А Роза упала… Дом, в котором живет месть - Наташа Апрелева

Каждый новый выкрик был громче предыдущего.

За ЦСК МО, получивший недавно свое новое название ЦСКА, очень болел генерал. И Розочка совершенно не поняла, почему набежали какие-то люди, уложили против воли на аккуратно заправленную неширокую кровать, потом стали нелогично приподнимать ее голову за дрожащий подбородок, заливая в рот противную тепловатую воду, Розочка хотела возмущенно потребовать, чтобы позвали маму, маму, можно и папу, но получились одни рыдания.

Спустя два часа, а может быть, три часа — в этот день не было никакого точного времени в Доме, на просторной Лялиной кухне сидела Тамара Мироновна — в долгожданном одиночестве. Устала за день. Роза еще. Непонятно, как с ней и что. Вроде бы спит у себя, а иной раз заглянешь в комнату — нет, не спит, сгорбилась на кровати и бормочет что-то, все больше про футбол. Тамара Мироновна бегло перекрестилась. Пустырника пойти заварить… Тамара Мироновна встала, подошла к угловому кухонному шкафу, таившему в своих недрах запасы сушеных трав: шалфей — от кашля, пижма — от тараканов, и ромашка — ото всего. Ничего не произошло, просто что-то сильно толкнуло ее под левую лопатку, будто бы укусила особо крупная и злая оса, и не вот себе просто укусила, а свирепо прогрызла кожу и ввинтилась вглубь тела, продолжая попутно его понемногу выедать.

Скорее, это могла бы быть не оса, а крыса — покойница генеральша как-то рассказывала обморочным шепотом, что для допросов особой категории к правому подреберью обвиняемого плотно приставляли стеклянный куб с копошащимися крысами.

Еды им не полагалось, и с течением времени они начинали выкусывать куски плоти, прокладывая себе узкий и влажный от льющейся крови лаз.

Но об этом Тамара Мироновна подумать не успела, тяжело оседая, сползая по дверце углового шкафа с сушеными травами. Она даже не сумела сообразить, видит ли на самом деле подвижное худое лицо сегодняшнего распорядителя похорон, или он с какого-то перепугу ей пригрезился. Ничего не произошло, просто крыса-оса добралась до бедного Тамариного сердца, впилась в него всеми хоботками, мелкими острыми зубками и разорвала его. Достаточно сильно.

Пека Копейкин никому не грезился, не имел он такой тактической задачи, просто, только добравшись до дому и уже отпустив Никитишну, он обнаружил, что забыл получить подпись родных и близких усопшего на специальном бланке-заказе. Это называлось: оформить отношения, и могло, в принципе, происходить по-разному. Предыдущий Пекин клиент, полковник Мертвецкий, был бы немало удивлен, наблюдая за страстными объятьями своей неутешной вдовы с подтянутым Копейкиным — если, конечно, его полковничья душа действительно витала в доме. Полковница долго не отпускала Пеку, стареющая львица, с большой белой грудью и мягкими умелыми губами.

Бывали вдовы и принципиально иного образа мышления, предпочитающие падать в глубокие обмороки и быть уносимыми в прохладные затемненные комнаты друзьями дома или распорядителями похорон.

Бывало все ровно — в большинстве случаев.

В генеральском Доме как раз и предполагался такой вот случай из большинства, только Пека вовремя не подсуетился с подписью. Пришлось вновь вызывать недовольную Никитишну, дожидаться ее приезда, собираться и ехать. Никитишна грозно кричала ему вслед, что она должна быть дома не позднее чем через полтора часа. Луиза прыгала вокруг нее на одной ножке — недавно научилась.

Разумеется, Копейкин не ожидал увидеть домоправительницу — так он про себя обозначил статус Тамары Мироновны — без чувств на полу, очень похожую на пожилую покойницу.

— Вы что же это, Тамармиронна, помирать задумали? — проорал он ей в ухо. — Так вам ведь ни духового оркестра, ни салюта пока не полагается…

Вытащил из кармана валидол, предназначенный для вдовиц принципиально иного образа мышления, с усилием впихнул пахучую таблетку женщине в плотно сжатый рот.

«Скорая помощь», грубый бородатый доктор в расстегнутом халате, с сильными крепкими пальцами, пищанье кардиографа, брезентовые носилки и — перекрывая все это, диагноз: «обширный инфаркт».

Тамара Мироновна, укрытая до подбородка клетчатым полушерстяным одеялом, уехала в бело-красной карете, никогда не превращающейся в тыкву.

Из своей комнаты выползла Розочка, кутаясь в огромный цветастый платок. Раскосые темные глаза опухли, длинные черные волосы по-вороньи как-то топорщились. Заплакала жалко, сморкаясь в шелковую платковую бахрому.

Пека растерянно опустился на красивый стул с мягкой выпуклой спинкой, абсолютно не представляя, что ему делать. Пека молчал, потому что если он чему научился за годы безупречной службы, то это открывать рот только через пару секунд после появления в голове мысли, в крайнем случае — одновременно с этим. В голове было пусто.

Марго открыла меню в переплете коричневой искусственной кожи, провела рукой по бледной щеке, будто пытаясь стереть страх и боль, вопросительно посмотрела на Юраню:

— Ты что-нибудь из супов будешь? Первое блюдо?

Модный ресторан «Старая квартира» никогда не нравился Марго. Эти стилизации под коммуналки времен социализма — граненые стаканы, алюминиевые вилки, простые белые тарелки с вензелем «общепит» и песни Эдуарда Хиля — казались ей не забавными, а стыдноватыми и жалкими. Но Юраня привез ее пообедать именно сюда, возражать и спорить не было желания.

— Непременно буду, — отвлекаясь от необходимости изображать клоуна, Юраня делался серьезным даже излишне. — Здесь великолепные щи. С кислой капустой.

Юраня положил широкие ладони на клеенку в духе интерьера, изрисованную кувшинами и виноградными гроздьями.

— Удивительно, насколько грубые ошибки допускают домохозяйки, приготавливая щи! — оживленно произнес он.

Марго устало отложила меню. Позвала официанта. Невысокая коренастая девушка с бейджем «Ваша Танюша» открыла маленький блокнотик. Одета она была в школьную форму — коричневое платье, белый фартук. Красный галстук.

Марго почувствовала легкую тошноту. Есть расхотелось.

— Чаю мне, пожалуйста, — сказала она.

— Что ты, что ты, — забеспокоился Юраня, — что значит: чаю? Давай-ка возьми пюре с сосисками, салат какой-нибудь… Селедку под шубой… Мимозу…

— Нет, чаю, черного. Сахар и лимон.

— Чай со слоном? — уточнила пионерка Танюша.

— О господи! — Марго затошнило еще сильнее. — А нормального у вас нет? Без слона? «Ахмад»? «Метр де тэ»?

— Есть, — обиделась Танюша, — пожалуйста. Возьмите кофейную карту. Точнее, чайную. Просто многие любят именно что со слоном…

Вдоль стены на толстой бельевой веревке болтались хлопчатобумажные разноцветные детские колготки, ползунки с уже неразличимым узором и просторные «семейные» трусы в клетку. На обшарпанном письменном однотумбовом столе стопкой желтели «Правды» и «Известия» с бытописаниями пленумов и прочих побед коммунизма.