Соколиная семья - Яков Михайлик

— Справа юнкерсы, — подсказывала наземная станция наведения Приклад. Атакуйте.

И спустя несколько минут снова:

— Сокол, я – Приклад. Слева хейнкели.

Откуда-то доносился голос Пули:

— Внимание, сзади мессеры…

— Я – Сокол. Иду в атаку! — слышалось в ответ.

Сверкают пушечные и пулеметные трассы, бешено несутся яки, фоккеры, мессеры. То вспыхнет наш самолет, то взорвется фашистская машина. Огненные факелы прочеркивают небо сверху вниз, вдоль и поперек.

Мы вылетели уже после третьей заправки, но конца боя не видно. Деремся на высотах от бреющего полета до 4000 – 5000 метров. А впереди еще несколько часов светлого времени, в немыслимом круговороте еще предстоит выполнить два-три вылета. К концу жаркого июльского дня командира полка вызвали в штаб дивизии. Возвратился Мельников через час-полтора и снова, как вчера вечером, собрал руководящий состав.

— Сегодня дивизия сбила тридцать один самолет противника, подбила десять, — сообщил он. Чуть опустив крутую лобастую голову, добавил негромко: – Своих потеряла пять летчиков и десять самолетов… Завтра с рассветом – в воздух. Вопросы?

Все молчали. Вопросов не было.

— Первая эскадрилья готова в бой? — вскинул голову командир.

— Готова!

— Вторая?

— Так точно!

— Третья?

— Да.

Ответы были такими же, как и вчера. Суровое лицо подполковника тронула едва приметная улыбка.

— Добро, соколы, добро. Пойдемте поужинаем.

Мы направились к выходу, уступая дорогу командиру. Неожиданно зазвонил телефон. Мельников взял трубку:

— Да! Какая новость? Ну-у?! Спасибо. Передам… Обмыть? Найдется чем…

Мы слушали разговор Евгения Петровича. Его лицо заметно повеселело. Чему это он радуется? Долго ожидать не пришлось. Положив трубку, он сказал:

— Ну, Чубчик, — это относилось ко мне (ребята иногда называли меня так), поздравляю! Командир дивизии только что передал: тебе присвоено звание лейтенанта. Приказ получим на днях.

Меня начали поздравлять – тормошить, пинать кулачищами, теребить за уши и волосы.

— Имениннику! — поддал в бок Иван Федорович Балюк.

— С очередным! — хлопнул по спине Петр Денисович Ганзеев.

— Ну будет, будет вам, — хохотал Евгений Петрович. — Парень и так едва на ногах стоит. Пошли в столовую, выпьем за нового лейтенанта.

За столами уже сидели летчики. Весть о присвоении мне очередного звания каким-то образом дошла и до них.

— Товарищи бойцы и бойцысы! — вскочил Генка Шерстнев, поднимая консервную банку, наполовину наполненную водкой. Все засмеялись. Шерстнев всегда называл девушек бойцысами. — Я поднимаю тост за гвардии лейтенанта – Якова Даниловича. Чует мое сердце – быть ему когда-нибудь гвардии полковником…

— Вот трепло, — перебил его Саша Денисов.

— Почему трепло? — не унимался Геннадий. — Остается каких-нибудь пять очередных званий. Чепуха!

В столовой раздался дружный смех. Иван Федорович Балюк бросил в мою кружку две маленькие звездочки:

— Пей, Яша. Так положено но доброй офицерской традиции.

Мы чокнулись, выпили.

Подполковник Верещагин о чем-то пошептался с Мельниковым и, достав из кармана новенькие погоны, подал их мне.

— Кстати о погонах. Знаете ли, друзья, когда они появились в русской армии?

— А как же, — выскочил Сашка Денисов, — шестого января сорок третьего года.

— Так это же не в русской, а в Советской Армии, — улыбнулся Верещагин. Впервые в России погоны были введены в тысяча семьсот тридцать втором году.

Денисов чуть присвистнул.

— Да, — продолжал начальник штаба. — А носились они сначала на одном плече – на левом, и только с тысяча восемьсот второго года – на обоих плечах мундира. Так-то, товарищ Денисов.

— Ты уж им заодно расскажи и об офицерском звании. А то ведь опять тот же Денисов скажет, что введено это звание в январе сорок третьего, — постукивая корочкой хлеба, сказал подполковник Мельников.

— Что ж, можно, — согласился Антон Васильевич. Это было интересно для всех нас, молодых офицеров, не очень-то хорошо знавших историю чинов, орденов, погон и прочих регалий.

