Соколиная семья - Яков Михайлик

— Юрий, готовь як к вылету, — бросил я механику на ходу, направляясь к офицерам штаба.

— Есть! — круто повернулся Терентьев.

Подбежав к Верещагину и Ганзееву, я с ходу засыпаю их вопросами: куда полетели ребята, надо ли готовиться мне… Наблюдая за взлетающей парой, штабисты молчали.

Подошедший к нам командир полка сказал:

— Большая группа бомбардировщиков противника над Понырями. Туда почти полностью пошел соседний полк. Нам тоже приказали подбросить парочку яков. Ну, Михайлик, рассказывай о разведке.

Достав планшет, я начал докладывать. Капитан Ганзеев записывал результаты разведки в рабочую тетрадь, а начальник штаба то и дело подгонял его:

— Давай, давай быстрее! Разведданные ждут в дивизии. Видишь, какая разгрузка на станции Комарычи. Для ночной авиации работы хватит с вечера до утра.

Капитан выпытал у меня все, что ему было необходимо, и побежал к телефону.

Мне очень хотелось вылететь на помощь товарищам.

— Летчики-то они опытные, обстрелянные, но ведь там, над Понырями, будет свалка. Оскреткову и Максименко нужна помощь. Разрешите вылететь? Самолет Чумбарева и мой готовы.

Однако нас не пустили ни капитан Балюк, ни подполковник Мельников: не было в том нужды…

Прошло порядочно времени. При благоприятных условиях ребята должны были уже возвратиться на свой аэродром, но их пока не видно и не слышно. Ожидающие начали высказывать разные предположения. Одни говорили, что Максименко и Оскретков произвели посадку на одном из соседних аэродромов, так как было уже поздно. Другие все еще рассчитывали, что летчики вот-вот подойдут. Мы обзвонили все имеющиеся поблизости аэродромы и отовсюду получили один и тот же ответ: нет, нет, нет.

Уже совсем стемнело, а мы все стояли у своей землянки, прислушивались к каждому звуку мотора и не теряли надежды на возвращение однополчан. Многие думали: если сегодня их нет, значит, завтра прибудут. Не на самолетах, так с парашютами за плечами. Не верилось, что ребята, мечтавшие после победы слушать вешней порой соловьиные песни, не возвратятся.

К нам подбежала Оля, белокурая, невысокого роста официантка. Она пригласила нас на ужин:

— Уже все покушали, кроме вас. Пойдемте.

— Хорошо, — угрюмо ответил Иван Федорович Балюк, — сейчас идем.

Мы спустились в лесистый овраг. Там, за командным пунктом, была летная столовая. Многие уже закончили ужинать. Кто курил, кто читал письма из дому, не успев их прочитать днем, кто слушал патефонную пластинку:

Ты мне ничего не сказала,Но все рассказала письмом…

Кто-то неуверенно и фальшиво подпевал.

— Довольно, — мрачно бросил Мельников. — Может, еще в пляс пуститесь?.. Идите отдыхать.

Командир переживал потерю двух летчиков. Правда, он еще не был уверен в том, что они погибли, но ведь в полк-то они не вернулись…

Спать мне не хотелось, хотя Терентьев устроил неподалеку от самолета пышную постель – расстелил на свежую траву самолетный чехол, принес одеяло, подушку.

— Что будем пить? — спросил механик, отвинчивая колпачок с горловины термоса.

— Чем ты располагаешь?

— В термосе – вода со льдом, во фляге – квас.

Попили квасу.

— Ну, что там в воздухе нового, товарищ командир? — спросил после некоторого молчания Терентьев.

Механик, разумеется, знал полковые новости и, коль задал такой вопрос, значит, имел в виду значительно большие масштабы. Я рассказал ему обо всем, что было известно самому.

Почти месяц назад закончилась воздушная операция восьми армий, в том числе и нашей, в результате которой были нанесены бомбардировочные и штурмовые удары по целому ряду вражеских аэродромов. Позже стало известно, что наша авиация совершила 1400 самолето-вылетов и уничтожила свыше 500 самолетов противника. Некоторые аэродромы, подвергшиеся налету, были расположены в районе Орловско-Курской дуги. Это ослабило неприятельские воздушные силы, противостоявшие нашему полку, дивизии, армии.

— А помните бои над Курском двадцать второго мая? — спросил Терентьев.

— Помню. Мы отбивали тогда налет немцев на железнодорожную станцию. Нам здорово помогали зенитчики. В тот день, говорят, враг недосчитался более шестидесяти самолетов. Но второго июня бои над Курском были еще сильнее. Небо было забито бомбардировщиками и истребителями. Летчики второй и нашей воздушных армий и сто первой истребительной авиадивизии ПВО сбили сто четыре немецких самолета.

