Александр III и его время - Евгений Толмачев

Великий князь Николай Николаевич сразу же по назначении главнокомандующим в начале ноября 1876 г. уехал в Кишинёв и оттуда написал Александру II письмо, в котором затрагивал один из самых существенных вопросов организации действующей армии. Письмо написано с полной откровенностью и с завидным гражданским мужеством.

Великий князь писал по весьма деликатному вопросу о присутствии государя в действующей армии и о службе в ней великих князей.

По российским законам император являлся верховным вождём армии и флота. Подобный закон существует и в других государствах. Даже штатские президенты республик имеют такое же звание. Бесспорно, русский император имел полное право предводительствовать войсками и в военное время. В то же время у государя были и другие обязанности — управлять государством, что требовало от него ещё более напряжённой работы, чем в мирное время. Поэтому всякий раз перед войной возникал вопрос: вступать ли монарху в управление армией лично или доверять её особому главнокомандующему, облечённому полным доверием и самостоятельностью в решении задач войны.

Николай Николаевич, сознавая всё это, решил откровенно высказать своё мнение в письме Александру II, своему державному брату. Ссылаясь на исторические примеры, он подчёркивал, как пагубно и для армии, и для самого монарха было присутствие его в армии без вступления в командование ею. Также определённо он выразил своё желание, «чтобы никто из великих князей не получил назначения в армию, как лица безответственные и не привыкшие всей обстановкой их жизни к строгой дисциплине». Ответ Александра II был написан в самом спокойном духе, без малейшего упрёка и раздражения. Царь вполне соглашался с мнением великого князя, что присутствие монарха в армии стесняет главнокомандующего, и поэтому он заявлял, что постоянно в армии находиться не будет. Но так как предстоявший поход имеет религиозно-народный характер, он не может оставаться в Петербурге, а будет находиться в тылу армии, в Румынии, и только время от времени будет приезжать в Болгарию, чтобы поблагодарить войска за боевые подвиги, посещать раненых и больных. «И каждый раз, — писал государь, — я буду приезжать не иначе как с твоего согласия. Одним словом, я буду братом милосердия» (122, с. 92—95).

Соглашаясь в принципе с мнением Николая Николаевича, государь обращал его внимание на то, что, ввиду особого характера похода, отсутствие в армии всех великих князей может быть понято общественным мнением как уклонение их от исполнения патриотического и военного долга. «Во всяком случае, — писал Александр II, — Саша, как будущий император, не может не участвовать в походе, и я хоть этим путём надеюсь сделать из него человека» (там же, с. 95).

Забегая вперёд, следует отметить, что почти все великие князья, принявшие участие в войне, проявили себя самым достойным образом. Как свидетельствует генерал Н. А. Епанчин, находившийся тогда в Дунайской армии, вели они себя вполне серьёзно, добросовестно несли службу в нелёгких условиях войны и жизни в Болгарии, где не было даже порядочных помещений для жилья, особенно зимой. Достаточно сказать, что самому Александру II приходилось жить в крестьянских хатах с земляным полом, с примитивным отоплением. Также и главнокомандующий нередко жил в землянках. Великий князь Владимир Александрович безупречно командовал 12-м армейским корпусом. Неплохо показали себя герцог Николай Максимилианович Лейхтенбергский в передовом отряде генерала Гурко, великие князья Алексей Александрович и Константин Константинович, работавшие на Дунае, принц Константин Петрович Ольденбургский, служивший в л.-гв. Гусарском Его Величества полку и другие.

Главнокомандующий поставил цесаревичу задачу прикрыть дорогу от переправы через Дунай у Систово к Тырнову, взять Рущук, овладеть Никополем и, продвинувшись вперёд, занять важнейший горный проход через Балканы у Шипки. Поскольку планы полевого Штаба армии постоянно менялись, до осады Рущука дело так и не дошло. 10 июля отряд, сосредоточив главные силы на реке Янтре и, выдвинув авангард к Обретенику, предпринял было наступательное движение на крепость Рущук, но уже 12 июля события под Плевной вызвали приостановку наступления. Отряду пришлось занять оборонительную позицию на левом берегу р. Кара-Лома и, вступив в связь с осман-базарским отрядом, ограничиться прикрытием от армии Мехмет-Али 120-вёрстного пространства от Дуная до Елены.

Здесь на Балканах цесаревичу многое открылось. Он увидел реальные стороны войны, то, чего не мог увидеть в столице в Царских апартаментах. Свои впечатления, своё мироощущение он старается передать в письмах к жене и Победоносцеву, с которыми ведёт активную переписку.

