Чудеса в кастрюльке - Дарья Донцова

– Иди лучше посмотри телик, – буркнула я, – небось Никитка опять всю ночь проплачет, сама уберу!

Глава 21

Кухня сверкала. Ленинид с приятелем постарались на славу. Потолок радовал белизной, стены нежно-розовыми обоями, в углу ждал своего часа свернутый в трубку новый линолеум. Собственно говоря, работы тут было немного. Протереть кафель, окно, привести в порядок кухонные шкафчики с плитой и вымыть пол. Я, ворча, принялась за работу.

– Вот ни за что не стану лезть внутрь шкафов и эти пятна жира отскребать не буду! Маринка с бабой Клавой в жуткой грязи живут! Смою только капли от побелки.

– И то верно, – сжалился надо мной Ленинид. Я принялась орудовать тряпкой, добралась до плиты и удивилась:

– Она новая?

– Да, – гордо сообщил папенька, – только что поставил.

– Это с какой стати? – закричала я. – Чем же вода, хлынувшая с потолка, могла повредить железной плите? Ну Маринка, вот пройда! Не растерялась! Все поменять решила! Ты где деньги взял? Ни фига себе! «Индезит». Да она жутких тысяч стоит.

– Не бери в голову, – хихикнул Ленинид, – даром досталась.

– Врешь!

– Эх, доча, – укоризненно покачал головой папашка, – не ласковая ты с отцом, даже грубая! У нас Вовка Рогов сына женил, да так удачно! На богатой! Жуткими деньжищами его сват ворочает!

– При чем тут плита!!! – взорвалась я. – Вовка Рогов, сыночек его, свадьба… Нечего мне мозги пудрить! Где деньги на «Индезит» взял?

– Вечно ты торопишься, – вздохнул папашка, – не дослушала ведь! Вовкиному сыну с женой ее родители квартиру к бракосочетанию подарили. Там этот «Индезит» стоял, только девчонка визг подняла, ремонт захотела и технику всю от «Бош». Ну и поволокли плиту, совсем, между прочим, новую, на помойку. А Вовке жаль стало, он «Индезит» в гараж прибрал, на всякий случай! Я как на Маринкину «Электу» глянул, прям расстроился. Черная вся, две конфорки не работают. Как она, думаю, на ней готовит? Легче на костре суп сварить! Ну и забрал у Вовки «Индезит», за две бутылки! Жалко бабу! Одна, с дитем, без мужика!

Я яростно размахивала шваброй. Жалко бабу! Кругом все такие добрые, одна Вилка злая. Мне ничуть, ну ни капельки не хочется помогать Маринке. Она отвратительная мать, ленивая грязнуля…

– Ну доча, – примирительно забубнил Ленинид, – не дуйся, давай чайку сгоношим! Поставь-ка чайник.

Я схватила монстра, бывшего когда-то красным, а теперь превратившегося в черное, закопченное чудовище, и отвернула кран с холодной водой. Эх, не зря от Маринки Рымниной убегают все мужики. Поглядят на грязную квартиру, попробуют отвратительную еду и хватают ноги в руки. Уж пусть простят меня лица противоположного пола, но они ближе к животному миру, чем мы, женщины. Любого парня можно приручить, как мартышку, путем нажатия на естественные потребности: вкусный ужин, чистая постель, любовь да ласка. И упаси вас бог начать критиковать избранника, мигом окажетесь за бортом семейной лодки. Вот мы, женщины, готовы терпеть неудобства, но мужчины нет.

Маринке Рымниной суждено коротать время в одиночестве, она не только отвратительная дочь, вечно ругающаяся со своей матерью, не только плохая родительница, разрешающая Ваняше разгуливать по морозу в драных ботинках, она еще и на редкость бездарная хозяйка. Перед своим отъездом на свадьбу Рымнина сварила гречневую кашу и щедро угостила всех. Кажется, ядрица тот продукт, который испортить невозможно: сунула чистую крупу в кипящую подсоленную воду и отправила на упревание. Но то, что оказалось у нас в тарелках, походило на жидкий кисель с непонятным, отчего-то ржавым вкусом. Вот и чайник у девушки смахивает на страшный сон. Я чиркала и чиркала автоподжигом, чувствуя, как в душе медленно разгорается костер злобы. Вот она, хваленая импортная техника! Хороша встроенная зажигалка! Сколько можно ждать!

Рассердившись окончательно, я отвернулась от горелок, нажимая одной рукой на кнопку, другой потянулась к кухонному шкафчику, и в эту самую секунду мне на голову упал потолок.

Лежа на полу я, разинув рот, наблюдала за происходящим. Вот жуткий чайник взлетает вверх, а потом, словно на реактивной тяге, несется к противоположной от плиты стене. Бум! Новенькие обои сруливаются и обваливаются на тщательно вымытый мною линолеум. С потолка дождем осыпаются белые куски, из-за роскошного «Индезита» вырывается столб оранжево-синего пламени, затем абсолютно бесшумно рушатся кухонные полки, в разные стороны разлетаются чашки, тарелки, блюдечки, мгновенно трансформирующиеся в обломки, и только потом раздается невероятный, густой звук: ба-ах!

