Фаворит богов - Анна Емельянова

По бледному лицу Германика скользнула лёгкая улыбка.

   — Он не появится в Сирии до тех пор, пока Агриппина и дети не покинут её пределы, — проговорил он. — Я сумею их защитить от происков врагов.

   — И боги защитят их, — молвил Поппей.

   — Боги... — произнёс Германик, возведя взор к куполу, где залёг густой мрак. — Боги всегда благоволили ко мне... Я не стану роптать на них за то, что они преждевременно похищают меня ещё совсем молодым у моих родных и у Отчизны. Меня злодейски погубили Пизон и его жена, и я хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите римлянам о том, как ужасно я умер. Все будут скорбеть обо мне, и знакомые люди, и незнакомые. Вам же предстоит подать жалобу в Сенат, воззвать к правосудию. — Затем он повернулся к Агриппине: — А ты, любовь моя, смири свой гнев и укроти гордыню. Не пытайся противиться воле Тиберия, ибо он лукав, умён и решителен. О, Агриппина! Ради тебя я жил все эти годы.

Внезапно его тело напряглось, руку, которую сжимала Агриппина, свело судорогой, он закрыл глаза и затих. Его пальцы безвольно застыли. Присутствующие испуганно молчали. Каждый понимал, что Германик мёртв.

Агриппина первой потеряла самообладание. Схватившись за голову, она тихо застонала. Следом за госпожой завыла Лиода. Затем, объятые скорбью, остальные начали громко вздыхать и вслух сокрушаться.

Германика больше нет. Великий полководец покинул тех, ради кого сражался с врагами. Отечество лишилось лучшего из своих сыновей. Солдаты, обожавшие его, утратили мужество...

Через сутки обнажённое тело Германика было сожжено на антиохийском форуме. Небо в тот день закрыли хмурые тучи. С юга шла непогода. Ходили слухи, что на коже Германика выступили тёмные пятна, свидетельствовавшие о том, что его отравили. Никто уже не пытался встать на защиту Пизона, который скрылся из города.

По велению Германика Пизон покинул Антиохию и находился вблизи острова Косы. Там он планировал собрать отряды предателей, завербовать рабов или набрать в войско киликийцев в качестве наёмников.

Тем же вечером, не боясь бурь, столь распространённых осенью в Срединном море, Агриппина отчалила из Антиохии на борту триремы. С ней уехали её дети, рабыни и кормилица. Во время плавания их сопровождали преданные легионеры.

Она ехала в Рим, но знала, что вряд ли добьётся там правосудия. Вполне возможно, что и её ждёт незавидная участь. Но она не боялась. Страх был ей неведом.

ГЛАВА 43

Известие о гибели Германика застало Пизона во время его плавания у берегов Греции. Послание из Антиохии ему доставили прибывшие на лодке моряки и раб, которому Пизон успел пообещать золото за доставленные вести.

Прохаживаясь на корме, вместе с сыном Марком и другом Домицием Целером, он думал о том, как ему вести себя дальше. Он уже отправил в Рим новое послание и рассказал Тиберию о судьбе Германика. Но возвращаться в Сирию Пизон пока не решался. Его одолевал трепет при мысли, что Германик успел восстановить против него армию. К тому же своим указом Германик как полководец запрещал Пизону появляться в Антиохии.

— Я написал Тиберию, что этот негодяй готовил переворот, — говорил Пизон, внимая шуму ветра в вершинах кедров, растущих на горе у входа в бухту. — Но что толку? У меня нет надёжных людей, которые меня поддержат, если я отправлюсь в Сирию.

   — Раздоры с Германиком могут навлечь на тебя людскую ненависть, но осудить тебя на основании пустых слухов нельзя, — возразил Марк.

Он был толстым, грубым в общении юношей, во многом похожим на Планцину. Тем не менее, Пизон очень любил его.

   — Пустые слухи?! — фыркнул Пизон. — Не совсем так. Ведь раб, который пробовал вино Германика, тоже погиб!

   — Мой совет тебе: возвращайся в Рим, — сказал Марк. — Тиберий обещал тебе должность наместника, но ответь, разве эта должность стоит всех тех страхов, что ты испытываешь? К тому же отнятие у тебя провинции вполне удовлетворит врагов. Оставь Сирию.

   — Между прочим, власть — это то, что меня особенно привлекает, — огрызнулся Пизон.

Прочистив горло и громко откашлявшись, Домиций приблизился к наместнику. В его суровых глазах читалась решительность.

