Темные алтари - Димитр Гулев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— К стене! Руки за голову!
Выронив стулья, он и Фил мгновенно обернулись.
Но было поздно.
Боб! Позаботишься ли ты о Харви, Боб!
— Не шевелиться!
Целясь им в голову из здоровенного черного револьвера, Кардуно стоял в нескольких шагах от них — достаточно близко, чтобы выстрелить без промаха, и слишком далеко, чтобы они могли увернуться от его выстрелов.
— Да ты что?.. — выдохнул Фил.
— К стене! — отрезал жестким, холодным тоном Кардуно.
Сначала Фил, за ним Луи приблизились к белой стене.
И за секунду до выстрела, в свой предсмертный миг — Луи осознавал это, как любое живое существо на свете, — он искренне верил, что не может умереть. Он как бы наблюдал себя со стороны и видел, как, простреленный, падает волосатый, ненавистный ему Луи, и с каким-то злорадством в душе безумно долгое и безумно краткое время чувствовал, что он наконец обретает спокойствие, что восстанавливается та высшая справедливость, которая, в сущности, сковывала его волю и мешала ему действовать.
Словно попытка защитить себя в этот последний миг перед выстрелом нарушила бы гармонию этого долгого, последнего для него дня.
Пуля размозжила ему голову.
Раздался второй, затем третий оглушительный выстрел.
Неестественно перегнувшись вперед, Луи сполз по стене. По белой штукатурке потекла кровь, смешавшись с его мозгом.
Фил зашатался, оседая на пол.
Наступила тишина. В этой жуткой тишине послышался сначала скулеж, а потом неистовый лай Синдирли. Поспешно, на полной скорости свернула за угол и умчалась машина.
Кардуно выругался. Схватив за дуло давший осечку револьвер, он несколько раз обрушил его на голову Фила, ломая ему кости черепа до тех пор, пока тот не уткнулся в стену рядом с Луи…
Несколько секунд спустя Джером, прижавшись спиной к двери, за которой метался как бешеный Синдирли, увидел застывшими от ужаса глазами, как маленький человек в длинном приталенном пиджаке в широкую красновато-бежевую полоску вскочил в серый «бьюик», стоявший у автомата со льдом, и, дав полный газ, скрылся в звенящей тишине огромного заката.
Безумный суд! Безумные заседатели!
Эйкрил в оцепенении стояла перед серебряным баром, краска на лице ее размазалась, волосы прилипли к темени. Она никак не могла поверить в то, что кошмар, который продолжался уже год, обрушился на нее с новой силой, разрушающей весь мир вокруг.
Когда кончилось последнее заседание суда, никто не проводил ее даже до машины. Джесси и Джил не захотели сесть рядом с ней. Фил сидел, не поднимая головы, и ни разу не взглянул на нее. Все, все ее бросили. Она смотрела на смешную, какую-то помятую фигуру Кардуно и не могла поверить, что он был более ловок, чем Луи и Фил, что он сумел застать их врасплох. Только глаза его — темные, немигающие, полные презрения — пугали ее.
Когда Луи был жив, она ненавидела и одновременно боялась его. Она считала, что без него смогла бы лучше устроиться в жизни. Но только когда случилось то непоправимое, что, как она предчувствовала, должно было случиться, она осознала, чем он был для нее. Весь их дом, каждая его вещь, его одежда, «кадиллак», который долго стоял сбоку от дорожки, ведущей к гаражу, словно притягивали ее к себе, и она часто ловила себя на том, что ждет его к ужину, что по привычке ставит прибор и для него.
Сначала она крепилась. Пыталась держать в руках дочерей и быть ласковой и вместе с тем строгой с Харви, относиться к мальчику так же, как Луи относился к нему. Но вскоре поняла, что она не выдержит, что она слишком одинока. Завела роман с мойщиком, молодым человеком, которого Боб нанял помогать ему, пока Джером не оправится после пережитого потрясения, потом, внутренне неудовлетворенная, связалась с другим, затем с третьим… Раньше она жаждала самостоятельности, а сейчас, когда ей никто не мешал, оказалось, что ей не хватает уверенности в себе, характера.
И упрекала опять же Луи — слишком долго они жили вместе. Семнадцать лет!
Рослые, в туго облегавших бедра джинсах, Джил и Джесси смотрели на нее с нескрываемой иронией. Они почти перестали ходить в католический колледж, и Эйкрил напрасно бранила их, грозя, что, если они будут так относиться к занятиям, она перестанет тратить деньги на их обучение, которое и так обходится слишком дорого.
Дочери не обращали никакого внимания на ее слова. Они уже стали совершеннолетними, и она не могла им запретить по целым дням разъезжать в «бьюике». Она все время видела их в окружении белых и черных девушек и парней, таких же бездельников, как и они, которых они вскоре после смерти Луи начали водить в дом. Конечно, они собирались вокруг бара, восхищались его серебряной стойкой, пили, курили марихуану, кололи друг другу в маленьких дозах героин. Кое-кто из гостей, более нахальных или сильно подвыпивших, уже выковыряли ножом в некоторых местах по полдоллара на память, и теперь поверхность бара была попорчена и утратила свой прежний блеск так же, как и весь их дом. Запущенный, неубранный, с грязными обоями и паласами в пятнах, он приобретал все более унылый и непривлекательный вид.
«Девки! Грязные девки!» — вспоминала часто Эйкрил, как сердился на них Луи.
Но она не в силах была освободиться от оцепенения, которое все больше овладевало ею. Как будто любой ее порыв, каждая ее попытка стать тем, кем она мечтала стать, разбивались об ее безволие, неспособность что-либо изменить, начать жизнь заново. Опасаясь, как бы дочери не ушли из дома, она терпела их друзей, а оставаясь одна, пила.
Ходила нечесаная. Красилась редко, но зато ярко, как дочери, несоответственно своему возрасту. Она видела, что все вокруг нее рушится, распадается, и все глубже погружалась в мучительно сладостное безразличие, которое все чаще охватывало ее.
Иногда по вечерам, когда Джесси и Джил не было дома или они развлекались со своими приятелями, сидя у серебряного бара, она вдруг бросалась в спальню и, упав на колени, лихорадочно набирала телефонный номер Бетси.
— Алло! — долетал из трубки
