Время Волка - Волкодав Юлия

Лёня вздыхал и ещё больше убеждался, что надо искать себя на эстраде. Перед глазами был пример Отса, но тот получил массовое признание во многом благодаря кино, а с кино у Лёни совсем не складывалось, никто не рвался приглашать на съёмки молодого артиста, хотя его данные хранились в картотеке «Мосфильма», Лёня много раз ходил на пробы, дважды снялся в какой-то массовке, но на том всё и заглохло. И опять же он не хотел играть. Он хотел петь.

А Оксана хотела танцевать. Вместе с Геной, второй половиной дуэта «Искра», они репетировали испанский танец для конкурса. Так как репетировать было особо негде, под эти цели сгодилась и их единственная комната в Марьиной роще. Пока Оксана с Геной отрабатывали движения, действуя на нервы соседям снизу, Лёня сидел на кухне над нотами или сбега́л к Борьке в общежитие. Постоянное присутствие чужого человека в доме Лёню сильно раздражало. Он не ревновал, нет, по крайней мере, это не было мужской ревностью. Он знал, что Оксана патологически брезглива, даже в танцах не допускает лишних прикосновений партнёра, что уж говорить о большем. Но Лёне не нравилось, что всё внимание Оксаны сосредоточено на предстоящем конкурсе, на каких-то элементах номера, которые ещё предстоит отработать, на деталях костюма. У них вроде бы и совпадали интересы, и в то же время каждый был увлечён собой. Две творческие единицы под одной крышей, а в холодильнике вечно пусто, и в ванной комнате может три дня стоять таз с замоченным бельём.

Третий раз об него споткнувшись, Лёня в конце концов вывалил содержимое в ванну, кое-как прополоскал вещи под краном, развесил на верёвке, пересекавшей комнату по диагонали, и тут только обнаружил, что его джинсы (единственные джинсы, купленные за сумасшедшие деньги у знакомого фарцовщика), покрыты ржавчиной! Металлическая заклёпка на кармане от многодневного замачивания дала ржавчину, которая распространилась по ткани вокруг, в одном месте даже проела её, и там теперь красовалась небольшая дырочка. Лёня как следует выжал испорченные штаны и вышел с ними в комнату.

– Посмотри!

Он протянул джинсы жене, отдыхавшей в кресле. Оксана только что выпроводила Гену и теперь приходила в себя после многочасовой репетиции.

– Отстирал? Молодец, а у меня всё руки не доходят, – устало прокомментировала Оксана. – Ещё бы постельное простирнуть…

Лёня вскипел.

– Отстирал! Посмотри, что с джинсами! Ржавчина, а тут вот вообще дырка! Если тебе некогда стирать, то хотя бы не замачивай! Испортила же штаны!

Оксана мельком взглянула на джинсы, пожала плечами:

– Я не прачка, а такая же артистка, как и ты. Ты три дня этот таз тоже не замечал. Подумаешь, дырка, можно заплатку сделать.

– Заплатку? Я буду ходить в штопаных штанах?

– Ну я же хожу в перешитых платьях! Потому что ты, заметь, сидишь без работы!

– Ты тоже! – возмутился Лёня. – Пляшешь тут целыми днями со своим Геной.

– Я пляшу, а что делаешь ты? Ты мужик или как? Кто должен обеспечивать семью? Тебя устраивает, что в холодильнике два яйца и сырок «Дружба»? И ещё спасибо, что сам холодильник нам подарили!

Сырок «Дружба» Лёньку не устраивал, но что делать, он не представлял.

– Хоть бы крутился как-нибудь, а то сидишь на жопе ровно! – продолжала Оксана, как всегда, в минуты гнева, не стесняясь в выражениях. – Посмотри, все твои однокурсники пристроены по театрам. Петька Ровнов вон вообще в Ташкент уехал, знаешь, какие там деньги зарабатывает?

– Хочешь в Ташкент? – вспылил Лёня. – Будешь там замотанная в тряпку по самые брови среди чабанов ходить?

– Лёня, я не знаю! – Оксана вскочила со своего кресла и заметалась по комнате, картинно, по Станиславскому, заламывая руки. – Ну хорошо, сейчас конкурс, а дальше что? Что мы будем делать дальше? На что ты надеешься? Что тебя заметят, куда-нибудь пригласят?

– Именно, – согласился Лёня. – Это же стандартная схема. Надо показаться, заявить о себе.

– Да так можно годами ждать у моря погоды! Нужно ходить, предлагать себя, пробоваться!

