Девушка, которую не помнят. - Елисеева Валентина

— Может и должны, но когда постоянно талдычат о том, как плоха и опасна жизнь, какие негодяи управляют честным народом, это быстро набивает оскомину и перестает восприниматься людьми. Я видела в бедных кварталах, как в ваши листки, не вчитываясь в заголовки, люди заворачивали бутерброды, а дети мастерили из них бумажных птичек. Ваши прокламации мало кто читает.

— Ничего, люди еще очнутся ото сна и поймут, что мы всегда были правы в своих предостережениях!

Алеся невольно улыбнулась, от слов парня повеяло родиной, словно она мнение вечной российской оппозиции послушала. Ее улыбку заметили.

— Что, можешь предложить, как вернуть внимание людей? — насмешливо фыркнул сероглазый парень, поддержав ее фамильярное обращение на «ты», последствие совместного укрывательства от официальных стражей правопорядка.

— Как знать… опыт работы в журнале у меня имеется, — с достоинством ответила Алеся, поднялась. — Чай будешь?

Парень встал, пригладил растрепавшиеся волосы, и впервые с интересом осмотрелся по сторонам, пробежался взглядом по Алесе, прислушался к тишине дома. В глазах его застыло изумление. Он еще раз осмотрел домашнее платье Алеси, проход в темную кухню через гостиную, спросил недоверчиво:

— Ты сама собираешься топить печь и греть мне чай? А слуги где? Дом не бедный, ты хорошо одета, грамотно говоришь, уверенно держишься, в журнале работала — значит, не служанка. Остальные домочадцы где? Родители, муж?

— Я не маленькая девочка, могу сама о себе позаботиться, — холодно ответила Алеся. — Если тебя смущает, что женщина собирается в золе ручки пачкать, то милости прошу — сам печь топи, а я пока на ужин что-нибудь достану. Занавеси на окнах закрой, но лампу пока не зажигай на всякий случай. Небольшой же дым из трубы ночью не виден будет.

Парень кивнул, прошел на кухню, зажег лучину и занялся делом, а Алеся нырнула в погреб, куда утром попрятала все съестное и до сих пор не удосужилась достать, сытно пообедав в таверне. В погребе она не задержалась, лихорадочно отсчитывая заветные минуты. К исходу третьей она уже выскочила в гостиную, но замерла на пороге, словно наткнувшись на невидимую стену: парень стоял у столика и при свете воткнутой в масляную лампу лучины рассматривал разложенные на нем книги по истории, по основам магии и «практикум по менталке», как называла его про себя Алеся.

При виде девушки его открытое лицо приобрело испуганное выражение, он попятился, поднял руки, демонстрируя пустые ладони, сказал опасливо:

— Я ничего не сделал, просто посмотрел. Я тебе не враг, наоборот — мы с самого начала призывали народ помогать иномирной магине.

— С чего ты взял, что я — эта беглая магиня? — попробовала откреститься от очевидного Алеся, но парень вдруг посуровел, как-то мигом повзрослел, сложил руки на груди и сказал веско:

— За дурака держать меня не надо. В нашем мире молодые девицы в одиночестве по нежилым домам в пустынных переулках не прячутся, магическую защиту на них не взламывают и не конспектируют из книг в тетради всем известные сведения. Книгами по практической ментальной магии тоже не зачитываются, если только в Греблине не учатся, но с острова магинь до конца обучения домой не отпускают, потом сразу ставят на солидную должность при каком-нибудь ведомстве, а не отправляют бродяжничать по городам и весям. Кроме того, ты спасла меня от ищеек, тем самым подтвердив, что являешься врагом властей. А в конфронтации с властями находится одна-единственная свободная магиня во всей Велейской империи.

— Я не магиня, — резко ответила Алеся.

— Ага, а как в этот дом мимо защиты прошла?

— Мне агентство ключи выдало, я арендую этот дом, могу показать документы.

— Если бы эти документы были зарегистрированы, как следует, то ищейки знали бы, что дом сдан, — они которые сутки шерстят все арендованные и проданные недавно дома, переворошили все бумаги агентств недвижимости, — логично ответил парень. — Слушай, я тебе не враг, мы по одну сторону баррикад!

— Враг моего врага — мой друг, — хмыкнула Алеся. — Сомнительная истина, чем докажешь свою благонадежность?

