Райские птички (ЛП) - Малком Энн

Я вздрогнула, когда холодный подвал поманил меня обратно. Влажный воздух напал на мои чувства, запах крови. Крысы. Свои собственные отходы, потому что у меня ничего не было, кроме ведра. Холод кусал кожу сильнее, чем крошечные острые зубы грызунов.

Мой взгляд упал на наручники, все еще остававшиеся в руках Лукьяна.

—Я… он использовал их, чтобы… преподать мне урок, — прошептала я. — Кажется, я пробыла там целую неделю, — нахмурилась я. — Не знаю. Не верю, что кто-то способен пережить это целую неделю. Но, наверное, так оно и было. Потому что я здесь, — последняя фраза была скорее мольбой, отчаянным напоминанием о том, что я на самом деле жива.

— Ты здесь, — твердо сказал Лукьян.

Никаких других слов утешения. Никакой нежности. Но мне это не нужно. Мне нужно было железо его голоса.

Он перекатился быстро и плавно, так, что я оказалась на нем сверху. Я позволила ему манипулировать мной, как марионеткой, мое тело двигалось вверх, так что я оседлала его. Я задохнулась от прикосновения его твердости к моей чувствительной сердцевине.

Его глаза были клеймами, они опаляли мою кожу. Холодный металл был прижат к моей руке. Это настолько потрясло, что я пошевелилась и посмотрела вниз на наручники, которые мои пальцы рефлекторно сомкнули. Первым моим побуждением было отбросить их как можно дальше.

Руки Лукьяна сомкнулись вокруг моих, словно он почувствовал, что я хотела их выкинуть.

— Элизабет.

Мои глаза снова метнулись к нему, вместо того чтобы исследовать чистый металл в поисках пятен крови.

Он ничего не сказал. Нет, он просто убедился, что я смотрю на него, намеренно отпустил мою руку, вытянул свои над головой и обхватил ими железную спинку кровати.

Смысл был ясен.

Я перевела взгляд с его рук на наручники.

Он ничего не сказал. Не приказывал мне ничего делать. Слова покинули нас, оставив наши инстинкты.

Я втягивала в себя грубый воздух. Наручники, которые первоначально казались мне такими отталкивающими, теперь трансформировались. Они были тяжелыми, но очень похожими на оружие. Сила от них просочилась в мою ладонь. В мою кровь.

Щелчок застежки предупредил о том, что мой монстр уже принял решение, которое я слишком боялась принять сама. Я провела кончиками пальцев по напряженным мышцам бицепса Лукьяна, вены натянулись на его коже под неестественным углом.

Он зашипел, когда я сжала сталь. Его зубы задели мой сосок, когда я наклонилась вперед ровно настолько, чтобы дать ему возможность прикоснуться к чувствительной коже.

Я нагнулась глубже, позволив ему закрыть рот и яростно завладеть моей грудью.

Его член пульсировал напротив меня, когда я терлась о него своим возбуждением, впитывая в нас обоих правду о том, что наручники и их сила сделали со мной. Мои бедра начали двигаться против него. От его рычания вибрировал мой сосок.

Я откинулась назад, его глаза горели свирепостью зверя в клетке. Наручники загремели по металлу, когда он приподнялся, пытаясь дотронуться до меня.

Мои ладони прижались к матрасу, и я начала ползти вверх, мой клитор кричал от потери его члена. Я позволила своей обнаженной сердцевине потереться о его пресс, поползла дальше. Мои руки вцепились в изголовье кровати, я подтянулась и зависла прямо над его ртом, мои колени были по обе стороны от его лица.

Его грубый выдох послал теплый поток воздуха прямо на кожу, которая взывала к его рту. Желудок перевернулся от его дыхания на самую интимную часть меня.

— Элизабет, опусти свою гребаную киску, чтобы я почувствовал, как сильно твой контроль тебя заводит, — потребовал он, его голос был напряжен от разочарования.

Язвительный тон его голоса, звон наручников в отчаянии вызвали во мне новый прилив желания, я чуть не кончила без всякого контакта.

Я соединила наши пальцы вместе, единственным жестом силы, который в данный момент был позволен.

Сила.

Контроль.

Он давал мне это.

Человек, который ценил эти вещи превыше всего.

