До тебя (ЛП) - Манн Марни

— Поздравляю, Хани и Эндрю.

Оглянувшись через плечо, Хани увидела, как их адвокат вошла в их комнату, держа в руках сверток.

Она продолжала поворачивать свое тело, двигаясь, пока она и Эндрю не оказались рядом друг с другом, оба они одновременно направились к Стефани.

— Детка… — сказал Эндрю, схватив руку своей жены.

Слезы текли по лицу Хани с каждым шагом, который они делали. Эмоции в ее теле были почти невыносимы, ощущение того, что Эндрю сжимает ее пальцы, только усиливало напряжение.

Когда они были в нескольких футах от нее, Стефани посмотрела на них и сказала:

— Я так горда представить вам вашу дочь.

— Дочь? — спросила Хани, глядя на одеяло, которое скрывало большую часть лица ребенка.

— Приходила медсестра и сказала, что у нее мальчик, — ответил Эндрю.

Хани продолжала двигаться вперед, вытянув руки перед собой.

Когда Стефани оказалась достаточно близко, она положила ребенка на них и ответила:

— Я была свидетелем подписания свидетельства о рождении. Это девочка, уверяю вас.

Хани не могла говорить, так как чувствовала тяжесть их ребенка на своих руках. Она вглядывалась в милое личико ребенка, вдыхала его теплый, пудровый запах. Она прижалась губами к коже своей дочери, которая была нежной, как крылья бабочки.

— Хани… — Эндрю заплакал, его лицо было по другую сторону от их маленькой девочки, делая то же самое, что и его жена. — Я не могу поверить, что она наша.

Хани почувствовала, как слеза капает на их ребенка, слеза, которая появилась из ее собственных глаз.

— Я могу. — Она продолжала вдыхать запах их ребенка, губы не отрывались от крошечной щечки, и вдруг до нее дошло, как будто она желала этого все это время. — Эндрю, я знаю, как ее зовут.

ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ

БИЛЛИ

Я оторвала палец от крышки ящика и приподняла крышку, поставив ее позади себя. Затем обратила свое внимание на все содержимое внутри.

Мой отец хранил все. Он был скрупулезно организован, все вещи маркированы и датированы, как в холодильнике ресторана. Но здесь были газетные статьи и медицинские заключения. В некоторых было указано мое имя.

Как и имя моего брата.

И моей матери.

Слой за слоем записей, вырезок и подробностей.

Когда я дошла до последней статьи, начались фотографии. Их должно было быть более пятидесяти. Каждый угол был запечатлен.

Крупным планом швы.

Синяки.

Открытые рваные раны.

Это было не самое сложное.

Больнее всего было видеть всю кровь.

ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЬ

ХАНИ

ЗИМА 1989

Хани смотрела на свою дочь, которая спала у нее на руках. Она не могла поверить, насколько она красива. У нее были полные, дугообразные губы. Глаза были яркими и изумрудными с самыми потрясающими, длинными ресницами.

Она была самой милой, самой заботливой девочкой, и благодаря ей Хани и Эндрю были так богаты любовью и счастьем. Несмотря на то, что в ней не было их крови, она была идеальным сочетанием их обоих. У нее был характер Хани и интеллект Эндрю. Она любила бывать на улице, и у нее был хороший аппетит. У Хани было ощущение, что она родила этого драгоценного ребенка, что она чувствовала каждую частичку роста в своем животике, так же, как чувствовала своего сына.

Ее муж держал маленького Эндрю в другой части детской, укачивая мальчика, который несколько минут назад наконец-то успокоился. В те вечера, когда Эндрю приходил с работы достаточно рано, они укладывали своих детей спать именно так. У каждого из них на руках было по ребенку, из бумбокса на комоде звучали детские стишки, и они качались в креслах, раскачиваясь взад-вперед, пока малыши не засыпали.

Как только это происходило, у Хани и Эндрю появлялось время для себя.

— Как прошла твоя смена? — прошептала Хани из другого конца комнаты.