В ряде писем он довольно смело и беспристрастно критикует главнокомандующего, Главную квартиру и пребывание своего отца в действующей армии:

«Вообще, во всём и везде порядка мало, и большего сумбура и беспорядка, как здесь, трудно себе представить. Нет уж, Боже избави от подобных главнокомандующих и начальника штаба всего полевого управления; это просто наказание и кара Божья. Терпим, терпим, но, наконец, и не выдержим, и всякое терпение лопнет» (10, оп. 1, д. 707, л. 67—68). 30 июля из бивака у Широко он пишет жене: «Начало войны было столь блестящее, а теперь от одного несчастного дела под Плевной всё так изменилось, и положительно ничего мы не можем делать» (10, оп. 1, д. 707, л. 6).

4 августа оттуда же он сообщает супруге: «Только что получил твоё маленькое-премаленькое письмо № 27, за которое всё-таки благодарю, хоть грустно получать такие крошечные записки вместо длинных писем. Получил я тоже отчаянное письмо от К. П. Победоносцева, который пишет о печальном настроении умов в Петербурге после неудач под Плевной и тоже говорит, как все желают возвращения Папа обратно в Россию и как это необходимо в настоящую минуту. Я совершенно с этим согласен, и как бы мы все радовались бы, если наконец Папа решился бы вернуться в Россию, но об этом, к крайнему нашему сожалению, и думать нельзя. Папа так недоволен, когда ему об этом говорят, что мы более и не смеем пикнуть об этом. Просто досадно видеть жизнь в Главной квартире Папа: переходит с места на место, как цыганский табор, пользы от неё никакой, никому она не нужна, путает и вмешивается во всё, а Милютин уже начинает играть роль главнокомандующего или, по крайней мере, роль Мольтке в войну 1870-71 гг. Для бедного дяди Низи, я думаю, это очень неприятно, и, вместо того чтобы распоряжаться спокойно ходом всего дела, его суетят, требуют туда, сюда и предлагают свои планы или даже насильно навязывают их. Положительно не следует государю быть при армии, если он не главнокомандующий: он только служит помехой, и роль, которую играет при армии, странная, если не сказать больше» (там же, л. 42—43). Переход турецкой армии в наступление на Шипку и движение Сулеймана-паши на соединение с Мехметом-Али повлекли приказ главнокомандующего Рущукскому отряду встретить армию Мехмета и не допустить её к дальнейшему продвижению. Усиленная рекогносцировка, произведённая под непосредственным руководством цесаревича, обнаружила сосредоточие значительных сил противника, вследствие чего 14 августа фронт отряда был перемещён в новом направлении.

Медленные и нерешительные действия турецкой армии, имевшей в то время значительное превосходство сил, позволили Александру Александровичу сосредоточить оба свои корпуса на небольшом фронте и таким образом обезопасить от восточной армии противника тыл наших войск, расположенных у Плевны.

К сожалению, план штурма этой крепости, подготовленный полевым Штабом главнокомандования, свидетельствовал о весьма малой искушённости в военном искусстве его составителей. Третий штурм Плевны, также как и два предыдущих, окончился полным провалом.

В трёх штурмах наши войска потеряли 32 тыс., румыны — 3 тыс. человек. Главнокомандующий растерялся и предлагал русскую армию отвести за Дунай. «Никогда ещё не видал государя в таком глубоком огорчении, — отметил военный министр Д. А. Милютин, — у него изменилось даже выражение лица» (187, т. 2, с. 215).

Александр Александрович, остро переживая случившееся, направил императору 11 сентября письмо, в котором со всей откровенностью высказал существующее в армии недовольство на главное начальство, потерявшее всякое доверие войск. Наследник убеждал государя принять личное командование армией, назначив Милютина своим начальником штаба. Государь, читая это письмо, прослезился (187, т. 2, с. 219). Чтобы убедить Александра II принять такое решение, в тот же день наследник направил к нему своего брата великого князя Владимира Александровича, а 17 сентября снова написал длинное письмо государю, доказывая опять необходимость решительных действий. Государь не ответил на это письмо, а вызвал к себе в Горний Студень наследника лично. Цесаревич прибыл к царю 15 сентября с великим князем Владимиром Александровичем и начальником штаба Ванновским. На следующий день у государя состоялось совещание, на котором обсудили и приняли план предстоящих боевых действий. Только благодаря Д. А. Милютину было принято решение — держаться на прежних позициях и ждать прибытия подкреплений.