Гибель «Русалки» - Фрэнк Йерби

Два – не дай промахнуться, направь его прицел, он ведь не убивает, а защищает себя, чтобы спасти свою жизнь, дом, своих…

Три – Господи! Господи! Пистолет Вэса выплюнул клуб дыма, пронзенный вспышкой пламени, звук выстрела был до странности тих – Джерри развернуло на пол-оборота, но каким-то чудом он остался стоять на месте, а затем распрямился и поднял пистолет, спокойно и тщательно целясь, как будто у него в запасе была вечность, пока Гай не услышал свой собственный голос, кричавший:

– Стреляй, прокляни тебя Бог, стреляй скорее и кончай с этим! О господи Боже, не дай ему, не дай…

Вырвалось пламя в клубе дыма, а затем раздался звук, короткий и резкий, как будто кто-то переломил доску; он заглушил голос мальчика, а Вэс стоял на месте, подобно дубу, не двигаясь, долго-долго, так долго, что Гай выдохнул: «О, благодарю тебя, Господи», но в этот миг пистолет выскользнул из ослабевших пальцев Вэса, а его большие руки дернулись вверх и вцепились в грудь. Через считанные секунды к нему уже мчался доктор Вильсон: он схватил его за широкие плечи и осторожно опустил на песок, а Гай, не в силах вынести это, вскочил и рванулся, разбрызгивая воду, вброд через мелководье к косе и, выбравшись на нее, закричал:

– Док, он не убит! Ради Бога, скажите мне, док, что он не…

– Нет, сынок, – сказал Джо Вильсон. – Но пуля попала в живот. Похоже, что пробита толстая кишка, а тут еще жара наступает…

Он повернулся к остальным:

– Помогите затащить его в лодку. Здесь я уже сделал все, что мог. Его надо довезти до дома, а там я смогу осмотреть его как следует…

И это был конец, если не считать сорока одного дня, когда Вэс Фолкс умирал, со всей своей богатырской силой цепляясь за жизнь, пока августовская жара не нависла удушливым одеялом над Дельтой. И все это время за ним ухаживал сын, Гай, который со свирепой решимостью стоял на страже, не подпуская к отцу ни Чэрити, преисполненную самых добрых намерений, ни негров, делая для него все: он кормил его, купал, выносил судно, бинтовал рану, неделю за неделей проводя без сна и почти без еды, до самого конца слушая его бред, до того дня, когда Вэс проснулся с ясными и спокойными глазами, но в них уже была смерть, и положил свою большую руку на темноволосую голову сына, прошептав:

– Плохо дело, мальчик, я ухожу от вас. Сегодня вечером или завтра. Я сделал все, что мог. Я хочу знать лишь одно, только одно: я попал ему прямо туда, куда метил, его даже развернуло, но не ранило. Джо говорит, на нем нет и царапины, но я ведь попал в него, говорю тебе, попал и…

Гай весь напрягся, глядя на отца.

– Папа! – выдохнул он. – Вы пользовались пистолетами Джерри?

– Моего отца. Они были у Джерри. Да и какая разница? Это хорошее оружие, и я видел, как Хэнк их заряжал. Но я никак не могу понять…

– Папа! – сказал Гай, его голос дрожал от слез. – Держись, я скоро вернусь! Мне нужно показать тебе что-то.

Через час он вернулся с ящиком для пистолетов, который выкрал из кабинета Джерри с удивительной легкостью: в Фэроуксе никого не было, поскольку как раз в это время в суде высшей инстанции в Натчезе слушалось дело о разводе, а Джо Энн отправили на время в поместье Мэллори.

Он положил ящик на стол, рядом с кроватью отца, и открыл его. Там оказались две серебряные пороховницы, которые он вытащил и по очереди встряхнул. Вэс следил за каждым его движением с немым изумлением в глазах. В одной из пороховниц что-то слегка брякнуло.

Гай положил ее на стол, вышел и вернулся с охотничьим ножом и деревянным молотком. Он положил пороховницу на ребро, приставил к ней лезвие ножа и расколол одним точным ударом молотка.

Его пальцы медленно сомкнулись на тщательно обструганной деревяшке. Это был кусок белого дуба, вырезанный так, что свободно входил внутрь пороховницы, заполняя ее чуть ли не целиком. Любой пистолет, заряженный из нее, был бы…

– …Недозаряжен! – прорыдал Гай. – В этой пороховнице пороха не хватит даже на то, чтобы пробить шелковую рубашку, не говоря уже о мужском сюртуке! А по весу и на ощупь она ничем не отличается от обычной. Я видел, как он вырезал этот кусок дерева, папа! Я видел! И я могу это доказать! Джерри надо было расщепить пороховницу так, как я это сделал, чтобы засунуть внутрь эту затычку, но он уж конечно не мог спаять снова две половинки. Ему наверняка пришлось просить об этом Вила, нашего кузнеца! А Вил может подтвердить…

– Нет, – прошептал Вэс. – Слово ниггера против белого человека для суда не доказательство…

– Ты подожди, я покажу это судье Гриффитсу! Клянусь Богом, Джерри не уйдет от виселицы!

И тогда он увидел, как Вэс Фолкс слегка покачал головой. Губы Вэса шевелились, произнося слова, но прозвучали они так тихо, что Гаю, чтобы расслышать их, пришлось приблизить ухо почти к самым губам отца.

– Нет! Хватит смертей! Прости его, сынок. Отпусти с миром: ведь я причинил ему зло, как бы он ни… Я прощаю его. Ты тоже должен простить. Скажи, что так и сделаешь. Обещай мне…

– Но как же я могу простить его, папа?

– Обещай! – Голос Вэса Фолкса зазвучал отчетливо. – Обещай, никакой мести! Дай мне честное слово Фолкса. – И вновь его голос стал тише. – Это моя последняя воля, мальчик. Обещай мне…

– Обещаю, папа, – сказал Гай и сел на место. Лица Вэса он не видел: глаза были полны слез.

Он сидел, пока тени в комнате не стали длиннее. Он очень устал и ослабел, оттого что вот уже четверо суток спал урывками и три дня почти ничего не ел. Стало темно, и Гай слышал, как печально кричат козодои где-то за полями и рекой. В комнате было очень тихо, и он заснул, положив голову на покрывало у ног отца. Спал он долго и очень крепко.

Вскоре после полуночи в соседнем лесу зловеще закричала сова. Гай резко выпрямился, вглядываясь в темноте в лицо отца. В Фэроуксе, во дворе, завыла собака, подняв голову к безлунному небу. Дрожащий звук, полный боли и одиночества, надолго повис в ночном воздухе, отдаваясь эхом в дубовом лесу и терзая натянутые, как струны, нервы мальчика.

– Папа! – прошептал Гай. – Как ты, папа? Папа, ответь мне! Скажи, как ты себя чувствуешь?

Он встал и приблизился к изголовью постели.

– Папа! – позвал он нерешительно, чувствуя, как тает последняя надежда. И еще раз: – Папа, нет! Нет, папа, пожалуйста! Ты не можешь, не должен! Не уходи от меня, папа! Пожалуйста, останься!

Гай упал на неподвижное тело Вэса, крича в отчаянии. Когда родные вошли в комнату, он все еще обнимал бренные останки Вэса Фолкса, рыдая так горестно, так безысходно, что Мэтти и Том выбежали прочь. Бесс и Чэрити вдвоем с трудом оторвали Гая от тела отца. Бесс увела его, положила в постель и, сидя рядом, баюкала его голову в своих огромных черных руках, что-то нежно напевала ему вполголоса, как маленькому ребенку.