Темный дом - Алекс Баркли

Джо посмотрел в сторону полицейских, стоящих у ворот.

«Интересно, какие между ними могут быть отношения?» — внезапно подумал он. Полицейские у ворот с безучастным видом наблюдали за входящими. Фрэнк и О'Коннор тихо переговаривались о чем-то, кивая знакомым. Рядом с ними переминался с ноги на ногу Ричи, чувствовавший себя явно не в своей тарелке. Фрэнк и О'Коннор чуть отвернулись от него, всем своим видом показывая, что Ричи в их беседу лучше не вступать. Фрэнк выглядел уверенным, он, по-видимому, устал от Ричи и, очевидно, хотел разнообразия в общении со своими коллегами. Он внимательно слушал О'Коннора — почтительно, но не лакейски наклонив голову. Джо отметил, что за входящими фактически никто не наблюдал, разве что О'Коннор иногда бросал на них вопросительные взгляды.

— О чем ты думаешь? — спросила Анна, взяв Джо под руку.

Он легонько отстранил ее.

— Может, пригласим кого-нибудь из ребят к нам? Пусть посмотрят маяк, отвлекутся, — предложила Анна.

Джо посмотрел на нее так неодобрительно, что она безо всяких объяснений поняла — он этого не хочет. Весь день с утра Джо не только не смотрел на нее, но и не обращал на нее никакого внимания. Все, что говорила Анна, пролетало мимо его ушей. Даже сюда он пришел только ради Шона. А уж если говорить честно, то скорее чтобы не ставить Анну в неудобное положение перед соседями. И еще назло Джону Миллеру. Перед его глазами снова возникли смутные образы его Анны и Миллера. Джо было не важно, что все это случилось между ними почти двадцать лет назад. Он любил Анну, поэтому, независимо от срока давности, нанесенная ею рана так кровоточила сейчас. Джо инстинктивно поежился. Он чувствовал, что Анна смотрит на него, но не обернулся к ней. Внезапно у него начала побаливать голова и затекать челюсти. Спустя минуту боль уже неистово пульсировала в висках, нижняя часть лица затекла, а шея одеревенела. Джо не шелохнулся, продолжая смотреть перед собой невидящим взглядом.

Марта Лоусон сидела возле гроба дочери — своего единственного ребенка.

Ритуальный зал был полон, на гражданскую панихиду по Кэти пришли почти все жители Маунткеннона. Пение церковного хора то стихало, удаляясь, то нарастало, обрушиваясь сверху и обволакивая зал. Женщины постарше, склонив головы в тихой молитве, перебирали пальцами четки. Смущенные ученики, разбившись на группы, в одинаковых серых костюмах и платьях, еле слышно произносили известные им строки псалма. В их глазах Марта видела беззаветную веру вперемешку с сомнением. Ученики бросали робкие взгляды на гроб с телом Кэти, стоявший в центре зала. Уже положенная на него крышка говорила о полном окончании жизненного пути. Среди присутствующих учеников были такие, которым уже доводилось провожать в последний путь своих престарелых родственников, видеть, как люди подходят к открытому гробу прощаться с умершим, дотрагиваются до холодных мраморных рук, целуют лоб. Но им еще никогда не приходилось сталкиваться с тем, чтобы прощались с шестнадцатилетней девушкой.

Марта Лоусон оперлась на руку сидящей рядом сестры Джин. Горе лишило ее сил. Лицо ее осунулось и постарело, глаза сделались пустыми. Под ними лежали большие черные круги. Всю жизнь она была ревностной католичкой, верила и молилась она всегда истово, потому что надеялась и любила Бога и человеческую доброту. И никто не способен был отнять у нее эту веру. Марта не сомневалась в справедливости промысла Божьего, но и недоумевала. Ей казалось непонятным, почему именно она за прошедшие восемь лет вот уже второй раз сидит здесь и принимает соболезнования. Сначала рак отнял у нее мужа, и вот теперь дочь ее стала жертвой убийцы. Марта смотрела на гроб и не верила, что в нем лежит истерзанное тело ее девочки. Когда молитва закончилась, все потянулись к выходу. На улице уже стоял катафалк, на котором гроб с Кэти должны были перевезти в церковь.

Отец Флинн, старенький приходский священник, пустым невыразительным голосом отчитал знакомые молитвы. За все время службы в Маунткенноне он так и не научился видеть, что за каждым ритуалом отпевания стоит людское горе и печаль. Проповедь его была пуста и бессодержательна. Слушали ее невнимательно, ерзая и перешептываясь. Марта не слушала ее вовсе, думая о завтрашнем дне. Ее двоюродный брат Майкл, священник при папском престоле в Риме, обещал приехать и отслужить заупокойную службу по Кэти. Он сумеет найти нужные слова.