— А зенитчики?

Тоже хорошо поработали, Юра. Своим огнем они уничтожили более сорока немецких экипажей.

Беседуя о действиях нашей авиации в пределах своей осведомленности, мы с Терентьевым, а может быть и никто в полку, не знали, что с 6 по 10 июня советское командование провело крупную операцию силами 1, 2 и 15-й воздушных армий.

В результате ударов по двадцати восьми вражеским аэродромам, расположенным на центральном и южном участках фронта, было уничтожено 234 самолета противника. Кроме того, было сбито в воздушных боях 246 самолетов. Это, несомненно, в значительной мере ослабило авиационную мощь немцев к началу решительного сражения на Орловско-Курской дуге.

…Наговорившись, мы уснули под звездным июньским небом и проспали крепким, здоровым сном до побудки. Сразу же после легкого завтрака мне приказали вылететь на разведку в прежний район. К обеду командир полка Е. П. Мельников сказал мне, что в дивизии довольны данными моей вчерашней разведки и что минувшей ночью бомбардировочная авиация сделала успешный налет на станцию Комарычи.

День шел к концу, а о Максименко и Оскреткове пока ничего не было известно. Затем таким же чередом минули второй и третий день, а Иван и Павел все не возвращались. Наконец в одном из полков уточнили, что, когда летчики вылетали на Поныри, они видели, как впереди их прошла какая-то пара яков. Затем был горячий воздушный бой. Яки врезались в самую гущу самолетов противника, которых было более сорока. Соседи также видели, как в воздухе горело шесть самолетов. С подходом к противнику ребята вступили в воздушный бой. По хвостовым номерам яков определили, что с немцами дрались Максименко и Оскретков. Четыре вражеских самолета из сорока они сбили. А что же случилось с ними самими?

— Ваши летчики, — говорили соседи, — могли выпрыгнуть с парашютами или посадить где-нибудь подбитые самолеты…

Долго еще мы ждали их, но так и не дождались. Молодые коммунисты, гвардии офицеры честно выполнили свой долг перед Родиной. На примере мужества и самоотверженности Максименко и Оскреткова училось новое пополнение летчиков, готовившихся к новым боям и сражениям с ненавистным врагом.

…В тот день, когда в полк не вернулись младшие лейтенанты Максименко и Оскретков, над Орловско-Курской дугой были сбиты десятки фашистских самолетов. В конце концов потери заставили гитлеровцев отказаться от дневных массовых налетов на Курск.

Отрадными были и сводки Совинформбюро. В первой декаде июня мы услышали такое сообщение: Летчик штабного отряда 51-й немецкой истребительной эскадры унтер-офицер Франц Клюг, захваченный 5 июня в плен, рассказал: 22 мая при налете на Курск немецкая авиация потерпела поражение. Командование привлекло некоторых офицеров к ответственности за то, что они допустили чрезвычайно большие потери. Одного майора авиации, ранее награжденного рыцарским крестом, предали суду. Однако последующий налет на Курск, совершенный 2 июня, повлек за собой еще более тяжкие потери. Только орловская группировка потеряла в этот день 56 машин, а кроме того, большие потери понесли и другие авиационные части.

Бортовой стрелок ефрейтор Шорнштейн, взятый в плен 2 июня, заявил: Я 22 мая 1943 года прибыл из Франции в город Сталино в 55-ю бомбардировочную эскадру. Первый налет на советский город Курск, в котором я участвовал, закончился катастрофой для экипажа. Русские сбили машину и захватили в плен летчика, меня и радиста.

— Так что, как видите, друзья, — сказал парторг Шувалов, когда закончилась радиопередача, — многие поплатились за Максименко и Оскреткова. И рыцари, и асы, и тотальники, вызванные из Германии и Франции. То ли еще будет впереди!.. — закончил он и посмотрел на большую карту, висевшую на стене.

На карте весь соловьиный край – от Орла до Белгорода – огромным кулаком грозил Западу: а ну, сунься!

Нам салютует родина

Москва в огнях.

Торжественный венец

Ракетных звезд героям салютует.

И враг дрожит: он чует свой конец.

Беда врагам, когда Москва ликует!

О конце июня и самом начале июля на фронте приутихло, однако, делая по четыре-пять вылетов на разведку в сутки, мы знали, что это затишье перед грозой. Не могут долго молчать противники, сосредоточившие друг перед другом огромные армии. Вот-вот тишина взорвется, и пойдут греметь кровавые бои по всему Орловско-Курскому выступу.