   — Пизон. Позволь напомнить, что тебе были вручены в Сирии фасции[19], преторская власть и легионы. Со временем слухи испарятся. А ненависть часто преследует и ни в чем неповинных людей, — молвил он. — Ты обязан укрепить свою воинскую мощь. Ты обязан возвратиться в Сирию и вернуть себе власть. У нас есть наёмники — киликийцы. Мы можем рассчитывать на них. Предлагаю тебе немедленно отбыть назад в Сирию и вновь принять полномочия, доверенные тебе кесарем. Не бойся ничего. Да, рыдания Агриппины способны разжалобить толпы людей. Но ты пользуешься расположением самой Ливии. А ещё на твоей стороне кесарь.

   — Хм! Я склонен с тобой согласиться, Домиций, — произнёс Пизон. — Марк, немедленно распредели наших наёмников по манипулам[20] и проведи смотр войска. Мы возвращаемся в Сирию!

   — Но, отец, я считаю, что для нас там очень опасно. Твои киликийцы не выдержат натиска римских легионов, если нам придётся вступить в схватку, — попробовал возразить Марк.

   — Выполняй приказ! — воскликнул Пизон. — Мы едем в Сирию!

Молодому человеку пришлось смириться с волей отца. Отдав приказ капитанам готовиться к плаванию в Сирию, он занялся сборами отрядов киликийцев. Тем же вечером флотилия Пизона взяла курс на восток.

Погода стояла ветреная, по небу стремительно ползли угрюмые тучи. В это время года плавание по морским просторам было небезопасно, но обстоятельства подчас вынуждают людей идти наперекор стихии. Триремы, рассекая волны, двигались к сирийским берегам, и на их мачтах пёстрые паруса с орнаментами наполнялись потоками свежего холодного воздуха.

Ночь прошла на удивление спокойно. Пизон, накануне отправив в Рим своего человека с посланием для Тиберия, хорошо выспался и чувствовал прилив сил. В послании кесарю он сообщал, будто Германик затевал переворот и что распря, возникшая в Антиохии, произошла из-за того, что верные римскому престолу люди, и в их числе он, Пизон, помешали полководцу осуществить задуманное.

Наступило тусклое пасмурное утро. По-прежнему дул попутный ветер, и триремы продолжали уверенно следовать в нужном направлении.

В полдень на горизонте были замечены встречные суда. При их приближении солдатам, служившим у Пизона, стало очевидно, что это корабли флотилии Германика.

   — Триремы Германика! Судя по всему, на одной из них его родственники возвращаются в Рим, — пробормотал Пизон, облокотившись о перила.

Суда прошли недалеко друг от друга. На кораблях Германика тоже опознали триремы Пизона и из-за опасений за жизнь Агриппины вдоль палуб были выстроены солдаты, готовые в случае необходимости драться с врагами.

Это уже напоминало войну. На душе у Пизона стало скверно. Он почувствовал страх. Однако схватки между его людьми и солдатами Агриппины не случилось. Её флотилия продолжила плавание к берегам Италии.

Отправившись на корму, Пизон долго смотрел вслед удалявшимся триремам. Впервые его охватило дурное предчувствие. Он боялся за свою жизнь. Кесарь мог отказать ему в поддержке, предать его. В этом случае Пизону угрожала жестокая расправа со стороны врагов. Он решил, что не позволит им покарать себя и, опередив, покончит с собой. Самоубийство могло стать лучшим выходом из ситуации, в которой он находился. Но пока он всё ещё рассчитывал на кесаря.

Спустя несколько суток его флотилия подошла к Антиохии. Несмотря на то, что он до сих пор считался наместником, солдаты, служившие в его сирийских легионах, не открыли ему городские ворота.

Его флот тщетно пытался осадить Антиохию в течение нескольких дней. Город не сдался, и Пизон, из страха перед военной мощью римской армии, скрывающейся за стенами Антиохии, предпочёл отступить. Удаляясь от городских стен, он принял решение последовать совету Марка. Он возвращался в Рим.

ГЛАВА 44

Уже час Тиберий ждал визита Фрасилла. Он послал за звездочётом, едва получил очередное письмо из Антиохии.

В первом из посланий Пизон сообщал ему, что Германик отбыл в Александрию. Во втором — что Германик мёртв.

После известия о посещении племянником Александрии Тиберий впервые ощутил, что в его душу закрадывается паника. Этот город был главным поставщиком хлеба в Рим. Владеющий Александрией владел римской властью. А Германик, дерзкий, самоуверенный, посмел войти в этот город без дозволения кесаря или Сената. Лишь верность престолу могла помешать Германику поднять мятеж против Тиберия. Тиберий понимал всю опасность положения. Кроме былой зависти, что он питал к Германику, им всецело завладел страх пред ним. К тому же Тиберий знал о любви легионеров к племяннику.