На краю неба (СИ) - Оксана Сергеева

Нелли взглянула на Катерину, ожидая подтверждения.

— Да, это так. Я не чувствую их на себе. Ну, — улыбнулась, — чувствую, конечно, но не так, чтобы это приносило какое-то неудобство.

— Очень красивая, тонкая работа. Просто невероятно, — продолжала восхищаться Смоленцева.

— Катерина тяготеет к бабочкам.

— Я очень тяготею к бабочкам. — Катя улыбнулась, как Диме показалось, каким-то своим мыслям или воспоминаниям. — Но это самые красивые, самые значимые бабочки в моей коллекции.

Редактор вернула Крапивину сережку. Бросила на Шаурину улыбающийся взгляд и взяла ее за правую руку, на безымянном пальце которого красовалось великолепное кольцо.

— Потрясающе. Я вижу прожилки на тонких крылышках. Разве можно представить, что это возможно?

— Вы же видите, что возможно. Наши эмальеры используют до ста цветов, вместо привычных двадцати, как у прочих мастеров. Должен сказать, что такие вещи продаются только с условием их предоставления на ювелирные выставки. Так что Катерине иногда придется расставаться с этой красотой, позволяя и другим полюбоваться.

— Я давно поняла, что, когда украшения на женщине, они смотрятся совершенно по-другому, чем на выставочном стенде. Что очень хорошо смотрится на одной, может совсем не пойти другой. А уж на такой красивой девушке, как Катерина, эти маленькие шедевры выглядят просто потрясающе. Вы знаете, — с воодушевлением сказала она, — вам очень идет.

— Они оживают, не правда ли? Украшения на женщинах. Они что-то обязательно рассказывают, — улыбался Дмитрий, и Смоленцева впадала в восторженный транс от его улыбки.

— О, безусловно. И мне они говорят о том, что вы, Дмитрий, невероятно очарованы вашей спутницей.

— Очарован безмерно, — скромно подтвердил Крапивин.

— Катерина, скажите, каково это — принимать такие подарки, носить такую коллекционную вещь?

— Очень волнительно. Тем более я знаю, с каким трепетом Дмитрий относится к подобным вещам. Поэтому принимать такой подарок было правда очень волнительно.

Волнительно. До слез. Они месяц не виделись. Дима до последнего не говорил точно, когда приедет. Видимо, хотел сюрприз сделать. Ей этот сюрприз чуть поперек горла не встал. Он позвонил — она сорвалась с занятий. Когда увидела его, долго смотрела, стояв в нерешительности, словно не могла поверить, что это не обман зрения. А потом бросилась ему на шею. Даже не понимала, что чувствовала в этот момент. Любила безумной любовью; ненавидела за то, что так долго не приезжал.

— Это ты безмерно очарован, а вот Катенька совсем, кажется, без тебя не скучает, — шепнула Агата Диме, но так, чтобы все слышали.

У Кати внутри все похолодело. Да, она не сидела дома как затворница, иногда ходила куда-нибудь с друзьями — ничего дурного тут нет. Разумеется, Дима знал об этом. Конечно, Агата могла ее с кем-нибудь видеть, но она так преподнесла свою мысль, будто за парой слов скрывалась какая-то тайна — нечто страшное и порочное.

— Вернемся к нашему разговору, — вздохнул Крапивин.

— С удовольствием. Скажите, а как обстоят дела с ювелирными украшениями для мужчин?

— Куда сложнее, чем у женщин.

— Почему?

— Потому что у мужчин сложный характер, своя жизненная и довольно устойчивая философия.

— Обычно да, — согласилась редактор. — В идеале.

— Драгоценное украшение — это ведь вещь прикладная. Украшение должно что-то рассказывать о его хозяине. У нас совсем недавно был один заказчик… охотник. Хобби у него такое. Так вот он пожелал запечатлеть в украшении свой трофей — застреленного в Африке леопарда.

— Неужели? — удивилась редактор.

— Не удивляйтесь. Для многих мужчин хобби — вторая работа. Занимает очень много времени, но приносит еще больше удовольствия. Так вот мы сделали для него украшение, обыграв силуэт леопарда, переходящий в очертания Африки. Получился такой крупный кулон, что его можно было поместить в рамку. Наверное, наш клиент так и сделал.

— Дмитрий, а вы носите украшения? Если носите, то что предпочитаете?

— Нет. Я не ношу украшения.

— Никакие? А кольца?

— Нет.

— Почему?

— Избавляюсь таким образом от дополнительных забот. Представьте, как часто мне бы пришлось менять кольца и сколько внимания бы публика этому уделяла.

— А какое у вас хобби?

— Мне повезло, хобби для меня — моя работа.

— Почему же, Дима? Ты лукавишь, — улыбнулась Агата змеиной улыбкой.

Катя отвернулась, обежала взглядом стены, ища за что бы зацепиться, дабы отвлечься — не выдать истинных эмоций. Ярости своей не выдать. Уставилась на камин, разглядывала прожилки на белом мраморе. Небольшой зал, в котором они расположились, сегодня закрыт для других посетителей. И смотреть было некуда, не на кого.

Так хотелось одернуть эту идиотку и сказать: «Какой он тебе Дима?». Неужели не понимала очевидных вещей? Или специально так делала? Не Дима он здесь. Дмитрий. Дмитрий Олегович, в конце концов!

Мама никогда отца не называла Денисом в окружении посторонних людей — ни на работе, ни на каких-то мероприятиях. Только Денисом Алексеевичем. Катя и сама отца так звала. Так положено. Если бы Агата додумалась Крапивина еще и Димкой назвать, у Шауриной бы инфаркт случился.

— А спорт? Разве это не хобби? Ты достаточно активно занимаешься спортом, — никак не могла успокоиться Агата.

— Да, Дмитрий, вы в отличной форме.

— Спорт для меня лишь способ поддерживать себя в тонусе для работы.

— Вы не представляете, — с лживым воодушевлением продолжила Филяева, — какой бешеной популярностью Дима пользуется у женщин и что значит работать под началом такого человека.

— Наоборот, — присоединилась новоиспеченная Адочкина «союзница», — я очень легко это могу представить, сама буквально очарована!

Господи, какая она идиотка! Филяева. Ни малейшего понимания ситуации. Или у нее на почве Крапивина совсем крыша поехала. Катя сделала глоток воды. От злости во рту пересохло.

Нет, к этой вдохновленной редакторше Катя не ревновала. Вообще. Даже если эта молодящаяся баба вдруг за такое короткое время влюбилась в Крапивина до смерти, то умереть она должна только после того, как напишет свой гребаный очерк. И в нем Дима должен блистать. Пусть хоть по швам тут от восторга разойдется, но чтобы в статье он у нее — блистал!

Вернулись поздно Катя ужасно устала. Вымоталась не от болтовни, не от разговора, в котором ей совсем мало довелось принимать личного участия, устала она от выпадов Агаты, от ее наглости и невыразимого нахальства. Главное, что нахальство это было только ей одной заметно, потому что только на нее направлено. И подколы ее, и шуточки. Крапивин этому невольно поспособствовал, изначально поддержав легкую непринужденную атмосферу. Она и должна быть такой — дружеской, — чтобы беседа не получилась сухой, как залежавшийся коржик, а вышла сочной и вкусной, приправленной эмоциями и личным отношением к происходящему.