— Элизабет, — предупредил он. — Если я сейчас не отлижу твою пизду, я не позволю тебе кончить, пока ты не сойдешь с ума.

Мои бедра опустились.

Он пожирал меня.

Яростно.

Изысканно.

За гранью здравого смысла.

Его пальцы оставались прижатыми к моим, я позволила ему взять надо мной контроль. Белые звезды взрывались в моем видении, когда я кончала снова и снова.

Его рот прогнал весь холод. Подвел меня к краю могилы и обратно. Заставил меня забыть о гнили и пятен крови на наручниках.

На мне не было ничего, кроме его рта.

Я ахнула, вынырнув из его атаки. Больше не дразня и не растягивая движения, мое тело скользнуло вниз по его телу, и я насадила себя на его член, прежде чем он даже понял, что происходит.

Все его тело напряглось под наручниками, он издал дикий рык. Его глаза светились желанием, таким темным, что оно таяло в стенах позади нас. Я оседлала его. Жестко. Несмотря на чувствительность моей кожи, несмотря на то что я была уверена, что не переживу еще одного оргазма, я прижимала нас друг к другу снова и снова.

— Опусти свой гребаный рот сюда сейчас же, — выдохнул он, прежде чем его член напрягся внутри меня.

Я сделала, как он просил, прижалась губами к его губам и утонула в нем. Он немедленно взял под контроль поцелуй, поскольку это было единственное, что он сейчас мог контролировать.

Мы как будто вырезали кусок своего мира и сделали его темным и развратным.

Его тело напряглось рядом с моим, и мои внутренности начали пульсировать еще одной кульминацией. Его зубы впились в мою нижнюю губу, когда я выдоила из него жестокий и интенсивный оргазм.

Это длилось целую вечность, наше наслаждение, более сильное, чем все, что было до этого.

В одно долгое мгновение я рухнула ему на грудь, наши тела, влажные от пота, прилипли друг к другу. Воздух был пропитан острым запахом секса. Он поселился в моих костях.

Лукьян все еще был твердым внутри меня, тело напряжено.

Я моргнула, слегка подвинувшись, чтобы встретиться с ним взглядом. Даже от небольшого движения я тихонько вскрикнула, когда он дернулся внутри меня.

Его глаза потемнели.

— Сними с меня наручники, — проинструктировал он. — И я покажу тебе, как чертовски великолепно это было, — он дернул бедрами вверх. — Я буду поклоняться тебе и наказывать одновременно.

Меня пугала темнота и звериное рычание в его голосе.

Но я все равно сняла с него наручники.

***

— Это было жестоко, — прошептала я в темноту.

Ни Лукьян, ни темнота не ответили.

— Ты знал, что они что-то сделают со мной, эти наручники, — продолжала я.

— Подозревал, — наконец ответил он, и в его голосе зазвучала темнота в комнате.

— И все же ты принес их, — упрекнула я.

— Ты жалуешься? — спросил он, его рука скользнула между моих ног, касаясь области, которая никогда не испытывала такого сгущенного количества удовольствия, как в предыдущие часы.

— Нет, — прошептала я, у меня перехватило дыхание, когда его рука легла между моих ног. — Но мне пришлось сначала пройти через ад.

— Через ад не пройти, Элизабет, — сказал он. — Мы уже в нем. Мы всегда будем в нем. В некоторых местах пробираться труднее. Другие достойны проклятия, — его голос стал хриплым.

Мое дыхание – прерывистым.

— Ни один из нас в жизни не знал доброты, — продолжал он, нежно потираясь об меня.

Даже самое нежное прикосновение было слишком. Но мне все равно хотелось большего.

— Мы не созданы для этого. Здесь доброте нет места, — он нажал подушечкой большого пальца, чтобы подчеркнуть свою точку зрения, прежде чем отпустить меня. — Только не с нами.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, найти слова.

— Значит, жестокость – это все, что я когда-либо получу от тебя?

Он притянул меня к себе – грубо, конечно, как всегда, но в этом чувствовалась какая-то нежность, которую я не могла объяснить.

— Нет, — прохрипел он. — Ты получишь от меня все. Все, что у меня есть. Во мне нет ни капли доброты, сочувствия или мягкости. Но я вырежу свое гребаное сердце и подам его тебе на блюде. Именно это я и пытался тебе продемонстрировать. Это должно что-то значить.