Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я - Павел Фокин

Поэт, прозаик, критик; редактор-издатель московской еженедельной газеты «Литературно-художественная неделя» (1907; осуществлено всего четыре выпуска). Стихотворные сборники «Opuscula» (М., 1904), «О печали светлой» (М., 1907), «Путь голубиный. Лирическая повесть» (М., 1908), «Стихи. 1904–1909 гг.» (М., 1910), «Горсть» (Сухуми, 1923).

«Высокая, легкая фигура с беспомощно сдвинутой всегда чуть-чуть набок головой, в высоких крахмальных воротничках. Круглые, детски-огромные, удивительно серо-зеленые глаза над тонким актерским ртом. Преподаватель любимого нами предмета – Виктор Иванович Стражев. Из всех гимназических учителей в этой с трудом тащимой лямке старших классов самый интересный, загадочный, привлекательный. Все ученицы читали его сборник стихов и прозы „Opuscula“. Декламировали:

Они стояли молча. И плакала она,И тихо плакал ветер у темного окна,И улица рыдала огнями фонарей,И плыли мимо пятна неведомых людей.И грустно-грустно было у темного окна,Они стояли молча, и плакала она.

Сидя на первой парте, под экстатически-вдохновенную лекцию о Бодлере, вглядывалась я в мерцающие каким-то фосфорическим морским свечением глаза и неотступно думала об „этой женщине“, стоящей с ним у окна. Какая она? Где? Продолжает ли он быть с ней?» (Н. Серпинская. Флирт с жизнью).

«Худой, бритый, зеленый от кисли, обиженно-томный (до черных кругов под глазами), во веки веков благородный, „наилиберальный“, „наилевейший“ во всех отношениях Ленский, „с душою геттингенской“, им вынутой, видно, из томика стихотворений Коринфского, – Виктор Иванович Стражев, учитель словесности, ставивший В. Ходасевичу, „ученику“, – о, не балл: треугольник (не смей, гимназист, защищать декадентов); и тут же, через несколько лет уже перепрыгнувший через ученика, чтобы в „третьей волне символизма“ обставить всех нас – строчкой, напоминающей Фруга, Сергея Сафонова иль Мазуркевича (были такие поэты)» (Андрей Белый. Начало века).

СТРУВЕ Петр Бернгардович

Экономист, публицист, философ. В 1890-е редактировал журналы «легальных марксистов» «Новое слово» и «Начало». В 1896 участвовал в IV конгрессе II Интернационала. После Первого съезда РСДРП в 1898 был привлечен членами ЦК РСДРП к составлению «Манифеста Российской социал-демократической рабочей партии». С 1902 редактировал журнал «Освобождение», с 1903 один из лидеров «Союза освобождения». С 1905 член ЦК партии кадетов, возглавлял ее правое крыло. Был депутатом Второй Государственной думы (1907), редактором журнала «Русская мысль». В 1918–1920 – член «Особого совещания» при генерале А. Деникине, член правительства генерала П. Врангеля. Участник сборников «Вехи» и «Из глубины». Сборники статей «На разные темы» (СПб., 1902), «Сборник статей 1905–1910 гг.» (СПб., 1911). С 1920 – за границей.

«Струве, Петр Бернгардович. Высокий, худой и сильно сутулый; рыжая борода, очки на близоруких глазах, прекрасный лоб. Говорит, если чем заинтересован, страстно, с увлечением, но нужных слов для правильного построения фразы не находит, речь получается путаная, обрывистая; он старается ей помочь, нелепо размахивая длинными руками. В обращении его – то изысканнейшее джентльменство, то совершенно непонятная грубость. Умница первостатейный – это первое и главное от него впечатление. Горький недавно назвал Струве „болтуном“ и писал, что Струве с первого же знакомства произвел на него впечатление болтуна. Это не так – никогда в Струве не было ничего такого, что характеризует болтуна.

…И еще тем производил он сильное впечатление, что чувствовался в нем темперамент прирожденного бойца.

…Струве первым всегда шел против течения под самые сильные и жесткие удары. Так было с его „Критическими заметками“ – первой легальной книгой в защиту марксизма; он принял на себя сокрушающие удары Михайловского, про которого тогда еще нельзя было знать, что это колосс на подгнивших ногах. Первым же Струве пошел против марксизма, когда он восторжествовал по всей линии, и вызвал к себе взрыв негодования прежних своих товарищей» (В. Вересаев. Литературные воспоминания).

«Первое время я просто была ослеплена разнообразием знаний, кипеньем мыслей, которыми Струве был окружен, как алхимик волшебными излучениями. У него была отличная память, в особенности книжная. Он запоминал факты, аргументы, цифры, подробности полемики, мысли, мог цитировать целые страницы. Все это не лежало сырым грузом, а непрерывно переваривалось в его емкой мозговой лаборатории. Напряженная энергия его мысли рассыпала искры, будила, заставляла мозги шевелиться. История, политика, экономика, философия, до известной степени литература – всем этим Струве был пропитан, всем делился с теми, кто готов был его слушать, кто способен был поспевать за быстрым бегом его мыслей. Их нельзя было ни остановить, ни перебить. Можно было иногда, в ответ на вопрос о чем-нибудь, что интересовало не его, а его собеседника, получить отрывистую, но всегда точную справку. Но отвести его собственные мысли на то, о чем думал собеседник, было очень трудно. Струве, как хорошая охотничья собака, сразу возвращался на свой след, бежал за своей дичью.

Марксизм, от которого тогда и он, и Бердяев теоретически уже отказались, наложил свой след на его умственные привычки, на подход к проблемам, на построение фраз, в особенности в разговоре, но отчасти и в писаниях.

…Для Струве не было ничего раз навсегда, никаких незыблемых политических или экономических выводов. Его сила, его редкое интеллектуальное обаяние состояло в том, что в его неугомонном мозгу вдруг разверзались шлюзы, прежние наслоения смывались, на их место из глубины всплывали новые обобщения, если не озарения. Но еще долгий путь предстояло ему пройти, прежде чем он стал либеральным консерватором, как он сам себя под старость называл.

…В мыслях Струве был очень смелый человек. Иногда его смелость переходила в подлинное дерзание. Он не боялся думать вслух, выбрасывать не до конца выношенное, особенно когда был захвачен новой идеей, когда его неутомимый ум искал новой постановки, новых решений. Найдя их или только еще их нащупывая, он, что называется, пер напролом, не боялся ударов ни слева, ни справа. В такие творческие полосы своей умственной жизни Струве становился, выражаясь словами Ницше, дарящей добродетелью. Он будил, толкал, тревожил, сердил, заставлял и других шевелить мозгами, не давал остановиться на застывших формах. Для публициста и мыслителя такое беспокойство мысли было ценным даром» (А. Тыркова-Вильямс. То, чего больше не будет).