О вере, неверии и сомнении - Митрополит Вениамин (Федченков)

Ум неспособен делать это, потому он сам по себе в сущности ничего и не “понимает” по-настоящему. Роль его совсем не первичная, не основная. И потому совершенно напрасно умники так ценят его: это – огромная переоценка, ложная и зловредная!

Таковы мои суждения о познании вообще в этом мире: познание есть непосредственное откровение бытия нашим органом восприятия. Кратко: путь познания – откровение.

И я не одинок в таком выводе. Иностранные философы в своих сочинениях говорят об “инстинкте” вопреки предшествующему рационалистическому философствованию. Я считаю более авторитетным и достоверным свидетелем такого направления в философии нашего русского ученого, философа Николая Онуфриевича Лосского. (Из него) я и приведу соответствующие выдержки, чтобы мои суждения не показались кому-либо любительским, поверхностным дилетантством. В своей книге “Обоснование интуитивизма” (1 – 372 с.) он пишет так о познании: Субъективный идеализм.

“Люди, задумывающиеся над вопросами теории знания, нередко склонны утверждать в наше время, что непосредственный опыт складывается только из личных индивидуальных состояний познающего субъекта” (курсив везде автора). Но философ Лосский не согласен с этим: нам душно в узкой сфере “я”; мы хотим выйти в безбрежное море действительности, как она существует независимо от свойств нашего “я” (с. 3).

“Для всякого, кто уверен в том, что знание проникает в сущность вещей, возникает мучительный вопрос: почему же философия в своем многовековом развитии не только не доказала этого, но даже, наоборот, широко развила в нас склонность к субъективному идеализму” (с. 4), т. е. что познаваемый нами мир есть только мир наших представлений.

ЧТО ТАКОЕ ИНТУИТИВИЗМ?

“Рассматривая эти процессы так называемого внутреннего восприятия, нельзя не заметить, что они характеризуются присутствием объекта в самом процессе знания и что без этого условия никакого знания о нашей душевной деятельности у нас не было бы… объект знания – имманентен процессу знания. Это – первое положение интуитивизма”… (63).

Второе. “…знание есть переживание, сравненное с другими переживаниями” (66); и, как таковой, (объект знания, как сознаваемый объект) “должен находиться в самом этом процессе сравнивания” (67).

“Если… объектом знания служит само сравниваемое переживание, то это значит, что объект познается именно так, как он есть”, “сама эта вещь в оригинале” (68).

“Признак” этого различения “так же прост и неописуем, как краснота или зеленость” (69).

Здесь две стороны: “не-я” и “я”, – “или чувствование субъективности и переживание транссубъективности”… (69). “Я” и “не-я” глубоко отличаются друг от друга, обособление этих двух сфер и сознательно, и безотчетно руководит всем нашим поведением”… (69).

Эти “мои” переживания являются “данными мне” от мира “не-я” (70).

И “сложный, хотя и не дифференцированный клубок идей сразу появляется в поле сознания, как бы по наитию свыше”… имеет характер “данности мне”. “Таковы религиозные экстазы и молитвенное погружение в божественный мир. Таковы переживания, входящие в состав нравственной и правовой жизни” (72).

“Состояний, окрашенных переживанием “данности”, и, следовательно, составляющих мир “не-я”, оказывается так много, что возникает вопрос, осталось что-либо на долю – “я” (73).

“Мир “не-я” познается так же непосредственно, как и мир “я”. Разница только в том, что в случае знания о внутреннем мире и объект знания и процесс сравнивания его находятся в сфере “я”; а при познании внешнего мира объект находится вне “я”, а сравнивание его происходит в “я” (76).

“…Жизнь внешнего мира дана познающему “я” так же непосредственно, как и процесс его собственной внутренней жизни” (77). “Мы будем называть это непосредственное сознавание (я сказал бы, восприятие. – М. В.) внешнего мира термином интуиция, а также термином мистическое [49] восприятие” (77).

“Устанавливается важное, с точки зрения познающего субъекта, различение (я бы сказал здесь: “лишь”. – М. В.) двух сфер транссубъективности” (я бы сказал: “предметов”. – М. В.) (77).

“Весь мир “не-я”, включая и Бога… познается так же непосредственно, как мир “я” (93).

“В конце XIX века появилось довольно много философских направлений, утверждающих одинаковую непосредственность (курсив мой. – М. В.) знания о “я” и “не-я” (94).

“Знание никогда не бывает трансцендентным, но из этого вовсе не следует, будто оно ограничивается сферою жизни познающего субъекта…” (94).

“Опыт заключает в себе также и нечувственные элементы… Противоречие (я бы сказал: “противоположность”, различие – М. В.) между нечувственным и опытным знанием оказывается предрассудком: сверхчувственное не есть сверхопытное” (96).

