от любви до ненависти... - Людмила Сурская

Кстати, разговоры о том, что новая столица строилась на болотистой пустыни, не совсем верно. Да, болото занимало значительную часть территории. Однако на «кочках» этого болота находилось около 40 населённых пунктов, которые до прихода сюда шведов принадлежали Новгороду. Земли, конечно, не было такими уж плодородными, но всё же… Петербург возводился на обжитых местах.

Вольным строителям Петербурга платили по три копейки в день. Крепостным вовсе не платили, а только кормили. Бежать было невозможно. Существовал приказ царя: «Взамен бежавших брать их отцов и матерей, жён и детей и удерживать их в тюрьме, пока те беглецы сысканы будут и высланы в Петербург». При таком приказе сам не побежишь. Многие впадали в уныние, сами простуживались и умирали. Многие мерли от болезней. Колодцев и родников было мало. Приходилось пить речную воду. Вода специфическая к ней организм должен привыкнуть. Такой привычки собранные со всей страны люди не имели, из-за чего страдали поносами, выступала на теле сыпь. Лекарей не хватало. Опять же, рабочий день длился от восхода до заката. Во время белых ночей строили беспрерывно. Не хватало инструмента — тачек, лопат… Вырытую землю носили на себе в мешках, подолах рубах и самих рубахах, сделав из них мешки. Так что то правда — строился город на костях… И всё же умирали не так много, как доносили иностранные послы своим монархам.

В спину Петра злобно шипели «антихрист». Но город вопреки всему строился. Потянулись со всей России собранные обозы с рабочей силой. Города опустели. В запустенье пришли и стрелецкие слободы. Не было не только бойкой торговли на площадях и на лавках висели пудовые замки, но и трактиры не приносили прибыли. Зато приказным и скорым путём открывались мануфактуры, заводы. На которых вровень с вольным народом гнули спину и колодники. Сукно шло всё в казну. Дороги стали безопасные, разбойников вылавливали и в колодках везли на Неву. И вот настал день, когда вбили первую сваю. Первые строители были в цепях, клеймёные железом. Понятно что воры и злыдни. Одним словом — колодники. Но Пётр решил, что лучшее их применение здесь. Вот и слали их со всей концов страны. Ставили лагерь — шалаши, землянки. Там же горели костры для обсушки и варки еды. Дубовыми кувалдами, они били по легко уходящим в топкий берег сваям. Это начало. С каждым днём всё больше визжало пил да стучало топоров. На Заячьем острове ставили крепость в шесть бастионов. На закладке было придумано дать имя ей Петропавлавская. Один из бастионов крепости, Пётр закладывал сам. Одновременно строилась новая столица — Санкт — Петербург. Для её защиты со стороны моря на острове Котлин заложили крепость Кроншлот. (Кронштадт) (Коронный замок). Строительство велось под непосредственным руководством царя. У него была патологическая любовь к морю. В один прекрасный день у него возникла мысль перенести столицу на остров, чтобы её со всех сторон омывали морские волны. Но к счастью вовремя поняв бесперспективность своей затеи одумался и обратил всё своё внимание на Петербург. И понеслось… Проложили первые улицы, названия которым дали по роду деятельности её жителей: Пушкарская, Монетная, Ружейная, Большую и Малую Дворянские улицы заселили вельможи. Строились матросские и солдатские казармы, а так же жильё для мастеровых. Меншиков жил шикарно, а государь всегда жил скромно, но со всей широтой души заботился о работающих на строительстве новой столицы людях. Для каменщиков на Охте поставил больницу. Для корабельных мастеров на Петроградской стороне — госпиталь. Военный госпиталь на Выборгской.

Одним из первых промышленных предприятий стал сахарный завод. Ничего странного — это давало перспективу кондитерской, конфетной и прочей сладким фабрикам.

Для Петра на самом берегу Финского залива была отведена небольшая деревянная усадьба Петергоф (Петров двор). Петра зацепила именно Балтика. Ведь он был на Азове, опять же на Белом море, но сердце посадила на цепь именно Балтика. Именно она давала выход в новую жизнь из осточертевшей ему старины. Рвала душу и гнала, бурлила в его голове мыслями. Только вперёд — летели они. «Главное начать, — думал он, — а там увлекутся, потянет и уже не остановить никому». Это как Катерина, обняла маленькими тёплыми ручками шею и всё — он её раб навеки. Она наверняка думает, что его голова забита гораздо более важными вещами, чем она, но то не совсем так… Ощущение её частью себя не отпускает.

В московскую тишину не тянуло, если б не Катерина. К ней заворачивал отовсюду. Она прочно заняла свои полсердца в его груди. Она голубушка, она… Да дела разламывали голову надвое. Приходится вертеться как белка в колесе: и всё надо, всё без отлагательств. Бумаг не подписанных горы. Решений сундук. А куда от всего этого деться. Царь! Последняя инстанция.

С его приездом Кэт, стараясь везде успеть, мелькала гибкой змейкой туда сюда. «Баню, стол… Живо, живо, Питер с дороги!» — торопила она людей. Чистая белая скатерть с кружевами легла на стол. Щи, студень, рыба, мочёные яблоки. Он, вытирая руки полотенцем, прижал её к стене: «Не откажусь, с утра маковой росинки во рту не было…» Говорит, а глаза в неё впились. Горят. Искры так и бегают по ним. Катерина краснеет. Садится напротив, готовая выполнить любое его желание и смотрит, смотрит…

— Кваску бы?

Кэт вскакивает.

— Сейчас принесу!

Утолив первый голод, он, кривя в усмешке губы, попросил:

— Баня как, узнай?

Катерина, не справляясь с улыбкой, сорвалась опять.

— Ещё чуть — чуть придётся обождать.

Его взгляд застыл на аккуратно заложенной книге.

— Читаешь?

Она опять покраснела и затеребила в пальчиках накинутый на плечики шарфик. Мало-помалу потёк разговор.

— Чуть-чуть… Да ведь скучно так-то. А с книгами-то и…

— Молодец! Я сам через то горнило когда-то прошёл. Третий глаз открылся. В других красках видеть мир стал.

Она поводила пальчиком по столу и соглашаясь кивнула. Волнение гуляло по ней. Волновался и он. Оба ждали бани. Вот там-то… Так и было. Кэт стонала в его горящих огнём любви руках.

Неделя и её праздник кончился. Понимая, какие чудовищные нагрузки лежат на его плечах. Какие невероятные усилия потребуются сдвинуть такую махину одну-то, а не то чтоб столько-то враз, Кэт просилась взять её с собой. Она согласна на шалаш, но ни уговорить, ни убедить не смогла и оттого стояла с поникшей головой.

— Питер, прошу… — сложив руки на груди, почти со слезами молила она.

— Что случилось, котёнок? — хитрил он, пытаясь изобразить не понимание.

Ей чрезвычайно не понравилась его шитая белыми нитками хитрость.

— Прошу, забери меня с собой, никто не догадается, мол, писарь… Я не смогу здесь без тебя… — подавленным тоном произнесла она.