Меняла Душ - Дмитрий Самохин

Это как в истории про европейца, который попал в плен к моджахедам. Они ему предлагают на выбор: «Стань мусульманином, сделай обрезание и ты будешь с нами. Сам понимаешь: деньги, вино…»

«Вино мусульманам запрещено…»

«…хорошо — водяра, женщины и всё что пожелаешь, но если ты обрезаться откажешься, мусульманство не примешь, то мы тебя будем жечь, грабить, убивать, насиловать и вешать. Сам понимаешь: такова „се ля ви“. А разве Русь не тем же способом крестили, через огонь и меч? Я не спорю, что оно было надо. Но способ, который был избран для этого? Кровавый способ! И он дал свои результаты. О какой свободе воли ты говоришь? Свобода — великая мистификация, придуманная людьми или высшими силами, но суть от этого не меняется! Балаган есть балаган. Инсинуация вселенского масштаба».

«А легенда об Агасфере? Как она укладывается в концепцию свободы воли? Иисус нес крест на Голгофу. Было тяжело: солнце палящее, ноша не копеечная — захотелось пить, и у ближайшего трактирщика он попросил воды. На что тот его конкретно послал. Даже не забыл указать адрес. И Иисус, этот оплот добродетели и справедливости, проклял его, чисто по-человечески! Он обрек Агасфера на вечные странствия без права на смерть. До самого Судного дня. И где здесь свобода воли? Чем я хуже Иисуса? Я так же не даю свободу воле. Вернее, люди ею воспользовались, когда свершили то или иное деяние, а я лишь прохожу и собираю жатву. Я дарую им еще одну возможность подумать. Я корректирую их жизнь. И что дальше? В чем я повинен? В том, что несу добро людям?»

«В этом нет добра. То, что добро для одних, есть зло для других!»

«Какая глупость! Дар мне ниспослан свыше, и я обязан его использовать. Я — Меняла, и этим всё сказано…»

Этот диалог Ставрогин вел на протяжении всей своей жизни.

Матвей не заметил, что в поселке, состоящем из трех домов, произошло изменение. Он настолько увлекся диалогом с самим собой, что не смотрел по сторонам. Остановив взгляд на раскисшей дороге, устеленной ноябрьской травой, он проследовал к флаеру, запустил автопилот и откинулся на спинку кресла. Закрыв глаза, он не видел, как флаер плавно поднялся в небо и набрал скорость. Матвей спорил с самим собой, пытаясь найти тропинку к истине, и тут некстати возобновившаяся головная боль начисто отбила у него любопытство. А чего любопытствовать, если он и так знал, что поселок заброшен? Волна изменений, которая прокатилась по миру, не затронула маленький, затерянный и заброшенный в лесах Карелии поселок. Он знал это. Ведь Ставрогин чувствовал каждое Изменение, случившееся на Земле, даже самое незначительное, вроде потерявшего покой быка Мерлина в городке Артур-сити, штат Техас, который, взбесившись, забодал хозяина, а всё из-за того, что у чистого, девственного Мерлина неожиданно появился внутри бычий цепень, который с жадностью аборигена-вегетарианца, внезапно осознавшего всю тяжесть своего заблуждения, впился в организм быка.

Если бы Матвей Ставрогин проявил немного внимательности, он сумел бы заметить, что двери одного из домов оказались освобождены от прогнивших досок, которыми немного ранее были заколочены. А на одном из заляпанных грязью окон появилось чистое пятно, похожее на амбразуру, сквозь которое на улицу выглядывали усталые злые глаза. Если бы Матвей увидел эти глаза, он нашел бы возможность осмотреться по сторонам так, чтобы обладатель глаз не сумел бы распознать, что его присутствие обнаружено (уж что-что, а за двести с лишним лет жизни Ставрогин успел выучить науку притворства досконально — от азбуки до высшей математики пространств), и тогда он увидел бы тщательно замаскированный легкий одноместный гоночный флаер с оранжевыми разводами по белому телу и крупной надписью «Небесный взломщик». Глаза и флаер не могли бы испугать Ставрогина, но они заставили бы его насторожиться, забыть на время о философском бреде, что так и сочился из его души, и переключили бы его сознание на заботу о собственной безопасности.

Но Матвей всего этого не видел. Он мог изменить собственное будущее, но проворонил момент.

Когда флаер Ставрогина взлетел над поселком, человек, следивший за Матвеем, оторвался от стекла, отхлебнул пива из початой бутылки, вытащил сотовый телефон и нажал кнопку быстрого дозвона.

— Объект покинул берлогу. На средней скорости направляется в город.

— Информация принята. Глаза свободен. Начинаем операцию «Небесный хакер», — пришел ответ.

