Видео Унтерменшн - Александр Селин

Так и не приняв окончательного решения, Владимир отцепил великокняжескую скуфеть от пояса и еще раз полюбовался знатной работой. «Да, хороша моя скуфеть, хороша… И ночью хороша, и днем. Даже когда на траву глядишь через скуфеть, то и трава будто светом особым отливает и плавно колышется». Держа рамку на вытянутых руках, Владимир повернулся правее и посмотрел через нее на маленькую группу воинов, не спавших возле костра. «И они теперь по-другому смотрятся, окаймленные прелестным орнаментом. Сразу как будто взбодрились. И лицами посветлели… И стати поболее… И наконечники копий блестят, несмотря на ночь». Владимир поднял рамку выше и посмотрел на звездное небо. «И луна теперь… Да что это? – Тут он вздрогнул, протер глаза и опять глянул на небо через скуфеть. – Да она как будто раздвоилась… Да нет, расчетверилась! Что это со мной? И звезды разноцветные! Что за наваждение?!» Не веря собственным глазам, Владимир так и застыл, по-прежнему удерживая рамку в вытянутых руках. С тревожным удивлением наблюдал, как луны продолжали множиться, пуская снопы света. На небе уже с десяток лун! Дикий, неестественный вой послышался откуда-то сверху, потом опустился вниз, покрывая всю степь. Вслед за воем последовал звериный рык и разноголосые отчаянные человеческие крики. Потом хлопки, словно от тысячи взлетающих ворон. В обрамлении рамочки возник седоусый человечек, вращающий огромный разноцветный блин. Седоусый смотрел князю в глаза, жестами звал к себе, а сам кусал черную грушу. Потом исчез, но сменила его грудастая баба в серьгах и сарафане. Вглядываясь в ее лицо, Владимир с ужасом догадался, что на самом деле это был размалеванный мужик. Баба-мужик покривлялась и пропала, но вместо нее появились две танцующие старухи в платочках, с худыми ногами и с мужицкими ущербными голосами, и у них были черные груши в руках, которые они кусали и все же никак не могли откусить. Потом видения стали меняться одно за другим, и так быстро, что Владимир не успевал разобрать, что происходит. Вот диковинное построение рушится, кого-то убивают, что-то горит. Затем пожары сменились нелепыми людскими фигурами, которые произносили странные заклинания «Понима-а-эшь, понима-а-эшь», – повторял здоровенный подвыпивший мужик. «Однознаечно! Однознаечно!!!» – орал коротко остриженный кто-то. Потом все это сборище тоже исчезло, но прежде поклонилось бледному, невзрачному, воблоглазому дядьке с редкими белесыми волосами. Дядька, оставшись один, о чем-то долго и непонятно говорил. Потом замолчал и уставился на Владимира, словно узрев великого князя по ту сторону рамки.

– Ты кто?! – не выдержав, закричал князь Владимир.

– А ты кто? – спокойно спросил дядька.

– Я – князь Владимир! – еще громче прокричал князь.

– А я – дважды Владимир, – тонкогубо улыбнулся дядька.

И опять уступил место многоликой круговерти, где каждый старался перещеголять другого в кривляниях и срамоте.

– Князь! Князь! Ты кричал? Случилось что? – К Владимиру подбежал запыхавшийся сотник с обнаженным мечом. – Я уже думал, напал кто! Покусился?

Не говоря ни слова, Владимир показал ему на рамочку, предлагая посмотреть на то, что там происходило.

Широко раскрыв глаза, не выпуская меча из рук, сотник стоял и смотрел… Наконец видения исчезли. Оставалось только спокойное звездное небо.

– Ну, говори!

Губы у сотника дрожали, руки тряслись и далеко не с первого раза он попал в ножны, пока убирал меч. Наконец, обрел дар речи.

– Я от стариков слышал, князь, что если духам принести жертву, то можно заглянуть в будущее… А мы, видать, сегодня этих жертв многонько, ой многонько подарили духам, князь…

– Каким еще духам?! – взревел Владимир. – Мы теперь христианской веры! Не забывай!

– Ну, значит, не духам, не духам подарили, – попытался исправиться сотник, – значит, кому-то другому подарили. – Тут он захлопал глазами и жалобно посмотрел на своего повелителя. – Может быть, самому Господу подарили? Иисусу Христу?

– Дурак!

Князь прикрепил рамку к поясу, опустил голову и долго стоял, скрестив руки на груди, вот так вот, размышляя.

Наконец медленно, слово за словом, произнес:

– Это, никак… упреждение свыше… вот что я думаю… Упреждение за наши грехи… Так что надо бы покаяться, пока не поздно.

Еще некоторое время молчания… и преданный громила рухнул на колени, заливаясь слезами.

– Каюсь! Каюсь, князь! Не выдержал! Соблазнился! Не сжег я Тороповой скуфети, а в травах спрятал! Нечистый попутал! Не вели казнить! Прости, князь!

