Райские птички (ЛП) - Малком Энн

— Ты думаешь, мне не нужна моя человечность? — усмехнулась я.

— Вопрос не в том, что думаю я. А ты?

***

— Знаешь, есть много вещей хуже смерти, — сказала я, проверяя вес предмета в своих руках. — Люди боятся ее так сильно, что почти сходят с ума, пытаясь убежать. Они думают, что самое худшее – это уйти из этого мира, не оставив никаких следов, кроме надгробия, торчащего из кучи грязи.

Я шла вперед размеренными, спокойными шагами. Как и мой голос. Я остановилась перед стулом.

— Но это еще не самое худшее, — сказала я. — Быть похороненным в земле и стать не более чем грудой костей среди миллионов таких же.

Я уставилась на мужчину, который когда-то был моим мужем. Моим мучителем. Потом оглянулась через плечо. К человеку, стоящему в углу; его руки по бокам, не скрещены, потому что это выдавало слабость и беспокойство. Его лицо гранитное, глаза холодные. К человеку, которого я считала своим убийцей. Тот, в ком я была так уверена, забил последний гвоздь в мой гроб, потом выдернул меня из него и заставил увидеть труп, в который я превратилась.

К человеку, которого я ненавидела за то, что он не убил меня.

Но нельзя убить то, что уже мертво.

Я снова повернулась к мужу. Его глаза выпучились от боли, паники, слабости. Никакого холодного, жестокого садизма, который таился внутри, никакой высокомерной силы хулигана-мальчишки, пытающего бабочку, зная, что она не даст ему сдачи.

Это он убил меня.

И я позволила ему.

— Теперь ты бабочка, — сказала я ему.

Конечно, у него не хватило духа, чтобы выглядеть смущенным.

Но это не имело значения.

Я говорила это не для него. Или даже не для Лукьяна. Человек, которого я ненавидела. Чудовище, которое я любила.

Нет, это было для меня.

Для дочери, которой я не дала имя, потому что было слишком больно навешивать ярлык на последнюю сломанную часть себя.

— Есть много вещей хуже смерти, — продолжала я холодным, неузнаваемым голосом.

Но мне понравилось. Мне нравилась тяжесть пистолета в руке, нравились пот, кровь и синяки, покрывающие человека, который считал, что власть и боль — это его право. Лукьян был прав, вот кто я. Чудовище, которым боялась быть.

— Хочешь, покажу? — сказала я, вдавливая ствол пистолета ему между ног.

Стоны Кристофера приглушились кляпом, но для моих ушей они были музыкой. Я улыбнулась, оставив пистолет там на несколько долгих удовлетворительных мгновений.

Потом я отпустила его.

— Но ты этого не заслуживаешь, — сказала я, поднимая пистолет. — Ни одной секунды моего времени.

Грохот выстрела эхом разнесся по комнате, и от отдачи болезненно завибрировали все кости в руке и плече. Я смотрела, как из раны вытекает кровь, остатки жизни Кристофера и то, что осталось от моей человечности.

Если вообще что-то осталось.

========== Глава 14 ==========

Я думала, что после убийства человека, ответственного почти за каждый шрам внутри и снаружи моего тела – человека, который убил мою дочь, – я буду наполнена каким-то умиротворением. Каким-то завершением.

Но нет.

Я не могла примириться с убийством, которое совершила.

Меня это не беспокоило. Дело не в этом.

— Я хочу еще, — сообщила я Лукьяну.

Он взглянул на меня, удовлетворение мелькнуло на секунду на его лице, и он посмотрел на мою пустую тарелку.

— Я попрошу Веру принести тебе вторую порцию.

Я тоже посмотрела вниз, удивленная, что вообще доела. Я даже не насладилась вкусом. Я проглотила все только из-за тонких намеков Лукьяна о питании моего тела и наказании – не в хорошем смысле – если я этого не сделаю.

— Нет, — я махнула рукой. — Я хочу еще крови.

Его бровь слегка дернулась то ли от интереса, то ли от удивления. Я еще училась Лукьяновским тонкостям.

Я знала, что он будет ждать, пока я все объясню, поэтому так и сделала.