Человек со странным прозвищем Глаза нажал отбой, хищно ухмыльнулся, допил пиво и перебросил пустую бутылку через левое плечо. «На счастье», — подумал он. Бутылка состыковалась с полом и разлетелась вдребезги.

Он свою функцию выполнил. В дальнейшем действии ему места не было. Он мог направляться на базу. Он был свободен. Глаза поднялся со стула, на котором просидел несколько последних часов, и покинул дом. Он направился к укрытому еловыми ветками флаеру, который вскоре тоже поднялся над лесом и направился в ту же сторону, что и машина Ставрогина. Отчего-то Глаза не хотел оставаться в стороне от последующих событий, и уж если ему не суждено принять участие в самом действии, то ведь никто не запрещал ему попробовать амплуа зрителя.

Ничего не подозревающий Ставрогин, временно урезонивший свое альтер-эго, обеспокоился вернувшейся головной болью. Он открыл глаза, сунул руки в перчатки бортового медика и выбрал лекарство, которое могло ему помочь. Перчатки выпустили крохотные усики, которые проникли сквозь кожу и впрыснули лекарство в кровь. Пять минут Ставрогин восседал неподвижно, словно тренировался побить рекорд Сфинкса по окаменелости, а когда боль отпустила, вытащил руки из перчаток и осмотрелся по сторонам.

Флаер летел над Лемболовской трассой, привычно пустующей. Лишь редкая машина промчится по асфальту, чтобы свернуть на боковое ответвление и добраться до скрытой в лесу дачи, встроенной в комплекс дачного поселка.

Ставрогин подумал взять управление на себя, но тут же отказался от этой мысли. Ему ничего не хотелось делать. Организм подвергся ковровой бомбардировке ленью и временно вышел из строя. Теперь, когда очередное Изменение осталось позади, Матвей размышлял над тем, чему посвятить себя дальше. Он вновь оказался на перепутье, и в воздух взмыли кости выбора. Ставрогин чувствовал, что слишком засиделся на одном месте. Петербург, в который он вернулся пятнадцать лет назад, спустя полтора века разлуки, оказался исчерпан до донышка. Несмотря на то, что Матвей регулярно покидал город, устраивая командировки, в которых проводил Изменение, Ингерманландские болота перестали быть его домом. Он вновь почувствовал, что дорога зовет его за собой. Настала пора менять жизнь. Матвей задержался в Питере впятеро дольше, нежели где бы то ни было. Но Ставрогин не видел знака. Каждый раз, когда он чувствовал, что настала пора срываться с места и кочевать, появлялся знак, указывающий ему дальнейший путь. Вот и сейчас Матвей ждал знака. Он пытался распознать его последние несколько недель, но то ли он оглох, то ли судьба еще не решила, как ей кинуть кости, то ли места для него еще не нашлось, но знак, указующий путь, не проявлялся.

Ставрогин чувствовал, что слишком задержался в Питере. Силовые линии, управлявшие реальностью, стекались в город, фиксировались на Матвее, который привык к тому, что, без ложной скромности, являлся центром мироздания, оператором реальности, и если была такая возможность узнать о его Даре, увидеть силовые линии, по которым после Изменения разбегалась Волна, то ныне вычислить его не представлялось трудным. В формуле, где искомым являлось его местонахождение, все данные были известны.

Сменить местожительства — это полдела, но Матвей не мог отказаться от своего Дара. Он, точно Агасфер, был обречен на вечные странствия по Земле без права на упокоение. Когда-то для него Обращение напоминало терпкое дорогое вино, дарящее наслаждение, но теперь оно больше походило на дешевое пойло, спирт, разбавленный соком или, того хуже, газировкой. Обращение стало для него рутиной. Матвей чувствовал, что пока его Дар лишь надоел ему, но скоро Ставрогин станет тяготиться им. Тяготиться потому, что не видел выхода. Он был словно подопытная мышь, попавшая в колесо и вынужденная его крутить до изнеможения, полного опустошения и дальнейшей смерти. Он, как и мышь, не понимал, в чем назначение колеса и какой смысл в его вечном вращении. Он не видел лампочки, которая была подключена к колесу и горела от его вращения. Ему хотелось верить в то, что при помощи своего Дара он несет людям добро и делает мир хоть капельку лучше. От размышлений Ставрогина отвлек сильный толчок в крышу флаера. Машина временно потеряла управление и нырнула вниз, но тут же включила руль высоты и восстановила движение. Матвей ощутил в душе тревогу и осмотрелся по сторонам, но ничего не увидел. Окружающее пространство было свободным — ни одной машины в воздухе. Чистое небо. Тогда что же ударило его машину?