Что это за игра? - Дженнифер Доусон

С Джеймсом Донованом одного раза будет явно недостаточно, поняла Грейси. Но об этом она подумает позже. А сейчас она упивалась таким глубоким удовлетворением, какого не испытывала никогда в жизни.

Глава 16

Некоторое время они дрейфовали в полудреме, пальцы Джеймса лениво играли с ее кожей, а Грейси практически мурлыкала. Она не могла припомнить, когда чувствовала себя вот так, совершенно удовлетворенной. Ее веки приподнялись, и она увидела, что Джеймс наблюдает за ней.

– В чем ты была не права?

Он медленными методичными движениями водил пальцем вдоль ее ребер, как будто хотел изучить ее тело на ощупь.

Она усмехнулась.

– В том, что считала тебя никудышным любовником.

Джеймс засмеялся, качая головой.

– А ты – самая невозможная женщина, какую мне только доводилось встретить.

– Я предпочитаю слово «сложная».

Он погладил округлость ее груди.

– Да, с тобой трудно. Я видел за ленчем, как ты просто вошла в зал и своими чарами добыла для нас тот столик. Я тогда подумал, что если мужчина хочет иметь дело с тобой, ему нужно иметь самоуверенность супергероя.

Он обвел пальцем ее сосок, и она резко втянула воздух.

– Все говорят, что в этом смысле я пошла в отца.

Грейси заморгала. С какой стати она вообще о нем упомянула? Она собиралась ответить каким-то остроумным замечанием.

Пальцы Джеймса замерли.

– Что с ним случилось? Я никогда не слышал, чтобы ты о нем упоминала.

Грейси пожала плечами.

– Он ушел. По классической схеме: вышел за сигаретами и так и не вернулся.

Джеймс наклонился над ней и легко коснулся губами ее губ.

– Мне очень жаль.

– А мне нет. Я рада. Когда он напивался, все его обаяние исчезало. А пил он много.

Она поежилась, вспоминая, как он субботними вечерами был где-то душой компании, а в воскресенье утром у ее мамы оказывались синяки на лице.

– Он был злобный? – тихо спросил Джеймс.

Грейси кивнула.

– Да. Он бил маму.

Джеймс застыл.

– А тебя?

– Думаю, это единственное, чего она не позволила бы ему сделать.

Она почувствовала, что от этих воспоминаний ее мышцы напрягаются и все блаженное удовлетворение улетучивается.

– Его все любили.

– Я не знал. Должно быть, у тебя было трудное детство.

Джеймс снова стал гладить ее кожу.

– Мы с Сэмом редко об этом говорим. После того как отец ушел, у нас стало трудно с деньгами, но мне было все равно. По крайней мере, у нас в доме стало спокойно.

«Откуда это взялось? Они сейчас должны были хихикать и болтать о сексе, а не выкапывать прошлое».

Грейси перекатилась на Джеймса и одарила его самой обольстительной улыбкой из своего арсенала.

– Я рада, что ошибалась.

Он взял ее за подбородок и наклонил ее голову так, чтобы посмотреть ей в глаза. Некоторое время он молча смотрел, потом Грейси почувствовала, что у нее перехватывает горло, и она отвела взгляд. Джеймс погладил ее по щеке.

– Я это понимаю. И я знаю, что такое неожиданно кого-то потерять.

– Это другое. Твой отец умер. И, насколько мне известно, он был очень хорошим человеком.

А уход Брюса Робертса из семьи было лучшим, что с ними произошло, хотя мать Грейси и горевала о нем до самой смерти. Таким он был. Он знал, как очаровать кого угодно и получить желаемое. И как бы безобразно он себя ни вел, ему всегда удавалось убедить жену, что это больше не повторится.

Взгляд Джеймса потемнел, уголки его рта опустились.

– У меня было по-другому и да, у меня был хороший отец, но моя жизнь изменилась так же внезапно, как твоя.

Грейси пожала плечами.

– В моем случае перемена была к лучшему.

Он серьезно кивнул.

– Я могу тебя понять. Иногда мне кажется, что в моем случае перемена тоже была к лучшему.

Грейси недоуменно заморгала и немного отстранилась, чтобы посмотреть на него.

– Что ты имеешь в виду?

Джеймс вздохнул и откинулся назад.

– Подожди минутку.

Он перебрался через Грейси, на мгновение восхитительно прижавшись к ее телу, и встал с дивана. Грейси смотрела, как он идет по комнате обнаженный, мягкий свет играл на его коже с рельефно проступающими мускулами. Он подошел к шкафу, открыл выдвижной ящик и что-то там поискал. Потом вернулся к Грейси с фотографией в руках и снова лег рядом с ней.

– Это я за пару лет до смерти отца.

