Дама выбирает кавалера (СИ) - Нотт Тэффи

Уже темнело, когда мы отъезжали от особняка. Я с щемящей сердце тоской смотрела на пару сиротливо горящих окон особняка в отдалении. Сергей сжимал мою руку, но я не могла отделаться от странного ощущения, что вижу этот дом в последний раз.

Мы выехали загород и ехали ещё какое-то время по пустой дороге. В итоге остановились посреди поля, где нас поджидал уже другой экипаж. Судя по внешнему виду возницы, простой «ванька». Мы распрощались с кучером и пересели в нанятую коляску, чтобы вернуться обратно в Петербург. Однако теперь путь наш лежал на Васильевский остров.

Мы проехали Меншиковский дворец, где располагался кадетский корпус. Тот самый, в саду которого с запуска воздушного шара начались мои приключения. Казалось, что это было тысячу лет назад, на деле же прошло около двух месяцев. Громадина дворца темнела хтоническим чудовищем в сумерках столичного вечера.

Мы все углублялись и углублялись в прямые, как стрела улицы, чтобы, наконец, высадиться рядом с постоялым двором.

— Накиньте капюшон. — Попросил Голицын, прежде чем мы вошли внутрь. Плащ, который был пошит для поездки на маскарад, неприметного серого цвета, оказывается, отлично скрывал не только костюм, но и просто прятал от лишних взглядов. Капюшон на шляпке выглядел слегка нелепо, но зато никто не мог рассмотреть моего лица.

Пока Сергей договаривался с хозяином о комнатах для нас, я буквально спиной чувствовала любопытные взгляды тех немногих, что сидели в общем зале. Приезжие купцы из тех, что победнее и не могут позволить себе остановиться в центре столицы. Местные, что пришли пропустить по штофу водки или кислого вина. Не самое злачное заведение, но и не то, что ютилось рядом с кадетским корпусом, на дворе которого должна была прятаться моя капсула. Все они, включая хозяина, который мазнул по мне сальным взглядом, думали, что мы любовники, вынужденные скрываться от ревнивого мужа или сердобольных родственников. Отчасти так оно и было.

Комнаты, что нам дали, были в три раза меньше, чем мои покои в доме Голицына. Большая и низкая кровать, нужник, отделённый шторкой, предбанник, он же — кабинет для приёма гостей. Роскошь. Мне было всё равно. Главное, чтобы в кровати не обнаружилось вшей, но хозяин клятвенно заверил, что всех вот как раз недавно потравили.

Когда мы остались наедине, я скинула плащ, шляпку и уселась на край кровати. Интересное выходило путешествие, из дворца генерал-губернатора… сюда. Рядом со мной присел Сергей, кровать под его весом жалобно скрипнула.

— Прости меня. — Я кончиками пальцев коснулась его руки. — Ты не должен был терпеть это всё из-за меня.

— Позволь мне решать, что я должен, а что — нет. — Моей ладони коснулись чужие, горячие губы. — Прости, что привёл тебя сюда, но тут нас точно не найдут.

— Это ведь всего на несколько дней? — Я ободряюще улыбнулась, а Сергей кивнул. — Просто давай сделаем так, чтобы ничто не смогло омрачить это время наедине друг с другом.

Что же, хочется надеяться, что скрипучая кровать выдержит напор нашей страсти…

Глава 23. В которой есть чувство дежавю

Сидеть в полном заточении я выдержала ровно день. Граф тоже старался без дела на улицу не показываться, еду нам приносила услужливая горничная. Даже сверх меры услужливая. Напрочь игнорируя моё присутствие, она открыто строила глазки Голицыну. Пыталась лишний раз коснуться его, задеть, то и дело поворачивалась своей «удачной стороной», одним словом — кокетничала. Голицын её, конечно, на это не реагировал, но меньше она раздражать меня от этого не стала.

