Осенний свет - Джон Гарднер

Продолжалось это какие-то мгновения. Потом он усмехнулся, шагнул в сторону, смущенно тряхнул головой и вытер глаза. Глубоко опечаленная, она стояла и смотрела искоса, дожидаясь, пока он справится с собой, потом протянула стакан.

– Ричард, что же это такое между вами произошло?

Он улыбнулся перепуганно, будто вот-вот опять заплачет. Но потом с показной храбростью ответил:

– Наверно, она обнаружила мои недостатки. – И снова улыбнулся.

– Глупости. Нет у тебя никаких недостатков.

– Эх, тетя Салли. Есть, да еще какие.

Она не стала расспрашивать дальше, ни в тот раз, ни потом. Она отлично знала, какой у него был недостаток: трусость. Вернее будет сказать, отчасти обоснованный страх перед отцом. Ему бы, конечно, следовало убежать с этой девочкой. Но нет. «Скоро», – твердил он. Даже Горас стал намекать, что он что-то слишком долго тянет; Джеймс, подозрительная курица, уже начинал догадываться. «Весной», – обещал Ричард, и, кажется, всерьез.

Теперь, озирая свою комнату при свете единственной на всю округу еще горящей лампы, Салли вдруг отчетливо представила себе, каково ему было в ту последнюю ночь, когда он напился у себя на кухне: дочка Флиннов замужем за другим, а дяди Гораса нет на свете, и Ричард один-одинешенек в своей комнате, наверно единственной освещенной комнате на горе. Потом ей вдруг представился Джеймсов дробовик двенадцатого калибра, нацеленный на ее дверь. И сердце у нее на минуту забилось яростнее.

– Ты еще заплатишь, Джеймс, – вслух произнесла она. – Заплатишь за все!

Она закрыла глаза – проверить, не хочется ли спать, – и почувствовала страх, будто падаешь, падаешь куда-то. Пришлось, хоть она и утратила к этой книжке доверие, снова обратиться к чтению.

Восток алел.

Мистер Нуль, уже поворачивая рукоятку, сообразил, что, кажется, немного просчитался. Он замкнул угрей на коробку зажигания, а надо было прямо на цельнометаллическую переборку. Теперь-то поздно: все приготовлено, сверху раздался стук, условный сигнал. Деревянная лопатка щелкнула угрей по носу, и заряд с грозным треском побежал по проводам, сжигая их, как молниеносная сварка, проник в коробку зажигания, и запутанное ее содержимое вспыхнуло и подлетело кверху китайским фейерверком, хотя любоваться было некому, кроме индейца, который стоял чуть не по колено в воде, затопившей машинное отделение, так что если что и видел, то осмыслить не успел. Мистер Нуль слез со своей деревянной табуретки и бросился к машине посмотреть, велик ли урон. Индеец плавал лицом в воде. В коробке зажигания не осталось ровным счетом ничего – только спекшаяся пластмасса и зола. Поддавшись неожиданному порыву, по своей врожденной любви к порядку он вытащил индейца из воды и аккуратно привалил к станине, а сам пошел вверх по трапу и столкнулся с Питером Вагнером, бледным как полотно.

– Уложили мы их? – выпалил мистер Нуль, а Питер Вагнер в это же самое время спросил:

– Где индеец?

Спросили было еще раз, и снова одновременно, как два рыжих в допотопной клоунаде, и тогда Питер Вагнер прыгнул мимо него и заглянул в дверь машинного отделения.

– Мертвехонек, – проговорил он хрипло, как проквакал. Ему еще предстояло убедиться, что он судил слишком поспешно – они все судили слишком поспешно, – однако...

Салли Эббот недоверчиво округлила глаза и перечитала:

– Мертвехонек, – проговорил он хрипло, как проквакал. Ему еще предстояло убедиться, что он судил слишком поспешно – они все судили слишком поспешно, – однако так он думал в ту минуту и с этой мыслью пошел прочь от двери. Но, сделав несколько шагов, остановился. Он видел, что осталось от коробки зажигания. Лицо у него передернулось. Мистер Нуль, на случай если Питер Вагнер повредился умом, поспешил выбраться через люк на палубу.

В капитанской каюте негр по кличке Танцор недвижно лежал ниц на полу, поджав колени, как мусульманин на молитве. Носки его ног были подвернуты внутрь, пятки в стороны, руки широко раскинуты, правая щека прижата к полу, левая серьга поблескивала сверху. Сантисилья как упал, так и лежал, в капитанском кресле, автомат валялся у его ног. Глаза у него оставались полуоткрыты, белея узкой щелью.

– Ух ты! – вырвалось у мистера Нуля. Он опустился на корточки и осторожно вынул у Танцора из пальцев дымящуюся сигару.

Капитан Кулак стоял над Сантисильей и смотрел на него, как смотрят бывалые люди на убитых змей.

– Убрать их отсюда, – хрипло приказал капитан Кулак. – Скинуть за борт, а потом запустить машину.