Глава 15

На Селигер!

Если бы в это время над озером пролетал орел или другая птица, способная медленно парить в воздухе, наблюдая за тем, что происходит внизу, то взгляду этой птицы представилась бы весьма живописная картина: голубое озеро, желтый песок, домики, как игрушечные, утопающие в зелени, и шесть человеческих фигурок, направляющихся к воде. Одна фигурка отделилась и присела, кутаясь в полотенце. Четыре фигурки выстроились в ровную линию и нагнулись. В легкой атлетике это положение называется «высокий старт». И еще одна фигурка, небольшая, коренастая, стоит чуть поодаль, поигрывая продолговатым предметом. По походке, стати и хозяйским жестам легко догадаться, что эта коренастая фигурка и есть – главный. А потому сейчас, наверное, скомандует. Так оно и есть… Разбег! Замах! Бросок!

Палочка взмывает высоко над озером, отпугивая парящую птицу, а затем, набирая скорость, плюхается в водоем.

– Ну молодец, Миша! Не зря тебя прозвали «боцманом», – Белолыцин поздравляет мокрого Леснера и принимает палочку.

– И ты хорошо плыл! – Он пожимает руку Апокову, который пришел вторым.

– Бронза! – хлопнул по животу Буревича. – «Бронза» – это тоже неплохо.

– А ты, как тебя… подкачал. – Виктор Степанович повернулся к Гусину. – Поджарый, и бицепсы на ногах… а подкачал… Но старался… А за старался полагается налить, как говорили наши древние славянские потомки.

Подошла охрана с подносом. На подносе графинчик и рюмки уже наполненные.

– А ты чего?

– А я не буду, – кутался в полотенце Эзополь, убирая деньги в карман своих плавок. – Мне нельзя.

– Эх, не политик ты, Юра, не политик…

– За вас, Виктор Степанович! – почти хором произнесли пиарщики.

– Это вы правильно, – улыбнулся Белолыцин. – За меня, за меня…

Когда Виктор Степанович ушел разжигать костер (процесс, который он не доверял никому другому), пиарщики выпили за себя и за те обстоятельства, которые их соединили.

Тогда, давно еще, на пороге девяностых, они, конечно же, были моложе и гибче, а делающая первые шаги рыночная экономика обещала много инвестиций и в первую очередь тем, кто благополучно прошел школу фарцовки, бросая вызов советскому «колоссу на глиняных ногах». Там, на «Горбушке», на ВДНХ и в подворотнях возле Беговой, формировался будущий цвет отечественных предпринимателей, которые оприходуют все западные кредиты. Там в обстановке жестокой конкуренции и постоянного «стрема» поднимали головы сильнейшие под неусыпным надзором корумпированных ментов. Там же появились первые рэкетиры, и гораздо раньше, чем пришло само слово «рэкет». Оттуда вышли и направились к Останкинской телебашне будущие торговцы эфирным временем, уже тогда понимавшие, что слово «государственное» – всего лишь сочетание букв. «Мы выбрали телевидение, – впоследствии говорил Леснер, объясняя решение компании молодых прорабов, – потому что хотели прикоснуться к истинным духовным ценностям. Мы понимали, что путь будет тернист и труден, и только самые упорные пройдут его до конца. Но и одного упорства было мало. Только самые талантливые в честной конкурентной борьбе удержатся на почетных высотах. Но и таланта было мало. Только с чистыми руками и незапятнанной совестью можно дотронуться до священных рычагов и вещать для людей. Но и чистых рук оказалось недостаточно. Прошли только те, кто обладал светлой аурой». Под словосочетанием «светлая аура» Михаил Леснер подразумевал деньги.

Прежде чем двинуться в поход за духовными ценностями, было перепробовано немало других направлений – от торговли ветеранскими медалями на Арбате до обыкновенного сутенерства, которым пробавлялся почти весь строительный институт. Многие в этом бизнесе и остались. Но некоторые не изменили юношеской мечте. Голубой экран манил, дразнил, сводил их с ума. Их, как и миллионы других соотечественников. Он то наполнял надеждой молодые сердца, то огорчал недоступностью, словно четвертое измерение для людей, мыслящих категориями алебастра и дрели. Выход предоставлялся единственный, какой существовал для любителей в то время и существует до сих пор – внедряться через КВН! Как показала и по сей день подтверждает жизненная практика – это единственный правильный выход. Никакие выпускники ВГИКа, ГИТИСа, «Щепки», консерваторий и суриковских училищ не обладают такой веселостью, находчивостью и понятностью массам, как дружные КВН-щики с надсадными голосами или нарочито-кавказским акцентом или переодетые в женские платья, стебающие песни известных авторов и композиторов, высвобождая тем самым ностальгию по пионерским лагерям.