Парень нахмурился, посверлил ее взглядом, потом решился.

— У меня при себе есть карта подземного хода, который выводит из города в лес на окраине. В тайной канцелярии нет дубликата этой карты, так что ход совершенно безопасен. Отдать тебе мой экземпляр? Я потом у ребят новый себе срисую.

У Алеси зачесались руки получить эту карту и возможность покинуть осточертевший город хоть на время. В этом подземелье можно пересидеть облавы, можно на время скрыться в лесу, много чего можно! Плюнув на конспирацию (и без того безнадежно порушенную), она сказала:

— Давай свою карту! И пошли ужинать, мой потенциальный соратник. Не боись, я магиня мирная, для людей не опасная.

— Знаю. Иномиряне спустя годы с ума сходят, а в первое время все адекватные, если в угол их не загонять, — на полном серьезе ответил парень.

Глава 17. Разговоры по душам

Нового сероглазого знакомца Алеси звали Рислирин Хорс, и он просил называть его по-дружески Рисом. Алеся тоже честно представилась, ей-то все одно ничего не угрожало: парень забудет о ней через стандартные три минуты после ухода, так что сейчас можно было рассказывать ему что угодно, не опасаясь выдать опасной информации. Впрочем, самую опасную информацию о ней Рис уже знал, но за стражниками пока не кинулся, хотя мог бы позариться на обещанное властями вознаграждение за ее поимку и обменять свою свободу на ее.

Рис был младшим сыном мелкопоместного рейта, на наследство рассчитывать ему было нечего — невеликое свое хозяйство отец решил не дробить и все завещал старшему сыну, попутно отдав скромные денежные накопления дочери на приданое. Младшему же велел зарабатывать на жизнь собственным умом и руками или продолжать жить в родительском доме, помогая в делах старшему брату. Рис выбрал собственный ум и переехал в Кресси, нанявшись наборщиком на работу в печатный цех. Труд наборщиков был труден и кропотлив — они составляли печатные матрицы будущих страниц книги из мелких чугунных буковок, попутно исправляя имевшиеся в тексте грамматические ошибки. Потом эти матрицы заливались чернилами и с них делалось необходимое количество оттисков на бумаге — получался тираж книги.

Разговорчивый Рис охотно рассказал, как познакомился с подпольщиками: те потеряли значительную часть кованых букв от своего печатного станка, спасаясь бегством во время очередной облавы, и явились к нему с предложением купить у него буквы за хорошую сумму денег. Ясно, что предварительно эти буквы Рису предлагалось украсть в цеху. Рис воровать отказался, но ночью подбил напарника набрать подпольщикам листовки и втайне отпечатать их. Естественно, дело вскрылось, ему даже в тюрьме городской несколько месяцев посидеть пришлось и на общественно-полезных работах спину погнуть, чтобы уплатить хозяину цеха (за убытки) и тайной канцелярии (за пособничество подпольщикам) назначенные по суду штрафы. Зато при выходе на свободу его с распахнутыми объятиями встретили друзья-подпольщики. Встретили уже как верного сотоварища, пострадавшего от произвола и жестокости властей.

— Ну-ну, — только и сказала на это Алеся. Уши и глаза она все эти дни держала открытыми, так что составила представления о реалиях местной жизни, да и особой «жестокости властей» в отношении к Рису не усмотрела. — И какие у тебя основания для патетических криков о тяжелой участи народа? На ферме у отца тебя плетьми пороли или ты видел, как с других кожу кровавыми лохмотьями снимают? В цехах и на мануфактурах цепями к станкам рабочих приковывают и заставляют их работать по пятнадцать часов подряд? Дети и женщины до изнеможения на производствах трудятся, в голодные обмороки падают и от чахотки, как мухи, мрут?

Рис побелел, вытаращил на нее потрясенные глаза и судорожно сглотнул.

— Ты что? Так не бывает… Кого приковывают и бьют?! Где ты такое слышала?! Какие дети в цехах?! Дети по домам сидят, по улицам бегают, кто ж их на мануфактуры пустит?! И лечат детей бесплатно во всех больницах, и бесплатно кормят в школах трижды в день, это старикам туго приходится, коли родные не помогают, о стариках государство не думает, только недавно…