Сомнамбула - Екатерина Завершнева

Оказывается, я всегда стеснялась того, что он небольшого роста, не выше меня, и это было особенно заметно, когда мы держались за руки. Мы были за самостоятельность. Теперь она должна ему пригодиться. По обмену в Испанию, на два года. Он уехал, а я осталась. Не могу объяснить, почему так вышло. Может быть, потому что прошло лето, и осень прошла, и все уже было кончено.

Знающие люди говорят: не вернется, нечего ему тут делать, никаких перспектив. Ты разве не знала? Он уже получил гражданство. И работу в телекомпании. Ты бы на его месте вернулась? Нет, конечно. И я тоже.

Даже если вернется. Будет вести информационно-аналитическую программу, обсуждать результаты голосования, расстановку сил, кто кого — вот тебе и философия. Он сейчас все больше о политике с экономикой. О финансах и экзит-пулах. И зачем нас только учили — сущность и существование, вещь в себе, умение-быть… Поступай так, чтобы твоя максима… Теперь у него, наверное, есть своя собственная максима. А я думаю об отметке 1025 метров над уровнем моря. Долго рассказывать, так что будем считать, что я о своем.

Интересный объект природы

Здесь можно писать стихи на любом камне — так много солнца, лета и…

Вот-вот, молчи, а то засмеет.

Упрямая девчонка. И ведь знает, что мысли у нас одинаковые, и слова приходят одни и те же, но уверена, что высказать их было бы величайшим позором. Я чувствую себя соратником по борьбе: здорово, че, как дела. Никаких гендерных различий, каждый тащит свой рюкзак, свою палатку и свои припасы. Хорошо, что хотя бы трапезы совместные. Интересно, насколько ее хватит. Не могу поверить, что она это всерьез.

Хвастунишка, воображала и задавака, иду за тобой, карабкаюсь на гору, красот не замечаю, смотрю на зеленый рюкзак, загорелые щиколотки и железную кружку, болтающуюся на ремешке. Наверху нас ждет какое-то чудо, до него осталось метров сто. Ради него мы спим в разных палатках, экономим силы и ведем себя как два заговорщика, которым во что бы то ни стало надо добраться до цели, даже если один из них погибнет. Кажется, это буду я. Ты хотя бы всплакнешь обо мне, боевой товарищ? Увы мне, я вынослив как ишак, и ненамного умнее оного.

Нет, мне нисколько не жалко моего «я», от него и так почти ничего не осталось.

Потому что мы с тобой в удивительном поле земли, на кратчайшей линии притяжения,

стоим у кромки плато

вокруг мириады живых существ

кроны деревьев окутанные солнечной дымкой

и мы исчезаем

превращаемся в неровную

лиственную поверхность дыхания

падаем вниз летим в пропасти света

пишем на скальных досках

словно на школьных партах свои имена

ты будешь вспоминать потом

нет, ты будешь помнить

или я, потому что между нами теперь различий не больше, чем между двумя круглыми камешками, которые окатила одна и та же волна звездного лета.

Гудки машин, серпантин горной трассы, дальше — море и море, синяя открытка, вложенная в узкий конверт звукового письма из долины. Хочешь, побудем здесь день, два — я же не говорю тебе, давай останемся жить, только мы и никого больше. Слышишь — следующая партия жаждущих чудес преодолевает последние сто метров. Сейчас нам придется нажимать «вот на эту кнопочку» и чтобы никто не моргнул, а потом обязательно спросят, откуда мы. Что скажешь? Я просто не знаю теперь. Я отсюда, вот так.

Пока ты медлишь, пока держишь меня на расстоянии вытянутой руки, уходит время. Уже август, а там придется возвращаться, и окажется, что у себя дома мы в гостях. Город в огненном кольце осени, сжимаясь, становится все меньше и меньше. Нет бульваров, нет скамеек, набережных, фонтанов, тележек с мороженым. А мы — сколько мы еще продержимся?

Будем скучать по лету, поминать недобрым словом перспективу затяжной зимы, бросаться с головой в новую жизнь на старой работе, пить крепкий кофе, повсюду бывать, жить неостывшим летним энтузиазмом, когда кажется, что все еще возможно

замечать или не замечать желтые листья, одеваться теплее или легче, чем надо, непременно простудиться, легко знакомиться, за каждым знакомством подозревать начало головокружительной истории,

и, наконец, придется признать, что нашего путешествия попросту не было.

Странно, что я говорю это именно сейчас.

Здесь сходятся все голоса, я и ты, это точка полной прозрачности, полной видимости в любом направлении. Вот почему счастье и отчужденность, и стихи на каждом камне. Ты плачешь у кромки плато потому, что теперь только вниз. Большего не будет.