Грейси посмотрела на фотографию и ахнула. Все разрозненные и противоречивые кусочки информации, которую она о нем слышала, внезапно встали на место. На фотографии юный Джеймс стоял рядом с отцом. Грейси видела фотографии Патрика Донована и понимала, почему все говорят, что Шейн – точная копия отца. Но ее внимание привлек не Патрик, а Джеймс. В пухлом круглом лице подростка было трудно узнать четко очерченные черты лица мужчины, который сейчас лежал рядом с ней. Грейси провела пальцем по фотографии, ей стало стыдно за собственные пренебрежительные высказывания о его здоровом питании и занятиях спортом. Стало совершенно ясно, что его безупречно вылепленное стройное тело не сформировалось само по себе. Парень, чьи узнаваемые темно-зеленые глаза сквозь стекла очков смотрели на нее с фотографии, был не просто полноватым, а очень полным. Его каштановые волосы падали на глаза, щеки были чрезмерно пухлыми, в них невозможно было усмотреть даже намека на точеные черты взрослого Джеймса. Клетчатая рубашка подростка так натянулась на круглом животе, что пуговицы растягивали петли, джинсы туго обтягивали бедра. Грейси ни за что бы не подумала, что это Джеймс, если бы он ей сам не сказал. Нужно было очень внимательно присматриваться, чтобы найти общее между этим мальчиком и мужчиной, которым он стал. Теперь все обрело смысл. Его ярая приверженность здоровому образу жизни. Высказывания Мадди о том, что ее беспокоит его потребность все контролировать. Упоминания о том, что раньше он был другим. Теперь все сходилось, и Грейси не понимала, почему она раньше не сложила два и два.

Она подняла взгляд и увидела, что Джеймс смотрит на нее выжидательно. Ждет от нее какой-то реакции. Она провела пальцем вдоль края фотографии.

– Теперь мне многое стало ясно.

Когда Грейси заговорила о своем отце, Джеймс увидел в ее взгляде боль. И он решил рассказать ей о своем детстве, детстве тучного подростка, хотя он говорил об этом очень редко. Это были болезненные воспоминания, полные смущения и стыда, он помнил, как чувствовал себя беспомощным и безнадежным. Это было давно, но Джеймс не забыл неловкие, обостренно болезненные чувства, которые он испытывал изо дня в день, живя в том теле. Он до сих пор помнил, как шел по школьному коридору и молил Бога, чтобы к нему никто не пристал, как ему хотелось исчезнуть, стать невидимым. Он помнил, каким беспомощным чувствовал себя, когда ждал, пока кто-нибудь обратит на него внимание, чтобы над ним посмеяться. Он помнил издевательства, помнил, как в переулке ему давали пинков под зад. Помнил боль и унижение от каждого удара. Человек может оставить прошлое позади, может преодолеть его и победить, но забыть его невозможно. И он не забыл.

Грейси облизнула губы и снова стала рассматривать фотографию.

– Но я не понимаю, как одно связано с другим.

– Когда отец умер, мы все изменились. И я тоже тогда изменился, – сказал Джеймс бесстрастным тоном, почти без эмоций.

– Что произошло?

Джеймсу показалось, что в ее голосе прозвучала жалость. Он это терпеть не мог. Вот почему он редко рассказывал кому-либо о своем детстве. У него неожиданно пересохло в горле, он кашлянул.

– Когда умер отец, во мне произошло нечто вроде фундаментальной перемены. Это можно описать примерно так: я не мог больше ни секунды терпеть ощущение собственной беспомощности. Всю жизнь я чувствовал себя жертвой, а после той аварии мне казалось, что единственное, что я могу контролировать, это мой вес.

Это был мрачный период его жизни. На Джеймса навалилась депрессия, как и на всех них. Ему тогда было девятнадцать, он учился на первом курсе колледжа, но жил дома, ходил на уроки и никогда ни с кем не общался. В тот день, когда его отец погиб, а сестра впала в кому, его вдруг поразило осознание хрупкости жизни. И то, что он в этом мире может контролировать только одно: самого себя. И с того дня он начал меняться. Он стал по-другому питаться, начал каждый день заниматься спортом и работал над тем, чтобы его больше не воспринимали просто как толстого брата Шейна и Эвана. На то, чтобы сбросить вес, ему потребовалось одиннадцать месяцев, но на то, чтобы шрамы на его душе побледнели, ушло гораздо больше времени.

Грейси провела пальцем по краю старой фотографии.

– Значит, вот почему ты такой дисциплинированный?

Он кивнул.

– Это помогло мне сконцентрироваться. И помогло направить мою скорбь в полезное русло. И мне это понравилось. Мне понравилось, что это превратило меня из парня, который все время боится, в парня, которого я мог уважать. Мне понравилось, что люди перестали видеть во мне неполноценного Донована.