К тому же как не был мил Сергей, наши разговоры то и дело скатывались в вопросы о будущем. Поначалу я пыталась лавировать. Потом удачно затыкала возлюбленного поцелуями. Скоро начала игнорировать. На самого Голицына я не злилась. На его бы месте любой бы, самый спокойный и нелюбопытный человек вёл бы себя так же. У графа же был живой и пытливый ум, а также много тревоги за будущее Родины. Я злилась скорее на себя. Во-первых, потому что проболталась. А во-вторых, из-за того, что мне сложно не поддаваться на его чары.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Так что не удивительно, что на второй день я отпросилась погулять. Пришлось приложить недюжинные усилия, но всё же я убедила Сергей в том, что вряд ли по столице разгуливают гвардейцы в поисках нас с ним и вглядываются в лицо каждой мимо проходящей барышни. Тем более что по легенде мы должны быть где-то по дороге Москву.

Граф не хотел отпускать меня одну, долго хмурился.

— Мне будет спокойней, если я пойду с тобой. — Твердил он снова и снова. Да и мне было бы спокойнее, если он пойдёт со мной. Но, увы, удушливая атмосфера постоялого двора действовала на меня столь угнетающе, что мне просто необходимо было развеяться.

Я очень боялась, что мой «Помощник» действительно неисправен. И если капсула заработала, то я могу об этом не узнать. Рядом с Уваровым такова вероятность была гораздо меньше. И я уже, признаться, привыкла, что «брат» где-то недалеко. Всё же с ним было как-то спокойнее за то, что я не упущу хорошие новости. Теперь обо всём приходилось снова беспокоиться самой.

Выторговать у Голицына прогулку до капсулы удалось только взамен на подробное объяснение, куда я иду.

— Обещай, что не будешь следить за мной. — Сергей помогал мне с платьем. В отсутствие Авдотьи завязать все хитрые верёвочки на нём стало непросто. А просить помогать местную горничную я наотрез отказалась.

— Такое впечатление, что ты пытаешься от меня сбежать. — Завязка на платье опасно хрустнула.

— Не говори ерунды. — Я посмотрела на Голицына сквозь зеркало.

— Просто пообещай, что не… уедешь, не предупредив меня. — Он тяжело вздохнул.

— Обещаю. — Не раздумывая, соврала я.

И вот теперь я стола напротив злополучной двери, с которой всё начиналось. В окружении кудахтающих наседок, неповторимого запаха помёта и помоев. Кривая, но всё ещё крепкая деревянная дверь была тёплой, грязной и всё ещё вела в курятник, сколько бы я ни пыталась воскресить ДНК-замок.

Я отошла от окон, из которых обычно появлялась суровая хозяйка постоялого двора с разнообразными угрозами, и присела на завалинку. Совсем как в первый день здесь. Теперь я задумалась не о том, как вернуться и что же делать дальше, а о том, хочу ли я возвращаться?

О своей матери я почти ничего не помню, знаю только из обрывочных рассказов отца, который не любил эту тему и всячески избегал разговоров. Мне не было ещё года, когда мать решила, что семейная жизнь с аспирантом исторического института — не для неё. И благополучно укатила в закат с новым ухажёром, оставив на отца и его диссертацию, и свежеиспечённый проект в виде меня.

В детстве образ матери всегда ассоциировался у меня с чем-то страшно злым и несправедливым. Ладно я, но как можно было бросить отца? Я думала, что он чрезвычайно её любил.

В подростковом возрасте, когда не только раскрываются глаза на мир, но и всё рисуется в чересчур ярких цветах, я, к своему ужасу, начала её понимать. Папа к тому времени стал доктором исторических наук, профессором, получил свою кафедру. Это несмотря на то что карьеру пришлось совмещать с моим воспитанием, простудами, соплями и всевозможными кружками. Отец стремился контролировать всё в своей жизни. И меня в том числе. Причём иногда это доходило до абсурда и глупых запретов. Но папа как-то подзабыл, что я его дочь. А потому упрямство и стремление к независимости во мне было сильнее, чем дочернее послушание.

Ох, сколько скандалов, побегов из дома и прочие прелести подросткового максимализма мы с ним пережили. В итоге к тому времени, как я поступила в институт, между прочим, сама, без его связей и помощи, мы почти не разговаривали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Да и разговаривать-то особо было не с кем, так как отец начал активно разъезжать по командировкам, не бывал дома неделями. Но уезжая не забывал оставлять мне список дел и запретов размером с простыню. Которые я практически полностью игнорировала.