуловимую добычу. Неужели тебе это не ясно?

– Слава Богу, нет! Я еще не лишился разума. Поезжай в деревню, дружище, и приходи в себя на лужайке среди лютиков.

– Тьфу! – Бэкингем вновь отвернулся, пожав плечами.

– Это твои ответ?

– Вот именно! И я тебя не задерживаю!

Этеридж поднялся и положил руку на плечо.

– Если ты остаешься здесь в такое время, то с определенной целью. С какой же?

– С той, которую я обдумывал перед твоим приходом, Джордж. Окончить начатое дело. – И он процитировал переделанные стихи Саклинга note 54 :

Коль меня не полюбит,

Заставлю любить ее сам,

Или пусть достается чертям!

Этеридж с отвращением пожал плечами.

– Ты не только безумен, Бакс, но еще и вульгарен, – заметил он. – Я предупредил тебя об опасности и не собираюсь повторяться. Но не могу не выразить удивления, что ты можешь находить удовольствие в…

– Удивляйся, сколько твоей душе угодно! – сердито прервал его герцог. – Возможно, я и в самом деле подходящий объект для удивления. Я сгораю от страсти к женщине, которая отвергла меня с насмешками и презрением! Если бы я мог поверить в ее добродетель, то отступил бы, склонившись перед ее упрямством. Но добродетель актрисы! Это так же невероятно, как снег в пекле! Она просто находит жестокую и извращенную радость, причиняя мучения человеку, которого видит сгорающим от любви к ней!

Сделав небольшую паузу, Бэкингем продолжал с еще большим жаром; его лицо отражало причудливую смесь любви и ненависти, столь часто порождаемую неудовлетворенной страстью.

– Я бы с радостью растерзал негодницу собственными руками и с такой же радостью пошел бы ради ее любви на любую пытку! Вот до какого жалкого состояния довели меня ее уловки!

И герцог в отчаянии бросился в кресло, сжав голову унизанными драгоценностями руками.

После этого взрыва эмоций мистер Этеридж решил, что подобного человека можно только предоставить его судьбе. Откровенно заявив это, он удалился.

Его светлость не делал попыток удержать гостя и остался один в мрачной, заполненной книгами комнате, словно безумец, окруженный разумом и ученостью. Задумываясь над своим положением, он все более негодовал на отказ Бейтса, лишивший его помощника, осуществлявшего исполнение желаний господина.

Герцога отвлекло от мыслей появление лакея, который доложил, что полковник Холлс настоятельно просит видеть его светлость.

Раздраженный Бэкингем собирался ответить отказом.

– Скажите ему…

Но его светлость не кончил фразу, вспомнив полученное три дня назад письмо с мольбой о помощи. Это пробудило в нем идею.

– Погодите! – Герцог облизнул губы и задумчиво прищурился. Постепенно его взгляд просветлел.

– Приведите его, – распорядился он, поднявшись.

Вошел Холлс, сохранивший военную выправку и относительно сносную одежду, хотя выглядевший очень усталым после дня, проведенного в Уоппинге и у ратуши с постоянным чувством преследуемой дичи.

– Надеюсь, ваша светлость простит мне мою назойливость, – неуверенно начал он. – Но мои обстоятельства, бывшие достаточно тяжелыми, когда я писал вам, теперь стали отчаянными.

Бэкингем задумчиво рассматривал гостя. Отпустив лакея, он указал Холлсу на стул, на который тот устало опустился.

Его светлость продолжал стоять, засунув большие пальцы за пояс халата.