— Офицерами стали именоваться войсковые командиры с возникновения постоянных армий, — начал рассказ начальник штаба. — Как правило, офицерские должности занимали лица, имевшие офицерские патенты, которые в некоторых западно-европейских армиях продавались и покупались.

— Ого! — удивился кто-то. — Там можно было сразу стать полковником.

— А присваивались офицерские звания, — продолжал Верещагин, преимущественно лицам дворянского происхождения.

— Значит, Яшка теперь дворянин! — вставил Денисов.

— Не мешай, — шикнул на него Шерстнев.

— В русской армии офицерские звания были введены в тысяча шестьсот восьмидесятом году, в стрелецких полках. Ну а до совершенства это дело довел Петр Первый. Чин поручика введен в тысяча семьсот тринадцатом году, майора восемь лет спустя, а еще через семь лет – подполковника. Несколько позже была разработана табель о рангах.

— Ты и. в самом деле целый доклад закатил. Зна-то-ок! — одобрительно прогудел командир полка. — Что ж, это полезно. Ну, товарищи офицеры, засиделись мы. Пора и честь знать.

Из столовой вывалили шумной, веселой толпой.

И на второй, и на третий, и на восьмой день стонала земля курская и орловская от великого ратного напряжения. Немецко-фашистское командование бросало в ревущее пекло все новые и новые войска – живую силу и технику, но какого-либо значительного успеха добиться не смогло. В восьмидневных непрерывных боях войска Центрального фронта измотали врага и остановили его натиск. Противник перешел к обороне.

Командир дивизии генерал-майор А. В. Утин собрал летный состав своих полков и зачитал обращение Военного совета 13-й армии Центрального фронта к летчикам нашей воздушной армии. В нем говорилось:

Бомбардировщики и штурмовики своими ударами наносили противнику чувствительные потери в живой силе и боевой технике, расстраивали его боевые порядки, содействовали нашим контратакам, сдерживали наступление немцев. Истребители, прикрывая боевые порядки, противодействовали бомбардировщикам врага, заставляли их сбрасывать бомбы вне цели. Военный совет 13-й армии просит передать летному составу горячую благодарность наших наземных войск за активную поддержку с воздуха в отпоре врагу6.

Мы гордились, что наша воздушная армия эффективно поддерживала войска Центрального фронта. Только 6 июля по наступающей группировке врага был совершен массированный удар силами 143 бомбардировщиков и штурмовиков, которые успешно применяли противотанковые осколочные и фугасные бомбы. Впервые примененные противотанковые бомбы с большим эффектом прожигали броню танков. Было сожжено более 10 танков и уничтожено много живой силы врага. В этот день летчики-истребители 16-й воздушной армии провели 92 воздушных боя, в которых уничтожили 113 самолетов врага7.

Обращение Военного совета 13-й армии взволновало нас. Каждому хотелось еще больше летать и бить, бить врага беспощадно, до полного его уничтожения.

На южном фасе Курского выступа сражение началось на сутки раньше, чем на северном. Там тоже на земле я в воздухе с ожесточенной яростью сталкивались стальные армады. Нас особенно интересовали действия собратьев по оружию летчиков. Оказывается, в первый же день наши истребители сбили в воздушных боях 173 вражеских самолета. Бомбардировщики и штурмовики успешно наносили бомбовые и штурмовые удары по фашистским танкам и мотопехоте.

С первого же дня битва на подступах к Обояни приобрела характер грандиозного танкового сражения. Немцы ставили на карту все и не считались ни с какими потерями: в случае успешного прорыва линии советской обороны и овладения Курском любые жертвы будут оправданны. В этих условиях нашей авиации придавалось особое значение. Пехотинцы, танкисты и артиллеристы ежечасно просили авиационное командование: Дайте самолетов! И самолеты шли эшелон за эшелоном с раннего утра и до позднего вечера.

Рядом с нами в составе Воронежского фронта воевали авиаторы 2-й воздушной армии. В воздушных боях 6 июля они уничтожили 114 самолетов противника.

О том, как они дрались с врагом, мы знали на примере героического подвига гвардии старшего лейтенанта А. К. Горовца. Встретив в районе Белгорода группу фашистских самолетов, состоявшую из двадцати бомбардировщиков Ю-87, Александр смело вступил в неравный бой. Направляясь к переднему краю, гитлеровцы шли плотным строем. Сомнений не было: они собирались бомбить наши позиции. Горовец бесстрашно врезался в самую гущу самолетов противника. Гитлеровцы растерялись от неожиданности. Молниеносные атаки Александра следовали одна за другой. И каждая атака – сбитый юнкерс. Горовец уничтожил в этом беспримерном в истории бою девять фашистских самолетов. Остальные, не сбросив бомбы, поспешно обратились в бегство.