Когда мы виделись в последний раз - Лив Константайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Кейт было такое чувство, будто разум перестает ее слушаться. Она так старалась держать его под контролем, планировала каждый свой день. Она соскучилась по операционной. Там она была главной. Сильной, уверенной, компетентной. Да, порой во время операций возникали неожиданности, но она никогда не паниковала, оставалась воплощенным спокойствием, а все волнения оставляла за дверью, в предоперационной. Она долго обучала себя такому поведению, и у нее всегда был готов план на все случаи.
А в реальном мире, где не было ничего организованного и упорядоченного, все было иначе. Она не могла позволить себе снова лишиться рассудка.
В гостиную вошел Саймон и прервал раздумья Кейт:
– Мне нужно съездить в офис, забрать кое-какие рисунки. Потом до конца недели буду работать дома. Притом, что теперь происходит, мне дома лучше.
Кейт посмотрела на него подозрительно:
– Уже поздно. И ты сейчас поедешь? До утра не подождет?
– Просто лучше забрать сегодня.
«А может быть, он едет встретиться кое с кем, чье имя начинается на букву С», – подумала Кейт, но вслух сказала:
– Хорошо.
Саймон озабоченно посмотрел на нее:
– Я пытаюсь поддерживать тебя. Мне позвонят рано утром, и эти рисунки мне нужно просмотреть до разговора. В противном случае мне пришлось бы ехать в офис завтра с утра, а если уж я там окажусь, вырваться будет сложно. Я ненадолго.
– Отлично.
После ухода мужа Кейт зашла в детскую и несколько минут смотрела на спящую Аннабел. Она любила смотреть, как спит ее дитя – истинный ангелок. При мысли о том, что она не сможет увидеть, как ее драгоценная девочка подрастет, у Кейт заныло сердце. Кейт вдруг порывисто подбежала к кровати и взяла Аннабел на руки. Аннабел зашевелилась.
– Ш-ш-ш-ш… Все хорошо. Мы просто пойдем спать в комнату к мамочке.
Кейт успокоила дочку, и через несколько минут та уже крепко спала на большой кровати с балдахином в комнате матери.
Кейт вышла в коридор и поманила к себе охранника:
– Алан, я хочу, чтобы вы охраняли мою спальню. Чтобы никто не входил. Понимаете меня? Ни мой отец, ни мой муж, ни няня. Никто.
Если он и удивился, то виду не показал:
– Конечно.
Кейт заперла дверь и для верности придвинула к ней большущее вольтеровское кресло. Она твердо решила на следующий день зайти в Интернет и поискать какую-нибудь хорошую сигнализацию на дверь. Она не желала никаких удивлений и потрясений.
Нужно было что-то предпринять, чтобы успокоиться, но что?
Когда она была маленькая, Лили ее любовно прозвала маленькой трусишкой. Тому, у кого сознание не работало таким образом, невозможно было понять, как может измучить человека тревога, каким беспомощным может его сделать. Переживала ли она из-за домашней работы или волновалась, выбирая правильный наряд для вечеринки – похоже, она всегда нервничала излишне, с избытком. Одним из самых ранних воспоминаний Кейт было то, как она спросила у матери, почему та так уверена, что Санта-Клаус не ушибется, спускаясь по дымоходу. А когда Кейт стала подростком, ее страхи только выросли. Когда родители куда-нибудь уходили вечером, она лежала в кровати без сна до тех пор, пока не слышала звон дверного колокольчика. Только тогда она убеждалась, что мать с отцом вернулись домой целыми и невредимыми. Воображение рисовало ей страшные картины – будто бы родители погибают в автокатастрофе или на них нападает бандит. Она ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть, всеми силами стараясь очистить сознание от жутких сценариев, которые оно сочиняло. А потом родители возвращались домой живые и здоровые, и Кейт чувствовала себя дурочкой. До следующего раза.
И хотя ничего ужасного в ее жизни не произошло, ее счастью всегда мешало ожидание беды. Она лежала без сна и воображала страшные несчастья. Потом она обнаружила, что, если производить в уме математические вычисления, это помогает заснуть. Увлеченное уравнениями, ее сознание переставало подбрасывать ей кошмарные варианты развития событий.
Блер была первым человеком, с кем Кейт откровенно поделилась масштабами своих страхов. Это случилось однажды ночью, к концу их первого года учебы в Мэйфилде. Она пришла в спальню к Блер, и они лежали в темноте. В доме стояла тишина, и девочки делились секретами.
– А ты когда-нибудь боишься, что что-нибудь случится с твоим отцом, когда ты так далеко от него? – спросила Кейт.
– Не очень. А причем тут то, что я от него далеко?
– Ну… Не знаю. Мне вот иногда в школу уходить не хочется. Боюсь, что что-нибудь с мамой случится, когда меня не будет.
Блер, лежавшая рядом на кровати, перевернулась на другой бок и спросила:
– Что-нибудь нехорошее?
– Да, – вздохнув, ответила Кейт. – Вот когда мы все вместе, мне безопасно и хорошо. А когда я в школе, я все время думаю, чем занимается мама и что ее постоянно нет дома. Папа днем на работе, и к этому я вроде как привыкла. А мама… она все время помогает женщинам, которых бьют мужья. А вдруг кто-нибудь из этих мужчин ударит ее? Думаешь, я чокнутая, да?
Блер потянулась к Кейт и в темноте взяла ее за руку:
– Конечно нет. Я это понимаю. Но ничего с ней не случится. Она слишком хороший человек.
– Откуда ты знаешь, что ничего не случится? Почему так думаешь? – спросила Кейт.
– Потому что миру нужны такие люди, как твоя мама. Просто тебе надо прогонять такие мысли. – Она посмотрела на Кейт. – Погоди. Может быть, мы что-то придумаем. Тебе надо как-то отвлекаться от таких мыслей. Какими-то словами. Стишком, например.
– И что это даст?
– Ты перестанешь фиксироваться на тревоге. Будешь произносить какие-то слова и через какое-то время забудешь о своих страхах.
И Кейт согласилась попробовать. Они вдвоем сочинили считалку, и, как ни странно, она начала работать. По крайней мере, чаще да, чем нет. А потом Кейт попала в команду по легкой атлетике и начала заниматься другими внешкольными делами, и не успела заметить, как стала настолько уставать физически, что на страхи просто не было сил. Но в десятом классе психиатр диагностировал-таки у нее генерализованное тревожное расстройство и предложил принимать лекарства. Кейт сразу почувствовала разницу. Одержимость тревогами сразу отступила, пропали навязчивые