У входа в маяк горели высокие факелы, отбрасывая на лужайку перед ним почти мистический отсвет. Брендан, фотограф, нанятый журналом «Вог», суетился возле них с рулеткой, измеряя длину теней электронным фотоэкспонометром. Шон бросил на него недовольный взгляд и зашагал к дому. Джо посмотрел на Анну.

— А что я могу поделать? — Она развела руками. — Дату съемок обговорили еще полтора месяца назад.

— Знаю, — коротко бросил Джо.

— Придется весь вечер проторчать здесь. Если понадоблюсь, позовите меня, — сказала Анна.

Следующее утро выдалось морозным. Над деревушкой висела густая завеса тяжелых мрачных облаков, с моря дул пронизывающий холодный ветер. Жители, собравшиеся у входа небольшой каменной церкви на краю деревни послушать проповедь отца Майкла, зябко поеживались. Двери церкви раскрылись, все заторопились войти, начали рассаживаться. Раздался звон колокола, все встали. Появились и направились к алтарю сначала два мальчика-прислужника, а за ними и сам отец Майкл. Он подошел к микрофону, легонько постучал по нему пальцем, проверяя звук.

— Садитесь, — произнес он мягким, чуть дрожащим голосом и начал проповедь: — Когда Кэти было три года, я научил ее двум словам из сборника «Ридерз дайджест». Эти слова были «сочувствие» и «ободрение». На следующий день я спросил ее: «Как ты говоришь, когда понимаешь, что творится в душе другого человека?» Кэти нахмурилась и опустила головку. Я не стал ей подсказывать, просто решил подождать, пока девочка сама вспомнит. Вдруг она рассмеялась, хлопнула мне по руке своей маленькой ладошкой и сказала: «Ободри меня, Майкл». Давайте сегодня, перед лицом этой страшной трагедии, не только выразим сочувствие матери и друзьям Кэти Лоусон, но и ободрим их. Сколько есть в нас сил, поддержим друг друга в вере и в памяти о Кэти. Она сама просила меня об этом. Я знаю, что песни, которые ее друзья, и особенно Шон, выбрали для нашей проповеди, полны надежды и ободрения. — Он повернулся и кивнул небольшой группе учеников, стоявших на балконе, и те запели. Теперь вместо Кэти в хоре пела другая девушка. В ее тихом и нежном голосе явственно слышались слезы. Это было ее первое выступление, и давалось оно ей с большим трудом.

Отец Майкл продолжил:

— Мы собрались здесь не только ради того, чтобы выразить сочувствие матери Кэти, Марте Лоусон, и ее друзьям, поддержать их в вере и надежде. Мы пришли сюда все вместе также и потому, что нам непонятно, как эта трагедия могла случиться. Почему эта веселая шестнадцатилетняя девушка, давшая многое и своей семье, и своим друзьям, ушла от нас так рано и так неожиданно? Сколько ненависти нужно иметь в своем сердце, чтобы так гнусно и подло отнять у нас Кэти Лоусон! И кто этот злодей, который обагрил свои руки невинной кровью?

Отец Майкл замолчал на несколько минут. В церкви стояла полная тишина. Был лишь слышен шорох листов блокнота, на котором местный журналист торопливо записывал проповедь.

— Этого мы с вами, возможно, не узнаем, — снова заговорил священник. При этих словах все повернулись в сторону Фрэнка Дигана и Ричи Бейтса. — Зато нам следует хорошо знать другое — змея ненависти не должна вползти в наши сердца. Ненависть заставляет страдать маловеров, она делает их несчастными, она их губит. Наши же сердца давайте наполним добротой и любовью друг к другу и памятью к Кэти.

Джо был выше всех остальных пяти человек, несших вместе с ним легкий гроб с телом Кэти. Ему пришлось идти чуть сутулясь и не разгибая колен. Позади них шла Марта, за ней — все остальные. Процессия медленно достигла кладбища и остановилась возле свежевырытой могилы. Гроб опустили рядом.

Одним из тех, кто оказался к могиле ближе других, был Шон. До последнего момента ему не верилось в жуткую реальность происходящего, он просто не мог представить, что все это связано с Кэти. Он посмотрел на гроб и внезапно осознал, что это она сейчас лежит там, в деревянном ящике, что он может дотронуться до нее, но она не встанет, потому что она мертва. Она лежит в гробу, в атласных пеленах. Как она сейчас выглядит? Большая, такая же, какой он ее знал, или совсем крошечная, почти незаметная в складках материи? Но какой бы она ни была, теперь ее нет и уже никогда не будет. Она уходит, и уходит безвозвратно. Шон тихо заплакал.

Все, кто сдерживался во время службы, тоже дали волю слезам. Гроб начали опускать в землю. Послышались рыдания, и чем глубже гроб уходил вниз, тем громче они становились. На секунду над могилой мелькнула дрожащая юношеская рука и бросила в нее нежную белую розу.