— Кто-то привел козу. — Он засмеялся и посмотрел вниз на маленького Эндрю, чтобы убедиться, что он не проснулся от этого звука.

— Ну, что случилось? — Хани хихикнула. Она могла быть громче с их дочерью, так как та могла проспать почти все. — Ты вылечил козу?

— Я рад сообщить, что у нее теперь гипс на левой ноге.

Хани расхохоталась гораздо громче, чем раньше, зная, что трясет ребенка, но ничего не могла с собой поделать.

— О, боже мой!

— Я не мог отказать бедняжке. Ей было больно.

Хани уставилась на своего мужа, впитывая его красивую, дьявольскую ухмылку. И когда он смотрел в ответ, она была уверена, что он не видел ни слюны на ее плече, ни банана, размазанного по волосам. Его не отвращало молоко, капавшее с ее грудей, когда он ласкал их во время интимных минут.

Хани любила его.

Так, как мог понять только он, потому что то, что у них было, было другим.

Они оба знали это с самого начала.

— Эндрю Пейдж, — сказала она так тихо, но эмоции позволили ей говорить громче всех, — ты потрясающий врач, но ты еще лучший папа.

ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ

БИЛЛИ

Я держала всю стопку фотографий на ладони, а когда заканчивала рассматривать одну, клала ее на стол и переходила к следующей. Руки, лица, щеки ― я видела их все. И хотя я смотрела на фотографии каждый год, каждый раз это было похоже на первый.

Потому что просмотр этих снимков был похож на повторное воспроизведение периода моей жизни, который я никогда не видела. И каждый раз, когда крутилась катушка, я видела что-то другое. Деталь, которую не уловила раньше, или деталь, которая была готова раскрыться, или деталь, которую я так хотела бы забыть.

Когда я дошла до последнего кадра, и мои руки опустели, я смогла вытереть пальцами лицо. Меня не удивило, насколько оно было мокрым. Вот что случилось со мной двадцатого мая. Несмотря на то, что моя семья праздновала, мы тоже плакали.

Слезы были частью этого, грязным побочным эффектом, когда вы пережили то, что пережили мы.

Когда я отдернула пальцы, почувствовала, что мой телефон завибрировал, и посмотрела вниз на колени, где я, должно быть, положила его. На экране было сообщение.

Джаред: Я скучаю по тебе.

Он всегда знал, когда я в нем нуждалась.

Я просто хотела, чтобы он смог приехать.

Тем не менее, я улыбнулась, чувствуя теплоту слов Джареда, и вернулась к столу, увидев стопки фотографий, медицинских карт и статей.

Это была вся моя жизнь…

До тебя.

Я покачала головой и собрала все фотографии, снова сложив их в аккуратную стопку. Когда я запихивала их обратно в ящик, я увидела маленькую фотографию, которая лежала вверх ногами на пластиковом дне, не являясь частью стопки.

Она никогда не была частью стопки.

Я хорошо знала эту фотографию. Я видела ее столько же раз, сколько и все остальные. Она всегда была последней, на которую я смотрела перед тем, как закрыть крышку коробки на целый год.

Я взяла фотографию в руки и уставилась на лицо, смотрящее на меня.

На глаза.

На губы.

Было что-то…

Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что это.

А потом…

Я втянула весь воздух, который только могли вместить мои легкие, зажала рот рукой, прежде чем из него вырвался крик.

Этого не могло быть.

Нет.

Не может быть.

Но чем больше я моргала, тем больше видела правду. Деталь, которую я упускала до этого момента.

Я сомкнула пальцы вокруг фотографии, прижав ее к внутренней стороне ладони, и бросилась вниз по лестнице в поисках отца.

— Папа, — сказала я, когда увидела его на кухне, стоящего рядом с тетей и кузеном. — Иди сюда.

Он выглядел обеспокоенным, когда сделал несколько шагов, чтобы подойти ко мне, его пальцы коснулись моего лба.

— Детка, что случилось?

Я протянула руку и медленно раскрыла ладонь, показывая ему фотографию, которая лежала посередине.