Ненавижу тебя, сосед - Лина Манило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ух ты! — рыжие глаза Даши загораются детским восторгом, а Оля открывает рот, оглядывает меня с ног до головы и хлопает в ладоши.
— Что бы ты без меня делала? — смеётся и горделиво подбоченивается.
— Спасибо твоему шопоголизму, — улыбаюсь и кручусь перед зеркалом, а подол платья складывается вокруг бёдер мягкими складками. Ткань потрясающая. Её хочется касаться, трогать, пропускать через пальцы. Струящаяся, лёгкая, но не прозрачная.
— Демиду понравится.
— Вот бы меня ещё мнение Демида интересовало, — хмыкаю, а девочки снова удивлённо переглядываются.
— Но вы же идёте вместе в самый крутой клуб города…
— И что из этого? — дёргаю плечом и вытряхиваю на стол косметику. Яркий макияж мне ни к чему, но немного подкрасить ресницы и покрыть блеском губы — святое.
— Ну я вот с Никитой никуда идти не собираюсь, — хмыкает Ивашкина, а Дашка мечет в меня быстрый красноречивый взгляд.
О дурацком парном свидании она до сих пор забыть не может.
— Как и я с Обуховым.
Игнорирую их игры в детективов, подношу блеск к губам и вдруг вспоминаю, как впервые накрасилась. Тогда в школе устраивали осенний бал, я участвовала в сценке и для яркости мы с девочками друг друга накрасились. Смеялись очень, такими взрослыми себе казались, важными.
А во время выступления я очень чётко почувствовала на себе чей-то взгляд. Злой, прожигающий. И нет, на этот раз это был не Лавров. Мама.
Она смотрела на меня, поджав губы, а после… после мама ударила меня, потому что только позорища, а не дочери позволяют себе в пятнадцать лет даже по поводу нанести макияж. Я рыдала в школьном туалете, смывая косметику, а Юлька молчала и горестно вздыхала. Что говорить, если ничего не исправить?
Снова обидно становится. До боли под рёбрами, до перекрытого дыхания. Хватаюсь пальцами за край стола, закрываю глаза, и обида трансформируется в злость и протест. Распахнув глаза, полная решимости переломить обиде хребет, я выворачиваю косметичку, а там, в потайном кармашке, лежит красная помада. Неприлично красная, как сказала бы мама. Такими только проститутки пользуются, чтобы мужчин заманивать. Я купила её как-то, но так ни разу не решилась использовать. Просто взбунтовалась однажды, но вдруг скисла, только спрятала помаду поглубже.
Кажется, сейчас самое время достать её на волю.
— Просто красавица, — не сдерживает эмоций Ивашкина, а я удовлетворённо окидываю себя взглядом.
Да, красавица и не волнует, что от переживаний и стресса мои щёки бледные, а под глазами тени.
Большая стрелка добирается до двенадцати, маленькая — до семи, и снова становится нечем дышать. Надеваю пальто, не с первого раза попав в рукав, психую, но вдруг Даша подходит ко мне и, взяв за плечи, заглядывает в глаза.
— Ты будешь умницей? — спрашивает, а во взгляде тревога.
— Обязательно.
— Я волнуюсь за тебя… кажется, что он тебя обидит. Я дурочка?
— Ты прелесть, — трусь носом о её щёку, посылаю воздушный поцелуй и, не оглядываясь выхожу из комнаты.
На улице неожиданно потеплело, но прохладный воздух всё равно щекочет ноги. Кажусь себе голой, а ещё не вижу Демида. Может, решил не приезжать, не ехать никуда вовсе? От этого волна облегчения проходит по телу. Для приличия жду ещё несколько минут, а когда наконец разворачиваюсь, делаю несколько шагов в обратном направлении, голос Демида заставляет внутренне завизжать и испуганно клацнуть зубами.
— Не надоело бегать?
Медленно оборачиваюсь и чуть не утыкаюсь носом в шею Демида. И как я шагов его не услышала?
Он весь такой… отвратительно красивый. Одет с иголочки, пахнет вкусно. Я не могу этого не признать. Особенно сейчас, когда в его глазах мелькает что-то, давно забытое.
— Я не убегаю. Я просто замёрзла и решила, что ты не придёшь…
— С чего бы мне не приходить? — удивляется и отступает на шаг. Осматривает меня с головы до ног, медленно и внимательно.
— Надо было одеться теплее, тогда бы не замёрзла.
— Надо было вовремя приходить, тогда бы я не замёрзла, — вспыхиваю возмущённо, но Демид смотрит так, что мне только сквозь землю провалиться остаётся.
— Меня тренер задержал, — морщится, словно ему неприятно вспоминать. И тут же, чуть резче: — Так мы едем или будем дальше трепаться?
— Можем и не ехать, прям уж. Тыщу лет мне этот клуб не нужен.
— А мне прям необходим, — Демид складывает руки на груди, большой и холодный.
— Вот и славно, — фыркаю и нервным жестом запахиваю пальто. — Хоть раз мы на одной волне. Тогда пока, что ли?
— Ага, — усмехается, но уходить не торопится.
Наоборот: подходит ближе, я инстинктивно дёргаюсь назад, но Демид вдруг подхватывает меня на руки. Только взвизгнуть успеваю и крепко его шею руками обвить, а Лавров уже куда-то тащит меня.
— Пусти, придурок! — шиплю, но Демид только крепче держит.
— Если не прекратишь дёргаться, обязательно пущу. Башкой вниз.
— Совсем чокнулся?
— Вполне возможно.
Демид несёт меня и у него даже дыхание не сбивается. Словно во мне весу грамм двести. Лавров всегда был сильным. Ему рано пришлось взять на себя все мужские обязанности по дому и он казалось умел все от заготовки дров на зиму до ремонта крыши. А ещё спорт, но сейчас он вообще в какого-то Халка превратился.
— Молодец, Синеглазка, — голос Демида становится тише, тонет в свисте внезапно налетевшего ветра.
Мои волосы падают на лицо, лезут в рот, я отплёвываюсь, а Демид аккуратно ставит меня на землю. Рядом с красивой и явно дорогой машиной. Она восхитительная — я такие раньше только на картинках видела. Плавные линии корпуса кажутся хищными, дерзкими. Хочется коснуться стального бока, ощутить энергию. Дикий зверь, а не машина!
— Ого, — выдыхаю восхищённо и оглядываюсь в поисках транспорта попроще.
Заметив мой взгляд, Демид тихо хмыкает:
— Что, Ясенька, не верится, что у нищеброда может быть такая тачка?
— Эм… — прелестная машина уже не волнует меня. Я снова вспыхиваю злостью и тычу Демида кулаком в грудь: — Ты больной. Я тебя никогда так не называла и не считала таким. Не думала!
Демид резко накрывает мою руку своей, а вторую кладёт на затылок. Наклоняется ниже, мы почти соприкасаемся лбами, а его дыхание щекочет нос.
— Не думала, значит…
— Никогда.
— Я знаю.
Пытаюсь одёрнуть руку, но Демид удерживает её на своей груди надёжно. Так и стоим, замерев во времени
