Россия 1917 года в эго-документах - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
столика офицер, вероятно, прочитав на моем лице тоже удовлетворение инцидентом. Отходящий на
север в 9 ½ [часов] поезд был по обыкновению набит и мы с доктором на него не попали, и остались
ожидать до завтра до 8 ч[асов] поезда на Дорогай (76).
18 ноября. Тихий, теплый, солнечный день. В 8 ч[асов] у[тра] выехали в Дорогай. В Румынии
поезда ходят страшно быстро, но очень подолгу стоят на станциях. И каких-нибудь 150
верст (77) едешь 12 часов. На румынских дорогах большим неудобством является, и особенно для
русских, привыкших к отеческой ж[елезно]дор[ожной] опеке, отсутствие звонков при отправлении
поезда. Крикнет кондуктор «Гата» (78) и поезд пошел. При том же незнание языка, негде справиться…
Подают поезда, а куда, откуда и когда пойдет ничего не известно и русским предоставляется все это
узнавать чутьем. Мало того, румыны с нами так бесцеремонны, так нас третируют, что прямо не
знаешь, что делать, к кому обратиться, чтобы попасть в поезд. Румыны сажаются в поезд перед
подачей состава и двери вагонов затворяют, да еще ставят возле каждой по жандарму. Другая часть
вагонов сейчас же забивается «товарищами» обеих национальностей. А русский офицер полезай хоть
на буфера [499] или под вагон. И ни протест, ни жалоба, ни ругань – ничто не помогает.
Возмутительное отношение. Благодаря таким порядкам [500] мы не попали на поезд в Яссах, но из
Дорогохова меньше пассажиров и мы кое-как прилепились. Поезд отошел в 7 ч[асов] вечера и дойдя
до ст[анции] Леарда [501], (79), всего 20 верст, пересадка. Поезд, в который нам надо было
пересаживаться, уже был переполнен и мы снова остались на маленькой захолустной станции. Я с
доктором вошли на маленький вокзал и в нерешительности остановились на перроне: куда идти и где
ночевать до завтра? И увидав неподалеку стоящего начальника станции с другими служащими, подошел к ним и с удовольствием отвел душу, выбросив на них весь богатый лексикон русских
ругательств. Они все разом что-то загалдели [502], готовые меня стереть в порошок. «Что вы, что вы, не ругайтесь, они нас изобьют», тянет меня доктор за рукав. «Чорт с ними. Пойдемте лучше где-нибудь поищем ночлег». Но в этот момент подошла сестра милосердия и предложила нам
остановиться в халупе, рядом со станцией, где и она тоже остановилась. Мы взяли багаж и
последовали за сестрой. Ночевали в халупе крестьянина с другими, не попавшими на поезд.
19 ноября, рано утром, еще было темно, пошел в примарию (80) деревни Леарда за лошадьми, т[ак]
к[ак] отсюда осталось до полка (81) верст 40. В примарии меня направили к жандарму в д[еревню]
Долина (82). Наконец, найдя жандарма, я ему объяснил, что мне нужны лошади до м[естечка]
Бурдужели (83). В ответ мне жандарм потопал ногами, ст[анцию] Бурдужели, повертел в воздухе
рукой и приложил кулак к уху. Это означало, что я мог на станции воспользоваться телефоном и не
ходить сюда. Жандарм позвонил в примарию и приказал дать мне лошадей. Я вернулся в Леарду за
лошадями, но обойдя со служащим примарии всю деревню, мы не нашли ни одной лошади.
Приходилось ждать вечернего поезда. По дороге на станцию я встретил одного солдата, который ведет
вагоны на ст[анцию] Ицканы. Мы с доктором и устроились в этом вагоне. В 1 ч[ас] дня поезд тронулся
на ст[анцию] Бурдужени и приехали в 9 ч[асов] в[ечера]. Тихий, теплый, солнечный день сменила
холодная ночь, пошел дождь и снег. По-видимому погода изменилась. Пришлось ночевать в холодном
вагоне. В румынских теплушках нет печей и холод невозможный. Я почти всю ночь не спал и в 4
ч[аса] утра вышел на платформу, и чтобы согреться стал быстро ходить около вагона. Солдаты из
других вагонов тоже вылезли и разжегши костры стали кипятить чай. Около одной группы мне
предложили солдаты кружку чая, а т[ак] к[ак] [503] из всех 6 человек нашелся только у одного 1
кусочек сахару, то пришлось пить чай, кусая от общего кусочка.
20 ноября. В 9 ч[асов] у[тра] выехали на ст[анцию] Ицканы, отсюда всего в 3 верстах. Здесь опять
пересадка. Пришлось ехать на открытой платформе 7 в[ерст] до ст[анции] Гатка [504], (84). А дождь со
снегом все шел и шел и хуже того: из локомотива так летели угли, что то и дело загоралась шинель то
у одного, то у другого. Это страшно веселило солдат, вплотную стоявших на платформе. У многих
прогорели шинели, а также и у меня и я закаялся больше ездить на платформе. На ст[анции] Гатна
снова пересадка и пришлось ждать часа 2 поезда. Но к счастью здесь был питательный пункт (85), а
мы были голодны, и уже давно у нас не было ни куска сахара, ни хлеба. В 3 ч[аса] д[ня] [505] приехал
на ст[анцию] Пертеште (86) и разыскав полковых приемщиков, живших на станции, взял лошадь и
поехал верхом в [506] д[еревню] Балагоны [507], (87). Здесь было версты три всего. Уже смеркалось.
Снег перестал и немного стало морозить. Было тихо, тихо, только с недалекого фронта раздавались
редкие удары орудийных выстрелов. В пятом часу уже я был дома.
21 ноября. Солнечный, тихий день. Небольшой мороз. Ночью выпал маленький снег. Ездил
представляться начальству в д[еревню] Ботошани (88) и в штаб полка д[еревню] Поени (89). Полк
стоит на позиции около дер[евни] Сольки (90). Сегодня объявлено перемирие и стрельба прекратилась
на всех русских фронтах (91).
22 ноября. Сильный ветер, пасмурно и холодно.
23 ноября. Градусов 7 холода. Ездил в полк. Братание наших солдат с неприятелем приняло
широкие размеры. В окопах идет меновая торговля. Наши солдаты выменивают [508] у
неприятельских солдат за хлеб: золотые, серебряные и др[угие] вещи. Наша сторожевая служба
окончательно ослабела. Ночью в сторожевых заставах и полевых караулах жгут костры. Солдаты
настоящее положение склонны считать, как фактическое окончание войны, и не допускают мысли, что
перемирие может перейти в состояние войны. Противник производит земельные работы: по-прежнему
весьма бдителен, выставляет посты и секреты, ночью освещает местность впереди проволочных
заграждений ракетами. Перед заходом солнца совершает полеты на самолетах, которые, хотя держатся
над своей территорией, но видят наши окопы и ближайший тыл. Все разъяснения командного состава
о необходимости бдительного несения сторожевой службы и осторожности к противнику, ни к чему
не ведут и наши идиоты продолжают откровенничать с противником. Вчера выходили и беседовали с
нашими офицерами два неприятельских. Они
