Видео Унтерменшн - Александр Селин

– А что же ты детишек в маленькую комнату завела? Давай их сюда… Давно не виделись…

– Дети, идите сюда! Идите сюда к дяде Леше Гусину. Он о чем-то хочет с вами поговорить!

Ребятишки выбежали из детской комнаты. Гусин с каменным лицом приветствовал двойняшек, все так же сидя на диване.

– Ну и где ваш папа?

– Он, дядя Леша, в Судз… в Суздал уехал! – наперебой докладывали дети, с трудом выговаривая слово «Суздаль».

– В Суздаль, значит… а зачем? – все также без улыбки продолжал расспрашивать Гусин.

– А там фестивал амина… анимации! – наперебой докладывали дети, с трудом выговаривая слово «анимация».

– Вот так, значит, – хмыкнул Гусин. – А вас он почему с собой не взял? Анимация – это же мультики. Интересно.

– А нас он с мамой оставил.

– С мамой, значит. – Гусин повернулся к Елене. – Ладно, мама, пойдем с тобой на кухню побеседуем. Скажи детям, пусть бегут играть в маленькую комнату.

– Дети! Дети! Бегом играть в маленькую комнату и не шумите! А мы с дядей Лешей Гусиным будем разговаривать на кухне.

Зайдя на кухню, Гусин присел на стул и опять замолчал, словно не он, а его пригласили для беседы. Елена уселась напротив и, в свою очередь, терпеливо ждала, когда уважаемый гость заговорит.

– У вас вроде квартира маленькая, – наконец, начал Гусин, продолжительно вздохнув, – а шкафов столько, что и двух шагов пройти нельзя, чтобы не зацепиться… И люстры низко висят. Я уже несколько раз ударялся лбом.

– Ну так у тебя рост какой! – льстиво засмеялась Елена. – Не сравнишь с нашими росточками. Я вон невысокая и у мужа метр шестьдесят один.

– Метр шестьдесят один?

– Да. Хотя может и подрос чуть-чуть, давно не мерялись.

– Не мерялись, – опять задумался Гусин. – А когда вы в последний раз мерялись?

– Давно. Я уже не помню. Наверное, еще до свадьбы.

– До свадьбы, – медленно произнес Гусин, раскладывая слова на буквы, как будто бы для себя устанавливая смысл сказанного. – А свадьбу справляли где?

– В ресторане. Еще до отъезда в Арзамас.

Вопросы должны были удивлять Елену, поскольку они вряд ли имели отношение к разговору по существу, однако, зная повадки мужниного шефа, она продолжала аккуратно отвечать, приготовившись к эмоциональному взрыву, который мог последовать вслед за вопросами. Об этом в конторе было известно всем. Вызвав к себе в кабинет сотрудника, Гусин мог целый час беседовать о какой-нибудь сторонней ерунде, например, как правильно готовить прикормку для налима или о том, какими дураками были румыны в девятнадцатом веке, усыпляя таким образом бдительность подчиненного, а потом вдруг резко, с криком переходил к нужной теме, приводя ошарашенного собеседника в беззащитное состояние, выуживая таким образом информацию, которую в другой обстановке не удалось бы получить.

– Ну и кто был на вашей свадьбе? – Гусин встал, уже не глядел на Елену, а повернулся к посудному шкафчику.

– Кто был на свадьбе… – Елена честно попыталась вспомнить всех, кто был на свадьбе. – Родители, конечно же, были, мои из Липецка, Сашкины с Кубани… Оля с Надей, мои одногруппницы, мужнины одногруппники, Андрей, Павлик, Макс Пилых, Пархоменко, Саныч…

– Саныч? Кто такой Саныч? – живо переспросил Гусин, рассматривая какую-то пластмассовую тарелку, взятую из шкафчика. – Что за Саныч?

– Ну Саныч и Саныч. Вместе с моим мужем учился. Вообще-то его Сергеем зовут.

– Сергеем зовут… А Саныч, наверное, отчество? – Гусин переключил внимание на газовую плиту, на Елену по-прежнему не глядел.

– Нет, Саныч – это не отчество, – терпеливо отвечала Елена. – Его отчество – Сергеевич. Он – Сергей Сергеевич. А зовут его все почему-то – Саныч.

– Может, фамилия такая?

– Нет.

– Но как же это так? – не отступал Гусин, по-прежнему не глядя на Елену. – Имя – Сергей. Отчество – Сергеевич, а зовут – Саныч. Я не понимаю.

– Да вот так вот зовут, и все, – вздохнула Елена. – Привыкли, Леша.

– Как это привыкли? – Гусин зачем-то зажег плиту, а потом потушил. – Разве можно к такому привыкнуть? Родители дали человеку имя – Сергей. Отчество у него Сергеевич. В паспорте у него записано: – Сергей Сергеевич, так?

– Так.

– А зовут – Саныч! И ты говоришь, что к этому можно привыкнуть?

– Леш, а Леш, – Елена Афанасьеу закуталась в кофточку, словно защищаясь от возможной атаки, – зачем тебе понадобился Саныч? Мы с мужем его не видели вот уже десять лет. К нашим делам он никакого отношения не имеет. Ты его не знаешь. Зачем тебе Саныч?