На этом мы и остановимся в выписках. Как легко увидеть и читателю, мы видим – в существе наших взаимных воззрений и даже терминологии – не только полное сходство, но и тождество. Между тем я шел собственным наблюдением, и лишь после прочитал “Обоснование интуитивизма” профессора.

Я намеренно распространился такими большими извлечениями. Теперь и критикам “инстинктов” и “чувств” нельзя сказать, что интуитивизм, или по моему формулированию – “самооткровение бытия”, есть подделка необразованного человека; нет, это есть и целая философия специалиста своего предмета, б. профессора СПб университета.

А вот и другой свидетель интуиции, неправославный человек. Его статью “Научные заметки” печатаем здесь полностью.

“Научные заметки”

Известный французский математик Жак Адамар недавно, перед своим возвращением из Америки в Париж, выпустил книгу под названием “Психология изобретения в области математики” (на английском языке). Значительная часть этой книги посвящена главным образом вопросу о роли бессознательного творчества в математических открытиях. Ряд фактов и соображений, приводимых в данной книге, представляет интерес для выяснения механизма бессознательной душевной работы вообще.

Ныне должно считать установленным, что рядом с сознательной работой психического аппарата существует также и бессознательная деятельность мысли. Дело обстоит так, как если бы душа работала то сознательно, то бессознательно и как если бы существовало общение между процессами сознательными и бессознательными: из области сознания мысль переходит в область бессознательного, где продолжает работать, чтобы потом вернуться в область сознаваемого, ассоциируя продукты той и другой мысли, и наоборот. Или же можно проектировать процессы душевной деятельности в образе сотрудничества двух душ, сознательной и бессознательной, совокупная работа которых наполняет нашу жизнь.

В многочисленных, в том числе самых банальных, случаях сознательная работа мысли находит свое продолжение в работе бессознательной. Школьники знают, что, когда им приходится, например, заучивать наизусть стихотворение, они прочитывают его несколько раз, без особого напряжения, перед тем как ложиться спать; на следующий день утром они в состоянии, без лишнего усилия, повторить на память, как заученное, все стихотворение. Во сне, бессознательным образом, продолжалась работа заучивания.

В других случаях, более замечательных и достаточно загадочных, происходит наяву, а иногда во сне, работа творчества и совершаются открытия, либо возникают идеи оригинальных изобретений.

То – после долгих, утомительных и безуспешных исканий, – решение проблемы, когда вовсе о ней не думают, приходит внезапно, словно в озарении молниею. То – истина открывается, как бы угадываемая, без видимого доказательства и невидимого логического процесса; и потом в течение многих лет длятся искания доказательства открытой несомненной истины. То – открытие совершается в результате умозаключений, которые признаются потом ложными. То – решение проблемы, в процессе работы над важным открытием или изобретением, дается в сновидении, притом в драматизированном облике. То – различные продукты творчества созидаются “интуитивно”, без осознанных логических операций.

Вот некоторые примеры, могущие служить иллюстрацией механизма бессознательного творчества.

Знаменитый французский математик Анри Пуанкаре рассказывал, как он был приведен к открытию важной математической теоремы о “Фуксовых функциях”. Дело здесь не в самой теореме, а в условиях, в которых он ее открыл. В течение двух недель он безуспешно бился над своею проблемою и пришел к заключениям, которые потом оказались ложными. В один вечер он, противно своему обыкновению, пил черный кофе и долго не мог уснуть. Идеи роились в его голове. Он постиг начало решения. Но это был лишь первый шаг. Случилось, что он должен был поехать из Кана, где он жил, в Кутаис, где участвовал в одной геологической экскурсии. Во время переезда Пуанкаре совершенно позабыл о своей математической работе. Прибыв в Кутаис, он вошел в омнибус, чтобы занять там место. Когда он стал на подножку омнибуса, то совершенно внезапно, без всякого предварительного размышления, он был озарен мыслью об оригинальном методе решения вопроса. И это было замечательное открытие. Пуанкаре не имел времени проверить результат и в омнибусе продолжал прерванный разговор. Но он был уверен, что он – у цели. Проверка это подтвердила. Ученый продолжал свои искания. Опять – безуспешная работа. Обескураженный Пуанкаре отдался другой работе. И вот в одно утро, во время прогулки, идея решения пришла к нему сразу, с тем же характером мгновенности, внезапности и твердой уверенности. Говоря о возбужденном состоянии, испытанном в бессонную ночь после выпитого кофе, Пуанкаре добавляет: “Мне представляется в подобных случаях, что тот, кто творит, присутствует при собственной бессознательной работе, которая стала отчасти ощутимою сверхвозбужденному состоянию, хотя и в неизменной природе”.