– Ну вот и ходи, – огрызнулся Лёня. – Тебе-то кто мешает?

– Мешает, – вдруг совершенно спокойно ответила Оксана. – Кое-кто. Вернее, через некоторое время начнёт мешать. Нас с Геной зовут в ансамбль Катаринского. У него же там дивертисмент в концертах, они не только поют, ещё выпускают то юмористов, то танцовщиков. И ты сам понимаешь, какого уровня это коллектив. Но если туда идти, то идти надолго. А я боюсь, что через пару месяцев мне придётся прекратить танцы.

– Что? – Лёня остановился и поднял на неё глаза. – Ты что, опять…

– Кажется, да. Я ещё не совсем уверена, на днях собираюсь в консультацию. Но по всем признакам выходит, что да, я беременна. И больше я рисковать не хочу.

Лёнька сел на подоконник, нервно побарабанил по нему пальцами, выстукивая «Полонез Огинского» по давней, со школьных лет, привычке. Он понимал, какой реакции от него сейчас ждёт Оксана, ему положено радоваться, счастливо обнимать жену и клятвенно обещать, что он свернёт горы, заработает огромные деньги и так далее. Но радоваться особо не хотелось. Во-первых, после той неудачной беременности Оксанки тема детей его пугала. Нервная Оксана, постоянные ссоры, больницы и капельницы, кефир в авоське и постоянное чувство вины, что он причина её страданий. Кому это надо? Лёня меньше всего хотел пережить всё заново. Во-вторых, тогда, несколько лет назад, он проще относился к жизни, был уверен, что стоит только закончить институт – и все двери на большую сцену перед ним раскроются. А сейчас, столкнувшись с первыми трудностями, понимал, что нести ответственность ещё и за ребёнка, которому потребуются всякие там коляски-одёжки и так далее, он совершенно не готов. Но как объяснить всё это Оксане?

Однако объяснять ничего не пришлось. Оксана внимательно следила за его реакцией и, когда молчание затянулось, произнесла:

– Ты считаешь, что сейчас не время.

Утвердительно сказала, не спросила. Лёня кивнул.

– Ксюш, мне кажется, нам обоим нужно встать на ноги. Сделать карьеру. Тем более если тебя зовут в ансамбль Катаринского! Они же сейчас на пике успеха, их постоянно крутят по радио, они во всех «Огоньках» и концертах. Разве можно упускать такой шанс? Через два-три года или сколько там надо с ребёнком сидеть, тебя могут и не позвать!

Оксана кивнула.

– Ну да, и Генку я подвожу. Его же без меня никто не возьмёт.

Лёню передёрнуло. Вот о ком он меньше всего сейчас думал, так это о Генке. Он подошёл к жене, осторожно её обнял, уткнулся носом куда-то между шеей и ключицей, ощутив ландышевый запах её любимых духов.

– Ксюш, давай повременим, а? Успеется ещё. Ты только подумай – ансамбль Катаринского! Да о таком можно только мечтать! Ты хочешь погрязнуть в пелёнках?

– Не хочу. – Оксанка развернулась к нему, прижалась поплотнее. – Наверное. Но ведь надо.

– Кому надо? Ты же влюблена в сцену так же, как и я. Ксюш, Катаринский! Да у них гастроли по всему Союзу! Их каждая собака знает!

– Завидуешь? – вдруг, хитро прищурившись, заметила она. – А хочешь, я поговорю с ним насчёт тебя? Может, им певцы тоже нужны? Я слышала, во многие коллективы стараются брать семейные пары. Ну, знаешь, чтобы всяких там гулек не было, интриг и прочего.

Лёнька дико на неё посмотрел, покачал головой.

– Ну, нет! Ещё я за счёт жены не пробивался! Ты, главное, сама устройся, а я что-нибудь придумаю.

* * *

Конкурс артистов эстрады, на который Лёня так надеялся, принёс весьма странные результаты. Начать с того, что Лёня провалился. На первом же туре и абсолютно глупо, как он потом уже понял. Накрученный Борькой по поводу идейности репертуара, он решил исполнить «Гуантанамеру» в пафосной, героической манере. А заодно и показать всю мощь вокальной школы ГИТИСа. Не зря же ему пять лет ставили голос, научили опирать звук на дыхание и выдавать такое верхнее «ля», что стёкла дрожат. Тем более что в конкурсе участвовал самый разный народ, и профессиональным образованием похвастаться могли немногие. В кулисах Лёня видел немало любительских коллективов, самодеятельности при каком-нибудь машиностроительном заводе, самородков из Подмосковья. Ну и куда им против него?