Ленинид, словно подстреленный заяц, метнулся в коридор. Я хотела ухватить его за щиколотку, но не успела. Нога в старой, измазанной кроссовке исчезла, словно капля воды на раскаленной сковородке.

Плохо понимая, что произошло, я отползла к входной двери и затрясла головой, пытаясь вытряхнуть из волос остатки Маринкиного сервиза. В ту же секунду в прихожую влетели соседи. Иван Дмитриевич Минкин из шестьдесят пятой и Нина Михайловна Хрусталева из шестьдесят шестой квартиры.

– Что? – заорал Иван Дмитриевич, на ходу подтягивая спадающие спортивные штаны. – Терроризьм настал? Гексоген подложили? У, Чечня проклятая! Бежим, пока дом не рухнул! Давай, Маринка, хватай деньги и документы, а ты, Нинка, чего рот разинула! Дуй вниз по лестнице, небось народ уже во дворе стоит. Ну, Маринка…

И он принялся тянуть меня за руки. Я медленно встала. Иван Дмитриевич милый, приветливый человек, но жуткий дурак. Он работал на эстраде, пел куплеты, которые в те времена назывались «На злобу дня». Профессия наложила на Ивана Дмитриевича свой отпечаток. У него очень развита речь, старичок сначала говорит, потом думает… Нет бы сообразить, что взрывчатку, как правило, помещают в подвале.

– Что за чушь ты несешь, – налетела на Минкина Хрусталева, – совсем из ума выжил! На Маринку Дундук покушался, жуткий человек.

Не переставая говорить, Нина Михайловна всунулась в кухню и запричитала:

– Ой, ой, все в клочки!

– Какой Дундук? – недоумевал Иван Дмитриевич.

– Господи, Ваня, – всплеснула руками соседка, – словно на необитаемом острове живешь! Весь дом гудит, а ты и не знаешь ничего! У Мариночки новый жених, имени не знаю, кличут его Дундук или Байбак, ну, неважно! Другое интересно, парень богатый, на таком джипе к подъезду подруливает! У него павильоны на нашем рынке.

– У джипа? – разинул рот плохо соображающий Иван Дмитриевич.

– Ваня!!! Нет, конечно, у этого Дундука или Байбака, вот конкуренты и решили избавиться от мужчины, а Маринке досталось. Ох, зря ты, детка, с ним связалась. Кстати, – наклонилась ко мне Нина Михайловна, – детка, как его все же звать, Дундук или Байбак?

Я смахнула с лица волосы.

– Не знаю, первый раз про такого слышу.

– Ой, Виолочка! – изумилась Хрусталева. – А Маринка где?

– На свадьбу укатила.

– Да? А ты что тут делаешь?

– Полы мыла, – сдуру ляпнула я и тут же пожалела о сказанном, потому что в глазах Нины Михайловны, нашей главной подъездной сплетницы, заметалось нечто, похожее на радость, и она с плохо скрываемым восторгом спросила:

– Что, Олега выгнали с работы?

– Нет, конечно.

– Тогда с чего ты в поломойки к Марине нанялась?

Я хотела уже пуститься в объяснения, но тут в квартиру ворвались Ленинид с огнетушителем, Тамарочка с ведром воды и Ванька, вооруженный большим пластмассовым пистолетом.

– Всем стоять, руки за голову! – заорал малыш. Иван Дмитриевич побелел.

– Нина, я же говорил, что это чеченский налет, а ты не верила!

– Ваня, не идиотничай! – взвилась Хрусталева. Она мигом выхватила у мальчишки из рук оружие и отвесила Ваняше подзатыльник.

– А-а-а, – зарыдал мальчуган.

– Не смейте бить ребенка, – рассердилась я.

– Это исчадие ада, – закричала в ответ Нина Михайловна, – несчастье всей лестничной площадки! Кто мне дверь ножиком изрезал?

– А зачем ты сказала в лифте, что моя мама б…, – кинулся в атаку Ваняша, – сама такая!

– Все равно не смейте бить ребенка!

– Да его мать проститутка, пробы ставить негде, а бабка – воровка. Ее тут весь район знает, она пивом в ларьке торговала и вечно недоливала, – сообщила Хрусталева.

Ваняша изловчился и долбанул ногой по коленке Нины Михайловны.

– Ах ты дрянь! – взлетела на струе злобы сплетница и схватила мальчишку за руку.

Я рванула Ваньку к себе, раздался нечеловеческий крик. Это орала Нина Михайловна.

– Господи боже… помогите, о! Нет!

Мы с Иваном Дмитриевичем уставились на Хрусталеву. Честно говоря, зрелище было жутким. Толстыми, сарделеобразными пальцами, унизанными золотыми перстнями, Нина Михайловна сжимала оторванную окровавленную детскую ручонку, вернее, кисть мальчика. Я отпустила Ваньку, и он мигом испарился. Дальнейшее помнится смутно. Хрусталева сначала визжала на такой ноте, которую не издать и певцу Витасу. Мигом в прихожей скопились почти все обитатели дома. Ленинид орудовал огнетушителем в кухне. Томочка брызгала водой на Хрусталеву, но та обрушилась на пол и затихла. Все принялись размахивать руками и давать советы: