Мертвая зыбь - Лев Никулин

- Нынче я в штатском, без ордена, чтобы вас не волновать. Кстати, у меня есть и "Георгий", золотой, с бантом, первой степени, за германскую войну.

С тех пор она говорила с ним вежливее.

Вскоре Захарченко и Радкевича переселили за город. Зубов привел на дачу, где они жили, некоего Антона Антоновича, из петроградской организации "Честь и престол".

Он понравился "племянникам": пристальный взгляд сквозь стеклышки пенсне, сухость и сдержанность в разговоре.

- Вы не из штабных? - полюбопытствовал Радкевич.

- Нет. Из штатских. Служил по судебному ведомству.

Больше ничего "племянники" от него не добились, но о петроградской организации с тех пор отзывались хорошо. На самом деле Антона Антоновича звали Сергей Владимирович, фамилия его была Дорожинский, и он был ценным для Артузова сотрудником. Его предполагалось направить в Петроград вместе с Захарченко и Радкевичем. Их пребывание в Москве становилось опасным: супруги задумали совершить диверсию втайне от "Треста".

Дорожинский поддерживал связь "Треста" с представителем польского атташе. Полковник Вернер вручил подарки - браунинги с монограммами - для Потапова и Якушева. Антон Антонович очаровал Вернера хладнокровием и умением вести увлекательный разговор, ничего существенного при этом не сказав.

- Я дам пану явку к сотруднице нашего консульства в Петрограде пани Кудлинской. Можете быть спокойны, она даже не живет в консульстве и не бывает там: числится сотрудницей нашей репатриационной комиссии и живет во дворе костела на Невском. Вы ей будете очень полезны как представитель вашей организации.

И Вернер дал Дорожинскому такую записку:

"Многоуважаемая пани Мария. Податель сего имеет в руках половину зеленой пятимиллионной ассигнации серия 1004. Другую половину этой облигации Вы получили от меня в Минске, в вагоне. После проверки указанного можно вполне ему довериться".

Прочитав записку, Дорожинский заметил:

- Как бы не вышло так, как с паном Чеховичем.

Вернер рассмеялся.

Дорожинский должен был создать у пани Кудлинской впечатление, что в Петрограде "Трест" имеет внушительные группы заговорщиков и, возможно, все сношения этой группы с Москвой отныне будут идти через Кудлинскую. При первом же свидании он понял, что эта дама настолько наивно себя ведет, что арест ее неизбежен. Действительно, ожидался обыск в репатриационной комиссии, и у Антона Антоновича, предупрежденного об этом Старовым, оказались неотложные дела в Минске.

При встрече с полковником Вернером Дорожинский сказал:

- Мне кажется, что пани Кудлинской кланялся Чехович.

Тот мрачно ответил:

- Вы правы. Я вас чуть не подвел. Мы ее убрали из Петрограда.

Якушев устроил сцену Вернеру, и с тех пор было решено, что польская агентура будет направляться в Россию только с ведома "Треста" и работать при содействии этой организации. Вернер согласился на такое требование лишь потому, что два агента, добывавшие для него шпионские сведения, провалились.

Так удалось умерить аппетиты 2-го отдела польского генерального штаба. Байер убедился на опыте, как опасно добывать подобные сведения не через "Трест", и Якушев мог уклоняться от такого рода поручений.

Чтобы уклоняться и от требований эстонского штаба, очень полезен оказался Роман Бирк. Он требовал, чтобы "Трест" сносился с министерством иностранных дел, а не со штабом. Бирк доказывал, что агентура эстонского штаба очень слаба и нельзя доверяться ей после нескольких провалов.

Артузов, просматривая письма, составленные Потаповым, убедился в ловкости, с которой он вел игру, ограничиваясь одними обещаниями. Запугивая возможностью провала, Потапов сеял панику в эстонском и польском штабах.

Роль Кутепова в эмигрантских кругах все больше возрастала. Поддержание с ним связи приобретало первостепенное значение. По этой причине приходилось мириться с пребыванием "племянников" в Москве.

Из разговоров с Марией Захарченко нетрудно было составить мнение о характере Кутепова: жестокий, упрямый, подозрительный и грубый солдафон.

- Александр Александрович! - говорила Якушеву Мария Захарченко. - Я не скрою от вас, мы не верили в вашу организацию, сомневались, заранее считая себя погибшими. Мы рвались в Россию, рвались на подвиг, решили пожертвовать собой. И тут подвернулся Николай Евгеньевич Марков. Он сказал: "У Монархического совета есть верный филиал в Москве". И "Трест" оказался очень серьезной организацией! Вы должны непременно встретиться с Александром Павловичем, с Кутеповым! Вы увидите, что это за человек!

