Властитель - Михаил Соколов

– Тебя? Зачем? Я просто говорю, что надо сделать сейчас. Впрочем, улаживай свои дела сам, но это первый и последний раз. Иначе мне придется самому разобраться: жизнь племени важнее.

У Виктора были связаны руки за спиной. Он сидел, грузно привалившись плечом к стене, и смотрел мимо меня в окно, прорубленное в бревнах стены. Здесь же я нашел Кирилла Исаева.

– Ситуация, конечно, из ряда вон, – посетовал Кирилл Эдуардович. – Надо как-то утрясать. Конечно, столкновение культур, но нас могут в два счета… того. Человек, знаете ли, в экстремальных ситуациях не терпит чужеродного. Особенно от своих. Туг, знаете ли, инстинкт.

– Я уже говорил с воеводой.

– И что? – заинтересованно вскинулся Исаев.

– Что? Говорит, либо убей, либо пусть Михайлов встанет во главе нашего отряда.

– Интересно!.. А впрочем, конечно… Да, разумеется, очень правильно. И как ты поступишь?

– Не знаю. Все зависит от нашего майора.

– Я все равно тебя убью, Орлов, – спокойно сказал Михайлов и посмотрел на меня.

– Экий вы, майор, твердолобый. Если я вам дам честное слово, что я не Орлов, вы поверите?

– Конечно нет.

– Почему?

– Потому что таких совпадений не бывает. А еще потому, что я поклялся отомстить за брата.

– Ну как нам вразумить нашего майора? – спросил я с интересом наблюдавшего за нами Исаева. – Давайте, Кирилл Эдуардович, попробуем вместе. Вы будете третейским судьей. Итак, что вы добьетесь, убив меня? Во-первых, вызовите недовольство аборигенов, и хорошо еще, если все останутся живы: у них очень твердые этические нормы. Во-вторых, поставите под вопрос основную задачу нашей экспедиции – достичь дворца Императора.

Михайлов шевельнулся и посмотрел на меня. Я в свою очередь ответил ему вызывающим взглядом.

– Конечно, вам, возможно, наплевать на Императора, его дворец и все, что с ним связано, – продолжил я. – Вполне это допускаю. Но как же другие? Вы хотите убить меня, ваша жизнь вам безразлична, но другие будут обречены коротать в племени остаток жизни. Кирилл Эдуардович! Вы согласны здесь прожить остаток жизни? Или вам интереснее помериться силами с Господом?

– Гнить здесь я не собираюсь. Это однозначно.

– А ваша жена? Или жена Малинина?

– Можете не спрашивать. Виктор Александрович! Может, отложите вашу вендетту? Наш герой может сто раз погибнуть и без вас, – вмешался Исаев.

– Я сам хочу его убить.

– Это уже действительно смахивает на тупую твердолобость, дорогой майор, – покачал головой Исаев. – Нет, надо решить сейчас. Вы, Виктор Александрович, должны уяснить, что если не подойдете к вопросу гибче, то мы все, я уверен, все, включая женщин, будем стоять за вашу немедленную смерть. Увы, не обессудьте. К вам лично ни у кого нет претензий. Нам нужен Император. Каждому по собственному соображению, но нужен. Да что вы, собственно говоря, не можете подождать? Очень может статься, что в конце концов не только вы захотите убить нашего уважаемого предводителя. Короче, вы принимаете наши условия? – спросил Исаев.

– Какие условия?

Мне захотелось ударить его, но я сумел сдержаться и опустил руку. Наградой мне была искра страха, промелькнувшая в его расширившихся глазах и заставившая слегка вздрогнуть уголки рта. Он пошевелил плечами;

– Хорошо, – нехотя согласился он. – Я обещаю не пытаться его убить, пока мы не найдем Императора. Этого довольно?

– Вот и отлично, дорогой майор, – сказал Исаев. – Конечно, вашего слова достаточно. Я думаю, можно его развязать. Как вы? – спросил он меня.

– Конечно. Недоразумение исчерпано. Добро пожаловать снова в наши ряды.

А немного погодя воевода Ставр тихо гудел мне в ухо. Мы стояли на вышке, дозорного Ставр отпустил. Далеко раскинулся пестрый лагерь абров, на холме, где я еще вчера был распят, вновь стояла сочным пятном выделяющаяся на высушенной солнцем траве юрта вождя Арсуна.

– Пойми, неразумный ты человек, вести людей за собой – не хитростью властвовать, не уговорами, не разделением людей, не подкупом, не насилием. Править – жить труднее, чем живется другим. Вождь – сам закон и исполнитель закона. Если ты раз позволишь себе сбиться, ты становишься даже не как все, – гораздо ниже, хуже. Хуже предателя. Ты своего человека помиловал, и с тобой соглашаются. Но только потому, что знают, ты дальше видишь, чем другие. А если поймут, что твое милосердие от слабости, трусости или нерешительности – горе и тебе и тем, кто поверил в тебя.

Не было бы мне прощения, – сворачивал он на себя и свои думы, – если бы я слушал тех, кто просит поберечь жизни наших бойцов. Лучше спрятаться, лучше переждать в лесах. Может, не найдут нас абры. Жить, сберегая свою кровь, значит не щадить кровь детей и внуков. Стократ больше погибнут следующие поколения, если мы трусливо будем беречь себя. Не мы пошли к абрам, а они к нам. Пусть же узнают остроту нашей стали и силу наших рук.

Запомни, – говорил он, всматриваясь сквозь синеющий вечерний воздух в стан врага, – ты отвел от него свой меч, но если он теперь станет даже не угрожать, просто воспротивится тебе – немедленно убей. Это значит, что, не уважая тебя, он и слово свое, данное тебе, не будет чтить: либо ты, либо он.

Я посмотрел на Ставра, на грубое, словно из коры вырубленное лицо, светлые льдинки глаз, выгоревшие на солнце льняные волосы – полный могучих сил сорокалетний мужчина, которого время и события бросили в самый котел противостояний двух рас: человеческой и полузвериной. И словоохотливость его объяснялась тяжестью той ноши, что оказалась взваленной на его плечи: говоря мне, он рассуждал сам с собой.

Вождь всегда одинок. Другие, те, кто внизу и лишь надеются, – им не понять страшную ответственность за других. Племя должно жить, а малой кровью, великой – ответственность всегда на одном.

И смотрел Ставр на абров, на степь, на абрские телеги, длиной с лодью, которые неторопливо тянули тарканы – ярко-зеленые, с красным гребнем, трубно вопящие. Дыхание степи тянуло сюда скрежет и скрип сотен телег, тяжелых, сбитых из досок, широких в ободах, чтобы не увязали в песках и грязи. Сотни тарканов, запряженных и запасных, несли свой, мускусно-сухой запах, который уже ни с чем не спутаешь. И тащили, тянули кузова, громадные, как несколько изб, больше шатра Арсуна. Всадники гнали табуны запасных лорков. И все это множество абров, лорков и тарканов неторопливо лезло к берегам реки, словно желая запрудить, заполнить собой русло, а потом потечь дальше в поисках мирных городищ.

Мы со Ставром с вышки глядели на абров, другие – с тына; много еще было врагов, ох много! В пять-шесть раз больше, чем войско людей. Тесно абрам на берегу. Напоив животных, оставляют их пастись, а сами устраиваются на правом берегу, зная, что люди не осмелятся им помешать.