Мистер Нуль не обратил внимания на его слова, он ходил кругами, любуясь своей работой, и тогда старик замахал руками на Джейн и мистера Ангела, которые, будто в гипнотическом сне, все еще сидели на койке.

– Вы меня слышали? – взревел он.

– Оставьте их, – сказал Питер Вагнер, прислонясь к косяку двери. – Все равно машину запустить невозможно. Провода перегорели напрочь.

Капитан Кулак повернул свою жуткую рожу и посмотрел на Питера Вагнера:

– Выходит, мы погибли?

– Есть ведь еще «Воинственный», – ответил Питер Вагнер.

Капитан Кулак кивнул, потер подбородок, потом ощерился, обнажив щели между зубами.

– Пошли отсюда, – сказал он и поманил мистера Ангела и Джейн. Те смотрели перед собой невидящим взглядом. Он пригнулся, помахал рукой у них перед глазами. – Что это с вами? – спросил. И, полный праведного негодования, повторил, глядя на Питера Вагнера: – Что это с ними?

Питер Вагнер вздохнул. Он весь обмяк и стоял понуро, как бесчувственный.

Лапы капитана Кулака начали когтить воздух. Он искал свою трость. Трость валялась на полу. Наконец он ее увидел, наклонился и подобрал. И сразу почувствовал себя лучше.

– Дурь, – сказал он. – Чувствительная дурь. Ведь было – кто кого.

– Они знают, – ответил Питер Вагнер.

– Знают, а не согласны. Хы! – Он разъярился и зашипел как змея: – Они бросают вызов природе. Отрицают действительность. Дурь это! Я не потерплю!

Он замахнулся тростью.

Питер Вагнер пожал плечами. Ему хотелось сесть, но кресло было занято, а дойти до койки у него не было сил, он так ужасно устал.

– Они страдают, – сказал он. – Им жить неохота. Их можно понять.

Капитан рассвирепел еще пуще обычного и стоял красный, как жерло вулкана.

– Надо относиться к вещам по-философски. Я, что ли, создал этот мир? Я породил на свет несправедливость? Может, это я приглашал их сюда отнимать у меня судно и получить заряд электричества в черные задницы? – Он воздел над головой руку и потрясал указательным пальцем, как проповедник. – «Ибо мы как на поле ночного сраженья, среди выстрелов, ран и смятенья, где столкнулись вслепую полки» – Мэтью Арнольд. Вот видите? Я в этих делах разбираюсь. – Ораторствуя, он брызгался слюной, и Питер Вагнер равнодушно утерся ладонью. – А теперь пошли отсюда, – продолжал капитан Кулак. – Чем скорее мы избавимся от этих мертвецов, тем лучше. – Он подхватил с пола автомат Сантисильи и, оттолкнув Питера Вагнера, выскочил на мостик. – Вперед, на «Воинственный»! – воскликнул он, вытянув руку, как Вашингтон в лодке. Он проковылял к борту, перелез через поручни и неловко спрыгнул на палубу «Воинственного». При этом вышел шум, в капитане все забрякало и забренчало, как в коробке с болтами. Он выругался. Мистер Нуль спрыгнул вслед за ним.

– А как же мои угри? – спрашивал он. Кулак не слышал.

– Темный! – ревел Кулак. – Выходи! Я знаю, ты здесь! Твоя карта бита!

Никакого ответа.

Питер Вагнер хотел что-то сделать, но воля его словно утратила связь с телом. «Мне очень жаль, – подумалось ему; говорить он от усталости не мог. – Ведь хотел никому не быть врагом. Но таково уж устройство вселенной: волны, частицы в случайных столкновениях, платоники и бергсонианцы, альфы и омеги. Рыбки-гуппи, пожирающие друг друга». «Вся жизнь – борьба», – объяснил ему кто-то когда-то – так много самоубийств тому назад, что казалось: в предыдущей жизни. Тогда он не до конца это понял; даже отчаиваясь, все-таки придерживался умеренно оптимистического взгляда. Но теперь он узнал Время и Пространство; теперь ему открылось, какой ужасный вывод следует из того, что материя – это движение, а Бог – лишь атом с вопросительным знаком. В статике – небытие; не дашь атому времени на установление его атомных ритмов, его молекулы, и вселенная чик – и исчезнет. С другой стороны, всякое движение – это боль, удар мяча о беспощадную биту, а всякое ритмическое движение – скука. (Какие-то женщины, которым даны какие-то обещания, может быть и не на словах, но... какие-то накопившиеся неоплаченные счета и какие-то властные механизмы ...) В тот вечер в каюте у капитана Джейн ласково положила ладонь ему на ногу. Его как оглушило. Ее тоже. Действие животных механизмов. Ну, так. И что же?

Он очнулся от короткого резкого звука, опасливо оглядел каюту – оказалось, это он сам щелкнул пальцами. Джейн сидела, как прежде, обхватив себя руками, глядя перед собой остановившимся взглядом. Мистер Ангел подле нее прятал лицо в ладони. Мертвецы – или те, кого они считали мертвецами, – оставались в прежних позах. И в это время заработала машина на «Воинственном».