Это правда. Но я точно знаю, что будет другое. Мы станем старше, мы состаримся, но никуда отсюда не уйдем.

А отчужденность… Наверное, так и должно быть. Потому что настоящее в его собственном виде обжигающе недоступно. Островки, окруженные зеленой водой, прозрачной до самого дна.

Острова

Рама подошел к ее дому, тронул колокольчик и сел у края колодца. Она выйдет, подаст ему воды и скажет то, что требуется по обычаю. Прохлада каменного дворика, прикосновение руки, слова благодарности. Теперь можно идти, ругая себя за легкомыслие, едва не стоившее ему жизни. У Рамы есть свой дом, есть невеста, еще жива его мать. Что будет с ними? Три посещения — и на нем останется клеймо неблагонадежности. Завтра он придет сюда в третий и последний раз. Это все, что он может сделать для нее. Ничья невеста, одиночка, ведьма. Так говорят.

Стражник наблюдал за ними без интереса. Он видел много ходоков, но ни один из них не посмел довести дело до конца. Хождения превратились в игру, в нее ввязывались от скуки. Молодежь нашла себе новое развлечение. Ну что ж, посмотрим.

Она появилась сразу, как будто давно ждала. Рама принял из ее рук сосуд с водой. Наблюдающий вскинулся, чувствуя паузу, и не ошибся. Она улыбалась, наслаждаясь тишиной. Он все-таки решился. Он не произнес положенной фразы. Через полчаса их уже заперли в храме.

Новость о предстоящем празднике разнеслась быстро. Ночью под окно приходили сестры, которых она не видела много лет. Мать запрещала им встречаться с тех пор, как она стала ничьей невестой. Сестры принесли яд: это наилучший выход в твоем положении. Ты уснешь и не проснешься. А он пускай выпутывается сам — в конце концов, ты здесь по его вине. Мы любим тебя и желаем тебе добра. Нам будет трудно смотреть на то, как разорвется твое сердце.

Сестры продолжали сетовать на судьбу, она слушала. Потом попросила передать ему записку, заранее зная, что ничего не выйдет. Они с негодованием отвергли просьбу: мы и без того сильно рискуем, разговаривая с тобой. Неблагодарная, сказала старшая, ты позоришь нашу семью и хочешь втянуть нас в свои сомнительные дела. Мы здесь чтобы помочь тебе умереть, не хочешь — пеняй на себя. Они ушли разобиженные и с сознанием выполненного долга.

Живительно, что это случилось именно с ней. Четыре года в городе не было повода для праздника. Любовная чума, поразившая полуостров много лет назад, отступила, но иногда давала о себе знать единичными вспышками, которые жестоко подавлялись во избежание эпидемий. Наблюдатели рыскали по улицам в поисках жертвы, вознаграждение росло год от года. За ошибки наказывали. Если в паре взаимности нет, боги жертву не примут. Поэтому устроители праздника должны точно знать, что этот брак заключен на небесах. В последнее время священные браки стали большой редкостью. Еще год-два и начнутся беспорядки. Но ее не волновала судьба города, она думала о нем.

Я даже не знаю, как его зовут и почему он выбрал именно меня. Разве можно знать наверняка? Ходили слухи, что другие пары пользовались голубиной почтой. Менее надежны были кошки, в ошейниках которых прятали записки. Эти непредсказуемые животные часто доставляли почту не по адресу, а получатель в случае обнаружения чужого письма был обязан сообщить куда следует. Говорили также, что на каждую сотню смертей приходилось по два-три выживших. Может быть, они действительно попадают на небо?

День и ночь она плела циновки из камышей, которыми был засыпан каменный пол. Ее руки знали, что надо делать, ведь этому учат с детства, но выходило иначе, и стебельки превращались в перья. В дверь заглядывали, укоризненно качали головой и, пошептавшись, забирали испорченную работу.

Первый праздник в своей жизни она встретила пятилетней девочкой. В назначенный день мать повела их в цирк. На арену по очереди выходили акробаты, жонглеры, танцовщицы со змеями, укротители диких животных. Посередине стояла колонна, увитая гирляндами цветов, земля вокруг нее была усыпана белыми лепестками. Все чего-то ждали. Девочка никогда не видела столько людей; волнение толпы передалось ей и она заплакала. Появился главный жрец. Привели невесту, одетую во все красное. Мать подозвала служанку и приказала ей завязать детям глаза.

Впоследствии ей дважды приходилось присутствовать на торжествах, но никто толком не мог объяснить смысл происходящего. По виду это больше напоминало ритуальное самоубийство. Сейчас, когда ей предстояло выйти на арену, она вспоминала, как вели себя те, другие. Они выглядели беспечными, неуверенно держались на ногах и много смеялись. Кажется, им что-то давали пить. Наверное, в этом все дело.