- Не тот ли это Кутепов, тогда еще полковник, который с десятью ротами преображенцев и кексгольмцев да с двумя эскадронами драгун взялся подавить Февральскую революцию, загнать толпу в угол, к Неве, и дошел с этим отрядом только до Кирочной? - вспомнил Якушев. - Он или не он?

- По тому, что вы рассказываете, похоже на Александра Павловича. Какая сила! Какая энергия! Какой ум!

"Ну, насчет ума ты хватила, милая", - подумал Якушев и вспомнил, что ему говорил Климович. А говорил так: "Вы увидите, этот болван еще обделается на весь мир. Храбрости хватает, а ума ни на грош!"

Захарченко посылала через "Трест" письмо за письмом Кутепову. Письма были полны восторга: "Все великолепно!", "Все солидно!". Кутепов дал супругам указание: поступить в полное распоряжение "новых друзей". Но поддерживать в "племянниках" веру в реальность "контрреволюционной" организации Якушеву становилось все труднее. Они настойчиво требовали "настоящего" дела. Радкевич был не слишком умен, к тому же, что называется, под башмаком у своей супруги. Захарченко не только умела подглядывать и подслушивать: у нее были и свои взгляды на "Трест". Однажды в припадке откровенности она сказала Стауницу, что "Трест" должен существовать до переворота, а там вернется Кутепов и не станет считаться с "идеологией" Якушева.

Из писем Климовича "Тресту" стало ясно, что у Врангеля с Кутеповым конфликт обострился, они обвиняют друг друга в интригах.

Кутепов, в надежде, что его поддержит Николай Николаевич, окончательно переехал в Париж.

- Кутепов в Париже! - с восторгом сообщила Мария Захарченко. - Только бы ему удалось справиться с этой тупицей и службистом Климовичем, с "двором" великого князя, с этими старыми идиотами - Оболенским, Трубецким и балтийскими баронами! Александр Павлович считает "Трест" единственной реальной силой. Представьте, он показал мои письма из Москвы Николаю Николаевичу, и тот был восхищен. Другие только болтают, а тут факты, о них говорят наши письма. Великий князь поручил все сношения с "Трестом" Кутепову.

Потом пришло известие, что Врангель отказался от всякого политиканства, остался только во главе армии и лишил Кутепова звания помощника главнокомандующего, даже вычеркнул его из списков армии. Однако Николай Николаевич поддержал Кутепова, и руководство РОВС, объединившего 25 тысяч белогвардейцев, полностью перешло в его руки. Роль Марии Захарченко как главного агента Кутепова в Москве теперь имела особо важное значение.

Кутепов собирался усилить посылку своих людей в Россию, иначе говоря, заполонить "Трест" своими агентами - диверсантами и террористами. Этого нельзя было допустить.

Мария Захарченко стремилась проникнуть как можно глубже в дела "Треста". Ей с Радкевичем была обещана поездка в Петроград как бы для связи с петроградской группой "Честь и престол".

Захарченко несколько притихла.

Так проходили будни Монархической организации центральной России. Разработка операции "Трест" отнимала много времени у Артузова и его товарищей, за ней внимательно следили Дзержинский и его заместитель Вячеслав Рудольфович Менжинский.

39

1924 год для нашей страны начался с горестной утраты: умер Владимир Ильич Ленин.

Еще 19 января, открывая XI Всероссийский съезд Советов, Михаил Иванович Калинин говорил, что врачи надеются на возвращение Владимира Ильича к государственной деятельности.

И вдруг горестная весть...

Тот, кто был в Москве в эти студеные траурные дни и ночи, помнит прощание народа с Лениным. Помнит Москву в серебряном инее - стены домов, провода, деревья скверов - и неисчислимые колонны людей. Эти колонны медленно вливались в открытые настежь двери Дома Союзов и не имели конца, теряясь где-то далеко в разных районах Москвы.

Смерть Ленина была тяжелейшим ударом для партии, народа, для всех, кто хотел счастья людям.

"Я никогда не видела Феликса таким убитым горем, как в эти дни", пишет друг и спутница жизни Феликса Эдмундовича - Софья Сигизмундовна Дзержинская.

Дзержинский был председателем комиссии по организации похорон Ленина. Сотни тысяч людей в глубокой скорби прошли через Колонный зал - это было невиданное в истории человечества траурное шествие...

Дыхание суровой зимы входило вместе с народом в траурный зал. Все, что было честного, светлого, благородного, соединилось в те дни у гроба Ленина, а кто был вдали от Москвы - находился там мысленно. Глухо доносились взрывы на Красной площади. Мерзлая земля не поддавалась кирке и лопате, ее приходилось взрывать, в лютую стужу строили временный Мавзолей. Москва не спала в эти ночи, люди шли к Дому Союзов, отцы, матери несли на руках закутанных в платки детей. Пройдут десятилетия... Дети запомнят ночь, когда отец или мать поднимали их высоко, чтобы они увидели Ленина в его простой одежде, с красным эмалевым флажком на груди.