– Мне? Саныч? Мне ваш Саныч не нужен. – Гусин прекратил баловаться с плитой и резко повернулся к Елене. – Это ваш друг. Это вам с мужем разбираться, почему человека с именем Сергей Сергеевич зовут «Саныч». Обещаете, что разберетесь?

– Обещаем.

– Ах, обещаете… – Гусин подошел к Елене вплотную. – Обещаете, значит… Ты за себя обещаешь или за вас обоих с муженьком?

– За обоих.

– И что, я по-прежнему должен верить, что вот ты вот так за своего казачка можешь обещать?! – Гусин показал пальцем в окно, словно бы там, среди прилавков Дорогомиловского рынка, мог прятаться ее муж. – Кто-то мне обещал, что детей в Суздаль в командировку с собой возьмет?! Да! Обещал! А они почему-то здесь, под ногами болтаются! Вон, в стеклянную дверь уставились!

– Дети, идите к себе в комнату, поздно уже! Не мешайте нам разговаривать! – крикнула Елена, повернувшись к дверям.

Мальчики с веселым гомоном убежали.

– Да нет уж, зови их сюда. Зови их сюда!!! – закричал Гусин – Я тебя при них, прямо вот тут на кухонном столе разложу! Они на стульчиках посидят, посмотрят, как мы будем развлекаться, а потом папе расскажут! Хм, Саныч… Я вам покажу, Саныч!

– При чем тут Саныч…

– Да ни при чем! Не знаю я вашего Саныча! И знать не хочу! Я про другое знать хочу! Я хочу знать, зачем твой казачок в Историко-архивный институт ездил!? Понятно?! И что он оттуда вез?!

На огромном мониторе, что стоял в кабинете у Леснера, крупным планом высветилось лицо Апокова. Лицо было хорошо обработано гримом, кучерявые, седеющие волосы увеличены в объеме и зачесаны назад. Расшитая русская косоворотка, застегнутая по самую верхнюю пуговицу, никак не гармонировала с восточным фенотипом, но, как бы там ни было, придавала особую притягательность картинке.

Леснер смотрел на монитор, открыв рот, а сбоку пристроился Буревич, сжимая в руке распечатки с эфирной сеткой.

Еще обоих удивила рамочка, окаймляющая лицо Апокова по периметру монитора. В то время, пока Апоков произносил речь, орнаменты у рамочки менялись, менялась и раскраска орнаментов. Голос у говорящего звучал на полтона ниже, чем в обычной жизни, и при этом значительно чище, как будто бы звучание подвергли специальной технической обработке, пропустив через цифровой фильтр.

«Дорогой мой друг, Александр Витальевич…» – доносилось из динамика.

– Это он мне, – прошептал Буревич.

– Да понятно, понятно, – закивал Леснер, – помолчи.

«Все мы знаем тебя как популярного ведущего, знаем, сколько ты сделал полезного, работая на нашем канале. Лично я считаю, что ты заслуживаешь гораздо большего, чем воздало тебе общество, и, будь моя воля, я назначил бы тебя директором ВГТРК. Но, к сожалению, эфир – категория общественная, а рейтинг отражает волю народа. Вот почему я вынужден твою передачу «Ушами младенца» вывести из прайм-тайма и поставить на утреннее время. Смирись, Буревич. Я страдаю вместе с тобой, а может, и поболее того, поскольку вынужден испытывать тяжкое бремя принятия решений». Лицо застыло в стоп-кадре и отошло на второй план. Послышалось церковное пение, затем в кадре появились фрагменты с российскими просторами. Извилистая речка, деревня с бабенками, полоскающими белье, потом соборные купола и уставший хлебороб, растирающий в руке спелый пшеничный колос.

– Ну как тебе все это, Михаил Юрьевич? – едва сдерживая меланхолические интонации, произнес Буревич.

Леснер нажал кнопку «eject», вытащил кассету, долго вертел ее в руках, поковырял наклейку, которая в общем-то ничего не означала, затем вернул кассету Буревичу.

– Объясни мне, что произошло?

– Как что? Как что? – телеведущий высморкался в платок. – Откаты я плачу аккуратно и ему, и тебе. Почему он мою передачу убрал из прайм-тайма? Он же мне весь баланс опустит! Да еще разговаривать не стал, а передал вот эту кассету. Михаил Юрьевич, зачем резать курицу, которая несет золотые яйца? В конце концов, мы кровники или нет?

Леснер поморщился. Он не любил, когда ему напоминали про кровников и про тот ритуал вечной дружбы, который они когда-то исполнили в комнате Эзополя. Однако ситуация его насторожила… Не должен был Апоков так поступать, его, Леснера не предупредив. Самоуправство? Удивительнее всего было то, что свое решение по Буревичу Апоков передал вот таким образом… Через кассету… Да еще эта косоворотка… Да еще эти идиотские орнаменты по периметру монитора… Просто бы послал Буревича куда подальше во время очной встречи. Так нет же, зараза, целый клип отснял.