Гибель «Русалки» - Фрэнк Йерби

Джеральд задумался. Он высоко ценил сметку Гая. И надо сказать, что его ненависть к Вэсу Фолксу (а он имел серьезный повод для такого чувства) не распространялась на его сына. Джеральд даже любил Гая, видя в мальчике силу и мужество, подобающие будущему хозяину Фэроукса. Он давно уже решил не препятствовать дружбе Джо Энн с Гаем, потому что ясно понимал: среди сыновей окрестных плантаторов ему не было равных.

– Хорошо, – добродушно сказал Джеральд. – Но сначала надо взглянуть на Плам Блафф. Поезжай впереди, Гай.

Мальчик круто развернул лошадь, думая об одном: прочь от хижины. Негры вытянулись в цепочку между ним и Джерри. Гай был уже готов вздохнуть с облегчением, но прежде оглянулся. И тотчас пришпорил своего скакуна, вихрем помчавшись к хижине; один из негров нагнулся к окну, заглядывая внутрь и прикрывая глаза рукой от яркого света.

Гай привстал в стременах, поднял плеть и изо всех сил опустил ее на спину негра, как ножом располосовав рубашку из грубой ткани. Негр упал, отчаянно завыв.

– Масса Гай! – стонал он. – Боже правый, масса Гай, я просто…

Гай хлестнул плетью еще раз, попав по щеке негра.

– Пошел вон отсюда! На место, безмозглый черный ублюдок!

– Да, сэр, масса Гай, – угрюмо отозвался негр. – Мне показалось, я видел свет внутри и…

– Ты, – сказал Гай с холодной яростью, – ничего там не видел. А если раскроешь рот и разболтаешь массе Джерри или еще кому-нибудь об этой хижине, то твою черную тушу найдут в реке, ты понял меня?

– Да, сэр, масса Гай, – ответил негр. Но в голосе его прозвучала нотка, которая не понравилась Гаю. Нечто большее даже, чем возмущение, – легкий оттенок вызова, что ли, но мальчик не был в этом уверен.

– Что он хотел сделать? – спросил Джерри Гая, когда тот поравнялся с ним.

– Ничего особенного, – проворчал Гай. – Отстал от всех, наверно, высматривал, что бы стянуть. Но в этой старой хижине ничего нет. В ней уже долгие годы никто не живет, насколько мне известно…

– Странно, – задумчиво сказал Джерри, – но мне показалось, в ней что-то не так, как было раньше.

– Я там ночевал несколько раз, когда охотился, – сказал Гай. – Немного прибрал, чтоб было уютнее. Вы, надеюсь, не возражаете?

– Нисколько. Пользуйся ею, пожалуйста. Хотя, должен признаться, никогда не мог понять, что за удовольствие – убивать животных.

«Если бы ты был мужчиной, ты бы понял», – подумал Гай, но вслух сказал:

– Не в убийстве соль, дядя Джерри. Охота – это вроде как поединок твоего ума с инстинктами зверей, их хитростью. Я выследил сотни животных, шел за ними до самых их берлог, а потом отпускал без единого выстрела, если мяса в доме хватало. Это трудно объяснить: ты или любишь охоту, или нет – больше и добавить нечего…

– Что одному впрок, другому – яд, – так, кажется, говорит пословица? Может быть, я слишком щепетилен. Предпочитаю, чтобы вместо меня убивали другие. А вот и твой утес, мальчик. Посмотрим, что ты предлагаешь сделать…

В течение долгого дня Гай чувствовал снова и снова, как глаза избитого им негра словно раскаленными углями прожигают его спину. Но стоило ему оглянуться, как тот мгновенно отводил взгляд. Гай не спускал с него глаз, однако негр работал усердно и умело, пожалуй, лучше всех остальных.

«Видно, не хочет, чтобы я еще раз добрался до его шкуры, – мрачно подумал Гай. – Этот ниггер расскажет Джерри о том, что видел, при первом же удобном случае. Хорошо, хоть я догадался сказать, что прибрал в хижине. Черномазый теперь может болтать сколько влезет».

И все же в нем зрело какое-то трудноопределимое предчувствие, леденящее и ни на секунду не исчезающее, цепко засевшее в мозгу. Что-то было не так, как надо, где-то рядом таилась ужасная, смертельная опасность, но в чем она заключалась, он никак не мог понять.

«Негр, конечно, скажет, но это не так уж страшно. Главное – предупредить папу, чтоб он не ходил больше в хижину: Джерри, возможно, установил за ней наблюдение. И убрать эти проклятые цветочные горшки и занавески. Джерри без труда все поймет, если найдет их там. Это надо будет сделать сразу после того, как он отведет негров домой сегодня вечером. Ясно как день, что Джерри сам захочет съездить посмотреть на хижину».

Негры уложили на дно реки, от берега до глубины, чуть меньшей человеческого роста, решетку из связанных друг с другом жердей. Затем начали укладывать на нее стволы деревьев, все более и более длинные, пока они не сравнялись с верхней частью утеса. Завтра скрепят крайние бревна с концами жердей, а сверху сделают настил из тяжелых, грубо обтесанных досок, положенных крест-накрест. И в самом конце работы на глубине осадки парохода им надо забить две сваи, которые будут поддерживать причал. Забивать их в речное дно придется с плота. Только сначала надо построить сам плот. На это уйдет еще два-три дня, прикинул Гай. Он имел представление о том, как строятся причалы, ведь в прошлом году, когда зыбучие пески вывели из строя причал у Мэллори-хилл, перегородив путь к нему многотонной массой, он помогал Тому Стивенсу и его сыну Брэду, надсмотрщикам Мэллори, строить новый, выше по течению, в более глубоком месте. Том Стивенс, сын Уилла, друга Эштона Фолкса, надсмотрщика на его плантациях, был прекрасным инженером-практиком, и знания его были почерпнуты отнюдь не из книг. И теперь, когда работа началась, Гай вспомнил весь ход строительства.

Он привел негров обратно в их лачуги, уже когда стемнело. Джерри, конечно, давно вернулся домой, убедившись, что Гай гораздо лучше справляется с делом, чем Вэс, будь он на его месте. У Гая осталась только слабая надежда на то, что Джерри не поедет мимо хижины. А то, что Джерри выберет именно эту дорогу, было маловероятно, если, конечно, он уже не заподозрил что-то неладное: ведь путь от Плам Блафф к Фэроуксу мимо хижины был кружным.

Настроение у Гая было самое скверное. Он не мог решить, ехать ли сейчас домой, чтобы поговорить наедине с Вэсом и предупредить его, или возвращаться к хижине, чтобы убрать красноречивые свидетельства женского присутствия. «Лучше ехать к хижине, – решил он наконец. – Папа там не появится до наступления ночи, и я застану его дома, за ужином или немного позже, если не поспею домой к этому времени…»

Путь до хижины был долгим. Когда Гай добрался до нее, то обнаружил, что двери заперты, а окна плотно закрыты. Он потратил три четверти часа, пытаясь забраться внутрь, а потом разбил оконное стекло, сорвал шторы и завернул в них цветочные горшки, затем сдернул с кровати прекрасные поплиновые простыни с гербом Фолксов и бросил их в ту же кучу. За ними последовали оловянный кофейник и тарелки из Фэроукса. Когда же Гай удостоверился, что ничего не упустил из виду, он поехал к берегу реки, связал все в узел, нагрузив его камнями, хотя цветочные горшки и сами по себе весили немало, и швырнул узел в реку, с мрачным удовлетворением наблюдая, как он погружается в залитые лунным светом воды.