Первозимок - Михаил Касаткин

Петька молчал. И потому бабушка продолжала:

- Ты вот школу окончишь для чего? - И ответила вместо него: - Чтобы работать умеючи! Вот и Расхвату к работе приступать надо!

Потом, решив, должно быть, что убедила Петьку по всем правилам, как надо, бабушка приказала:

- Садись поешь вот, что на столе. А мне в правление надо... - И даже сделала движение к выходу.

Но Петька вдруг сел прямо на земляной пол, не отводя глаз от мешков с мукой, будто они были главной бедой и причиной всему, и сам не заметил, как из глаз его - одна за другой - скатились по щекам слезы. Повторил:

- Продала... За муку продала!.. - И ударил кулаком в тугую, ни в чем не виноватую рогожу.

- Не продала, - твердо возразила бабка. - Отдала. А мука - это за твою учебу. Елизар ведь взял его тому же Савелию на помощь, у которого ты Расхвата брал. Так что вроде бы от хозяина опять к хозяину Расхват переходит... Савелий просил, чтоб и ты к стаду пошел, да я не согласилась. Семья у нас ведь - не семеро по лавкам... Проживем пока без лишнего заработка. А твой уже вот он - заработок. - Она вновь погладила сухонькой рукой мешки. - Самому учиться надо. А Савелию трудно одному управляться: от всех соседних колхозов к нему овец посогнали, вот он и будет их стеречь.

- Не стеречь, а пасти... - машинально, не своим голосом поправил Петька.

- Стеречь, - опять возразила бабушка. - Про Аверкия-то слыхал? А их тут ишо не один Аверкий. Разные страсти творят, а кажин раз про то не забывают - что пропитание нужно. Без пропитания в болоте долго не просидишь. Да еще в зиму глядя. Вот они уж, бывает, и ничего не подеют людям, а живность какую, хлебушек подчистую заметут всегда... Потому и не поскупились колхозники - ото всех колхозов эта мука, чьи овцы у Савелия в стаде, - стеречь их надо, а не только пасти... Два мешка, - повторяла бабка. - А ты за двадцать яиц всего Расхвата взял. Это за науку твою. Собак, какие нашлись, давно посгоняли к Савелию... Да рази они с Расхватом сравняются?!

Петька продолжал отупело глядеть на мешки перед собой, и чувство необратимости происшедшего мало-помалу охватывало, наполняло его - до безразличия, похожего на успокоение. Так что он, наверное, уже почти не страдал, когда бабушка взялась опять за дверную ручку и сказала:

- Поешь... Побудь тут пока... А я - в правление, да еще кой-куда... - И она вышла.

А Петька долго еще сидел, мало-помалу приходя в себя и сам удивляясь этому неожиданному спокойствию своему. Подумал даже, что все правильно: был Расхват - и нет Расхвата, были у него, у Петьки, свои планы - теперь надо жить, как выходило, по-прежнему - без глупостей, без выдумок: раз так порешила судьба - ничего не поделаешь...

Но едва уловив какое-то движение за дверью - мигом вскочил на ноги.

«Расхват!» - Петька в одном броске распахнул дверь настежь...

Но у порога, прислонившись к стене, стоял Сережка и, боязливо оглядываясь, заговорщицки спросил:

- Бабушки нет?!

Петька разом обессилел снова. «Чудес на свете не бывает... Зачем обманывать себя?» И подтвердил:

- Нету... Один я. Заходи...

- Ты не волнуйся! - быстро и радостно заговорил Сережка, едва переступив порог. - Мы Расхвата в два счета вернем назад! - загорелся он своей идеей. - Я знаю, для чего Елизар взял его, - на кошару, овец стеречь. В гуртах всегда собак держут. А нам только позвать - и Расхват опять прибежит к нам. Спрячем его теперь уж как следует от Елизара. А?! - воодушевленно заключил Сережка.

- Его и маленького было не спрятать... В карман ведь не сунешь? А ты уже раз прятал его от отчима, когда Расхват еще подростком был... - ответил Петька печально и рассудительно. - Теперь его вовсе не скроешь. Да и нельзя нам брать его теперь... Вон сколько муки за него со всех колхозов насбирали. А бабка... - Он впервые вслух назвал свою добрую, справедливую бабушку таким грубым, чужим словом: «бабка». - Она уже столько за долги отдала из нее, где мы с тобой муку найдем, чтобы вернуть хозяевам?.. - И, вздохнув, чтобы проглотить горечь, Петька заключил, едва не повторяя слова бабушки Самопряхи: - Расхват теперь будет зарабатывать себе на пропитание... Нести службу, как полагается собаке...

Хорошо хоть Петька в свое время не посвятил друга, для какой службы, для каких целей обучал Расхвата...