— Крови тех, кто причинил мне боль. Кто заставил меня истекать кровью, — уточнила я.

— Твоя семья? — он угадал правильно.

Я кивнула.

— И каждый, кто видел, как меня избивали, унижали, пытали. Все, кто внес свой вклад, — добавила я.

Он посмотрел на меня. Долго и упорно.

— Мы можем это сделать, — сказал он наконец. — Возможно, я смогу схватить их всевсех, но на это потребуется время. Очень много. Не то что бы у нас его нет.

Смысл его слов был ясен. Он не разглагольствовал, когда дело касалось подобных вещей. Он не подталкивал меня к тому, чтобы выйти из дома, обратиться за психологической помощью. Он просто заговорил на эту тему. Не из-за моего психического здоровья или последствий страданий от чего-то подобного. Нет, для более тонких деталей массового убийства всех, кто когда-либо причинил мне боль.

Я никогда не любила его больше, чем в тот момент. Конечно, я этого не сказала.

— Ты имеешь в виду, что мне нужно выйти на улицу? — спросила я.

Он коротко кивнул.

— Думаю, это будет не так просто: открыть входную дверь и выйти.

От одной мысли об этом у меня учащенно забилось сердце. Я отрицательно покачала головой.

— Я этого и не ждал, — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Если бы это было так просто, ты, скорее всего, уже сделала бы это. Когда ты впервые проснулась и увидела перед собой меня и возможность неминуемой смерти.

— Возможно, — улыбнулась я.

Я часто улыбалась. Лукьян не очень понимал, когда и как он шутит, но я знала, что ему нравится моя улыбка. Конечно, он этого не сказал. Он был не из тех, кто занимается такими глупостями, как сладкие комплименты.

Его взгляд скользнул по моим губам, он наклонился вперед и сжал мои пальцы.

— Приступим к нашим планам, — сказал он. — Я найду для тебя несколько целей с меньшим риском, чтобы ты могла приступить к работе, пока мы не найдем способ, как ты сама их будешь находить.

Это был Лукьян. Строит планы. Управляет вещами. Ставит условия, которые не хуже, чем смертный приговор.

Он вселил в меня надежду.

Что, конечно, было опасным и роковым чувством. Я это знала. Но все равно сделала.

Потому что люди глупые.

***

Мой желудок был полон бабочек.

С ножами вместо крыльев.

Лукьян как всегда был верен своему слову.

Через два дня после нашего разговора Брэд – человек, который иногда наблюдал, как Кристофер бил меня, иногда помогал – сидел на том же самом месте, где его двоюродный брат испустил последний вздох.

Я позаботилась о том, чтобы его постигла та же участь.

Лукьян изувечил его так же, как и Кристофера, но на этот раз на левой руке вообще не было пальцев.

Я не стремилась к театральности, к эпической речи, пока кружила вокруг него с пистолетом. Нет, в этом отношении я была похожа на Лукьяна. Я просто всадила ему пулю в голову и не стала заниматься пытками.

Моя рука все еще дрожала от удара пистолета, кровь пела от жара мести, когда холодные губы Лукьяна коснулись моей шеи.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, обхватив мое тело руками, притягивая меня обратно к своей груди.

Я попятилась назад.

— Я чувствую себя… не очень, — призналась я. — Никакой вины.

— Вина – это для тех, кто притворяется святым. Мы не притворяемся, — пробормотал он.

Его рука потянулась к моей, поднимая пистолет. Другой рукой он вытащил обойму и опустошил патронник. Они с грохотом упали на пол.

— Нет, — согласилась я хриплым голосом.

— Ты хорошо справляешься, — сказал он, целуя меня в мочку уха.

— В убийстве? — выдохнула я.

— В отказе от своей человечности, — сказал он мне в шею.

Мое сердце бешено забилось.

Его зубы царапнули кожу, где бился пульс. Он затарабанил сильнее от осознания того, на что способны его зубы, на что способен он сам. Вскрыть мою вену, держать меня, пока кровь не зальет нас обоих, и я умру в его объятиях. Я почти чувствовала, как влажная липкость прилипла к нашей коже.

Вместо зубов его губы кружили вокруг этого места, целуя, пробуя жизнь, бьющуюся под моей кожей.