Пусть уж хоть это навсегда останется его, Петькиной тайной.

- Собака ведь не для потехи нужна, - сказал он, - а для пользы людям... Аверкий-то со своей шайкой вон что делает!.. - И Петька снова незаметно проглотил комок, что в который уж раз подступил к горлу.

Сережка не знал, какого труда стоило Петьке его «предельное» спокойствие, поэтому, немножко удивленный вначале, обрадовался в конце концов за друга:

- Правильно! Пусть он овец сторожит, несет свою службу. А он все равно и там, на кошаре, наш будет! Станем бегать к нему! И получится вроде как не расставались!.. Верно?!

Петька кивнул в ответ.

И Сережка, сразу успокоенный, потому что переживал за Петьку больше, чем за себя, торопливо распрощался:

- Побегу! А то и так мне всыпят дома: весь день пропадаю!..

Мысль о том, что можно часто навещать Расхвата, действительно приободрила и Петьку. Но, как он уже убедился, легко планируется, а выходит частенько все наоборот...

Кошару перевели поближе к дальним лугам и выпасу, пока еще снег не накрыл траву, землю, до которых пешком не вдруг дойдешь, даже на лошади трудно обернуться в однодневье: только машиной можно...

А на все колхозы окрест была единственная старая полуторка, мотор которой назывался газогенераторным, то есть работал на деревянных чурках, которые жгли в специальном котле при машине. И полуторка эта больше ремонтировалась, чем ходила, а нужда в ней была у каждого колхоза, так что рассчитывать на машину не приходилось.

Однако судьба, оказывается, не всегда бывает коварной. И она готовила Петьке сюрприз...

Уже почти месяц спустя, перед самыми, казалось бы зимними снегопадами когда у Сереги даже волосы потемнели чуток, а у Петьки заметно поубавилось веснушек на лице, зима вроде бы вовсе передумала наступать Изморози как не бывало. Даже по утрам. А днями начало пригревать такое солнышко - хоть сбрасывай телогрейку, рубаху, штаны - и купайся.

В такую вот не по времени яркую субботу бабушка с просветленным, как небо над головой, лицом, пряча в глазах затаенную радость, неожиданно спросила Петьку:

- Знаешь, куда мы завтра поедем с тобой?..

А Петька никуда ехать не хотел и не собирался, потому что они с Серегой уже договорились пробовать заготовленные вентеря да и попытать счастья на удочку, раз уж после осени собралось опять вернуться лето, и ни речка, ни старица не думали замерзать.

Об этом Петька и сообщил в ответ своей бабушке.

- Дурачок ты, - коротко заключила та, выслушав его доводы. - Отложи свою рыбалку. Другой раз сходите, если вправду лето наступит... А поедешь со мной за валушком. Надо бы ему еще поддобреть... Но уж раз так вышло... Завтра машина туда идет, и нас прихватят с тобой: туда, обратно...

Выделенный им валух, как известили бабушку еще неделю назад, поломал себе правую переднюю ногу и стал едва поспевать за гуртом, и не то что кормиться, жиреть, а терять стал в весе, худеть, потому его надо было вовремя забрать, чтобы если и подкормить еще, так уж дома: сенцом, ополосками - чем найдется...

А главное, отчего светилось бабушкино лицо - не за себя радовалась, за внука, - что предоставлялась ему возможность повидаться с Расхватом.

Петьке незачем было уточнять причину бабушкиной радости. Труднее - не выказать своих чувств. Поэтому, стараясь скрыть обуревавшие его радость и тревожное волнение, Петька невнятно пробурчал в сторону:

- Расхват уж и позабыл небось меня...

- Позабыл не позабыл, - ответила бабушка, - а повидать его все ж тебе надо... Да и поможешь мне, если нужда будет...

Это она уж для порядка добавила. Что - не нашлось бы кому ей помочь? Хоть тот же шофер с полуторки... Да раз уж машина туда шла, значит, не ради них только: людей достаточно будет...

Об этом Петька говорить бабушке не стал. А едва только выслушав ее предупреждение: «Ложись пораньше, до зорьки встанем...» - схватился и побежал через всю деревню к Сережке: ни с кем другим эту новость как следует не обговоришь. Да и не поймет его никто, кроме Сережки.

О наказе ложиться пораньше он тут же почти забыл. А когда Сережкина мать совершенно неожиданно разрешила и тому съездить вместе с Петькой, даже заночевать у него ради такого случая, они и вовсе позабыли о сне.

Всю дорогу болтали о разной разности, хохотали без особых причин, и вообще настроение у обоих было таким, какое случается только перед праздниками да накануне школьных каникул, так что до Петькиной избы они добрались уже затемно.